Инна Вернер Вольгаре («фряжский») и церковнославянский: о принципах порождения языка перевода Геннадиевской Библии

В истории русского литературного языка существует целый ряд достаточно независимых от традиции новых библейских переводов XV— XVI вв., сделанных с различных оригиналов, но объединяющихся в стремлении к нормализации церковнославянского языка (далее — ц.- сл.) — исходя из грамматических соображений.

Все эти тексты, несмотря на разницу культурно-исторических обстоятельств их появления и несовпадение лингвистических приоритетов, одинаково следуют эпистемологическому принципу: процесс перевода или исправления текста понимается переводчиками как познание, ещо созидание нормативной грамматики ц.-сл. языка через соотнесение с грамматикой языка источника. Подобный подход предполагает четкое осознание иноязычных приоритетов и следование этим внешним образцам, даже если это приводит к конфликту с ц.-сл. узусом. Взгляд на ц.-сл. язык «извне» составляет основу креативной лингвистики переводчиков. Таким образом, их переводы представляют собой уникальные образцы сознательной лингвистической деятельности, направленной на аналогическое осмысление ц.-сл. языка и имплицитно кодифицирующей результаты подобного язы- кового моделирования.

должен исходить из презумпции соответствия авторской (переводческой) и исследовательской точки зрения.

В приложении к ГБ это означает необходимость соотнесения языка перевода прежде всего не с узусом современных ему церковнославянских текстов, которые в силу инославянского происхождения переводчика составляют для него лишь некоторую совокупность «фоновых» знаний, но с латынью и «фряжским» языком, упоминаемым в приписке к Погодинской рукописи № 84. Под «фряжским» надо понимать итальянский, а точнее, один из областных итальянских вольгаре (скорее всего, распространенный на территории Рагузы-Дубровника и Далматинского побережья, предполагаемой родины Вениамина). Актуализация присутствия вольгаре в лингвистическом пространстве перевода ГБ связана с его новым статусом в рамках европейского Questione della lingua: противопоставленный латыни в XIII—XIV вв. по принципу «scribere (dicere) vulgariler et litteraliter», к XVI в. вольгаре имеет достаточные основания сравниться с нею по своему достоинству и превратиться в lingua italiana, обладающий всеми атрибутами национального литературного языка.

Проблема отношений lingua latinaw lingua ьо^агедля значительной части хорватских земель в XV в. была не столько привнесенной итальянской моделью решения вопроса о достоинстве языков, сколько составной частью собственной языковой ситуации трилингвизма (латынь-вольгаре-хорватский). С точки зрения своего функционального статуса вольгаре являлся абсолютно тождественным хорватскому: для ренессансных теоретиков хорватского языка это отождествление распространялось и на перспективу исторического развития обоих языков, вплоть до поисков хорватских диалектных эквивалентов lingua toscanannw lingua italiana.

Вопрос о непосредственном воплощении «вульгарного» образца для переводчика ГБ остается открытым, поскольку в его качестве мог выступать как итальянский текст Библии (первые библейские переводы на вольгаре появляются уже в XIV в., а к 1471 г. относится первое издание итальянской Библии, осуществленное в Венеции бенедиктинцем Николаем Малерми), так и филологическая компетенция Вениамина, усвоенные им отношения новых романских языков с латынью. Оба варианта, впрочем, не исключают друг друга, как не исключено и параллельное использование при переводе латинского и итальянского текстов.

Своеобразие предпринятой Вениамином текстологической кодификации связано не с формальным уподоблением языка перевода латыни, но с осознанным выбором в качестве образца динамической модели отношений латыни и вольгаре, предполагавшей в конце XV века довольно четкое их противопоставление с точки зрения грамматики и нейтрализацию такого противопоставления на лексическом уровне. Вследствие этого этимологический и грамматический перевод в ГБ ориентированы на разные исходные системы: если для перевода лексики определяющей является этимология латыни, то для грамматики гораздо более актуальной является аналогия с «вульгарным» (итальянским) узусом.

Противоречия и ошибки в церковнославянском переводе латинских грамматических форм таким образом утрачивают свой статус ошибок ad absurdum и обретают веские основания в грамматической системе volgare, поскольку список «общих мест» грамматики соотносится переводчиком преимущественно с нею, а не с латынью Вульгаты. Литературный итальянский язык XV в. не представлял собой единого целого: отсутствие общего центра и сильная языковая дифференциация определяли сосуществование вариантов литературного языка.

Вследствие сокращения падежной парадигмы в вольгаре в переводе Вениамина присутствует значительно редуцированная церковнославянском парадигма, для которой характерными являются следующие случаи омонимии и смешения падежных форм (далее примеры из книгТовит (Т), Юдифь (Ю), III (IV) книги Ездры (Е)).

Омонимия форм именительного и винительного падежей множественного числа. Им. падеж, обнаруживающий в переводе Вениамина явную тенденцию стать падежным инвариантом, является аналогом нового номинатива volgare, замещающего собой в ед. числе старый Лее и АЫ, а во мн. числе — формы Асс., Dat. и АЫ Им. падеж появляется в ГБ вместо винительного не только в соответствии с общими для латыни и volgare омонимичными формами на -es, -а или -ia, но и старыми формами аккузатива

на os, в вульгарной проекции воспринимавшимися переводчиком как новый номинативИм. п.м. р.Нскл.:Ю8,20смирит вси азъщи (omnesgmtes); Ю2, 14 съкр^шидъ вси грдди въшжУи {omnes civitates)-, Т 3, 13 гр'Ъси {peccnta) СЭлamp;тиши; Ю 9, 5твои с^дУи ... поставидъ сси {tua iudicia)', Ю 3, 1 посдаша дсгати свои {legatos suos); Ю 16. 14 iako иггроци Е'кжАфи {puems fiigimtes)

ЗАКДАША П\Ъ.

Возможность появления форм вин. множ. с флексией -и и предшествовавшей ей меной согласных (срггици, обдаци, отроци) в хорватских ц.-сл. текстах, а также присутствие подобных форм в церковнославянских новгородских текстах являются вторичными «разрешающими» обстоятельствами для такого перевода в ГБ. Доказательством определяющего значения для Вениамина омонимии форм Volgare являются примеры противоположной мены падежей {Nom.

Омонимия форм именительного, дательного и творительного падежей множественного числа. Перевод Вениамина отразил и еще одну возможность оформления Nom. pi в вольгаре - с флексией -is, свойственной именам нового третьего склонения. Существование в живом языке таких форм позволило Вениамину перевести Dat.-Abi. pi им. падежом вместо дат. илитвор.:Т8,12 сд^чиса см^ ижс и прочУи инУи cWb м^жУи {ceteris iuisseptem inns); Е1, 5 да възв'Ьстать емве енвиг* (?liisfiliorum)\Т2, 23efc и интл такъ! СЛОВЕСА {verbis) ПОНОШАШЕ СМОу.

Эквивалентность форм дательного и родительного падежей единственного и множественного числа. Церковнославянские флексии дат. и род. падежей у Вениамина функционально тождественны и выступают как вариантные реализации одного «дательно-родительного» падежа. Взаимозаменяемость этих форм присутствует прежде всего в приименных поссесивных конструкциях. Подобное безразличное употребление датива и генетива не было свойственно ни латыни, ни церковнославянским приименным падежам. Кроме того, конкуренция род. и дат. падежей не ограничивается в ГБ примерами их приименного поссесивного употребления и охватывает все остальные случаи: Ю 11, 15 »ко ижцъ1 иужс              пастора; ЕЗ, IOiako Адам^ Йиргги iako т*Ь*

{his) потопъ; Е 4, 6 кто рожеиъг* {quis natorum)', Е 8, 62 не вс^м показах^ токмо TC?'fe и тсб’Ь таковмадъ^ {tibi similibus pauas). Универсальная взаимозаменяемость генетива и датива обусловила и такую характерную черту падежных отношений в тексте ГБ, как появление дат. падежа в качестве прямого дополнения вместо ожидаемого вин. = род.: Е 1, 30 тако вам (vos) съБрдлъ; Е 6,50 г.рУлти си (capereea)\ Е 1, 36 прроком (pmphetas) не вндешд Е1,21 ханансг* и фсрезсн и филистимъ (Chananeos etRreueosetPhihstheos) G5 лица вашего СЗмггалъ.

Балкано-латинский адстрат способствовал и появлению в ГБ мены род. и мест, падежей, оцениваемой как сербизм: Ю 4, 6 въсходъ! горлх — ascetisus топйищ Ю 3,3 стада же швецъ и козехъ — gregesque avium et саргагищ Е16,59 въ среди водах — in medioaquarum; Е16,18 начало бол'Ьзнс* и мноз'Ь* стснанУи

• initium dolorum et multi gemitus В этих случаях флексии мест, падежа выступают в качестве свободного варианта дательного (дательнородительного), а не родительного падежа, как в хорватском (ср. примеры с местным в соответствии с лат. дативом: Е 1, 6 пожрошА бо BW3Tfcx интЬх — sacrificaverunt diis alienis, Е16,52 нс мозитс подобитиса си ни дтЬлтЬх ca — nohte similan earn пес operibuseius). В церковнославянской грамматической традиции местный объединялся с дательным; таким образом, в парадигме Вениамина эти формы также включены в вариативный ряд флексий дат. падежа (= род./ дат./мест.), в котором исходная церковнославянская вариативность дат. / мест, совмещена с вариативностью род./дат., идущей от вольгаре.

Омонимия форм родительного и именительного падежей единственного числа. Обобщенные романские формы датива и генетива у имен Ш скл. имели флексию -is (до утраты конечного -s), совпадавшую с Nom. sing, у существительных типа cani(s), vulpi(s). Эта омонимия (свойственная и лат формам Gen. и Nom. sing в случае смешения Ш согласного и гласного склонений) должна была оправдать с точки зрения переводчика появление им. падежа вместо генетива: Т13,7 в зелми плгкнсн‘|'с мос (captivitatis теае); Е 6,44: плод множество Безмерно (mulhtudinis inmensus)\ Т 8, 19жрътв^ ХВАЛСН1А твоего и его здрАвУс (suae sanitatis) принести; TI, 15Wh€HI€ спссжс (salutis) ДААШС им.

Смешение форм винительного и творительного падежей единственного числа. Новый вульгарный casus obliquus совместил в себе старый АЫ. (-а, -о, -еу -и) и Асс. {-am, -um, -ет), совпавшие после утраты конечного -т в ед. числе имен всех склонений. Как следствие этого в церковнославянском тексте представлена ситуация незначимого выбора между формами вин. и твор. (мест.) падежей. Дополнительным основанием для трактовки аккузативных форм Вульгаты как аблативных могла стать стандартная манера сокращения конечных сонорных (-am —gt; -а, -ет —gt; -е, -um —gt; -и): Е 7, 134 гако тсрп€тсм (longaminitatem) подаст; Е4, 15помъ1СЛИША помъшшшсмь (cogitationem); Т 8,9н€ блamp;ством прл.но един** послгкднюю любовь (solapostentatisdilectione); Ю./яо/^шхалдЬиска бо словес a (chaldeo tamen smnorie) преписАНА.

Смешение форм творительного и именительного падежей единственного числа. Косвенный падеж послужил образцом обобщенных вульгарных форм Nom.=Acc.=Abl. в ед. числе, способствовавших распространению перевода им. падежа на месте тв. (или другого косвенного падежа, соответствующего аблативу): Е 7, 139 игчицкни ctf1, слово ir (verbo eius)\ Т 6, 22 любовь (атоге) CHOBW* НАИПАЧС Н€Ж€ блЛтвом всдснъ; Е 7, 32 ПрА* ИЖ€ НА Н€м МОЛЧАНК (silentio) шбнтастъ. В случае совпадения лат. аблатива с дативом и последний может быть переведен как им. падеж: Ю 14, 6 приложенъ \ к людсмъ ?илсвъГи все насл'ЬдУс родА его (adpopulumlsraheletomnissuccessio generis eius).

Под влиянием вольгаре в церковнославянском тексте взаимозаменяются наречия места и направления ubi / que —» где / куда; illic / illuc —» там / туда, hie / hue —» здесь / сюда: Е 13, 3 гд'Ь ( ubi) лице свос №БрАЦ1АШ€/Т 5, 2 nfcVb по котором^ ид€тса W (illuc) ; Е 3, 29 пршдох Tfc* (huc)\ Ю 5, 16 гдтЬколнж (ubicumque) въшлн сЪЛ; Ю 10, И СЗк^д'Ь (unde) пршдеши или гдй (quo) ндсшИ/ а также смешиваются вин. и мест, падежи после предлога въ, соответствующие лат. аблативу со значением места и аккузативу со значением направления. Текст Вульгаты уже не во всех случаях выдерживает нормативное распределение; перевод Вениамина в этом отношении еще более свободен и фиксирует ситуацию незначимого выбора между синонимичными формами, свойственную разговорному узусу: Е 10, 3 пршдох...НА том пол'Ь (in hoc сатро); Е 6, 58 прсдАНЪ! ссмъ! въ f^Koyb их (in manibusеогит) \ Ю 8, 34 иди в миръ(ш^ in расе)\ Е 16, 6 лва АЛЧЮфА въ л'Ьсъ (in silva)\ Е 7, 7 въ проплсть поставлснъ (inpraecipiti).

Церковнославянский язык перевода ГБ обязан морфологической системе volgare не только спецификой падежных отношений, но и сокращением в объеме категории рода. Свойственный всем романским языкам процесс утраты среднего рода нашел свое отражение в ГБ в особенностях оформления относительного местоимения ижс (только ижс и гаже, употребление которых совпадает с редуцированным вариантом вольгаре, где полностью отсутствует местоимение среднего рода, а флексии муж. и жен. рода совпадают, за исключением Nom. sing. и Асс. pl.) и родовой принадлежности отдельных церковнославянских имен, оформляемых Вениамином как feminina.

Присущая вольгаре омонимия наречий и прилагательных (в южных итальянских диалектах, сардинском и балкано-романских языках наречия образуются путем конверсии прилагательных) сказалась в ГБ в окказиональном неразличении соответствующих церковнославянских форм: Ю 14, 17нсвзатно стрАх и трсп€т (intolerabilis timor et tremor) падс на них ; Т 2, 22 къ ссм^ жсна его пгЬвно Фв'ЬфА (irata)\ Е 4, 30 колико нечестиво (quantum impietatis) родил ъ до нггЬ; Е 6, 32 внднт во крепко (fortis) ^прАВлеже твое

Утрата именных форм словоизменения затронула в итальянских диалектах и причастия наст, вр., которые приобрели единый показатель •ente (-ante). Это сказалось в переводе ГБ в распространении унифицированной флексии (-фи или -цк) на адъективные формы косвенных падежей: Ю 16, 20 горе АЗ'Ыкй7 въстаюцж (insurgenti) на родъ мои; Ю 9, 17Ллъиин ma б^дн^ю молац|Ла (deprecantem) и ? твоей млти НАНАЮЦ1И (proesumentem)\ Е 6, 9 консць во ссго в'Ька mcabS7 и начало въсл'Ьд^юцж (sequentis) IAKOBtf. Оформление кратких причастий по образцу volgare согласовывалось с аналогичной утратой ими склонения в древнерусском и в хорватском языке, унифицировавшем формы на -Ни и -he.

Устройство глагольной парадигмы прошедшего времени в ГБ в значительной мере обусловлено особым статусом отложительных и полуотложительных глаголов в вольгаре. Бывшие формы перфекта типа amatus est, плюсквамперфекта типа amatus erat и типа amatusfuit в романских языках были осмыслены как презенс, имперфект и плюсквамперфект соответственно и образовали новую парадигму аналитического пассива, вытеснившую затем старые синтетические образования типа amatur. Исконные значения прошедшего времени сохраняли в вольгаре лишь парафразы от отложительных глаголов (secutus est) ставшие, в свою очередь, образцами для новых аналитических форм актива. Таким образом в итальянском сложился ряд омонимичных форм действительного и страдательного залога. Все латинские парафразы в ГБ, за исключением форм от отложительных глаголов, переведены в соответствии с их новым значением в вольгаре. Старое залоговое и временное значение имеют лишь церковнославянские глагольные формы, соответствующие латинским отложительным, обособленным в вульгарном узусе в качестве архаизмов. Особое положение verba deponentia в вольгаре нашло свое выражение в ГБ в том, что только подобные образования допускали вариативный перевод перфектных пассивных форм. Наряду с конструкцией «страд, причастие пр. вр. + связка», единственно возможной для неотложительных глаголов, здесь появляются формы аориста (имперфекта) или л-формы со связкой: 1 ) Е 9, 39 игврАТИХСА — conversus sum, Е 11,31 (ЗврАфСНА \ — conversum est, 2) Е 3,21 рожени cfcVb — natisunt, Е 3, 7 родишА - natae sunt, 3) Е 8, 2 Йирс; Е 8,3^мсрдъ с';Т 10,2мртвъ ст — mortuusest, 4) Ю 11, Пгн'квснъ i - iratus ^Ю5, 26 рА31дришд7— iratisunt, 5)Е7, 121 жили ссмъ(; Е7,124пожихом — conversati sumus

Перевод перфектных пассивных форм participium coniuctum сходным образом зависит от отложительности латинского глагола. Для неотложительных форм причастий существует запрет на перевод церковнославянским аористом: Т 2,Зпоцкнъ (ieiunus) прУнде къ 'тЬд# Ю 13, 4 шдофсрнъ ЛСЖАШС въ постели В САМИ ВЪ ШАНСТВ'Ь Лненъ (sopitus); Ю7,12 тогда къ кизУи съврАНи вси (congregati); Т 2, Юоутр^жснъ (fatigatus) гроБА грАд^цж дом^. Этот запрет не распространяется на причастия, образованные от отложительных глаголов. Так же как и формы перфекта, они допускают при переводе свободную вариативность страдательного причастия (Т 1, 21 пгЬвснъ (iratus) многъ1х Ли; Ю 1, 12 тогда рАзгарснъ (indignatus) НАВХОЛНАСОръ црь на вс'Ь зелии тк, Ю 5, 23 нггЬ же игсрАфсни (reversi) гоу ?tf своем** С5 расточенУа саже расточенн бъиыа) и аориста/л-формы (Т 5, 10 w том дивиса (admirntus) киць молилъ да внидет к нем*?; Т 8, 2 въспол1АН^ (recordatus) во товУа словеса аггла; Т 5, 5 тогда изъ(дс (egirssus) tobia кивр'Ьтс lOHOiutf, Ю 14, 13 тогда вшелъ (ingressus) вагаш ложницъ|).

Гиперкорректные с точки зрения церковнославянской грамматики формы аориста со связкой — суть еще одно следствие трактовки аналитических форм пассивного перфекта под углом зрения их функционирования в вольгаре. Аорист, будучи у Вениамина равнозначным вариантом л-формы, появляется в сочетании со связкой у тех же отложительных глаголов, перифразы которых в вольгаре имели значение прошедшего времени: ПI 19,15внидоша ctfri» грдд^ — ingressi sunt с 'шхШеЩ П II 31, 1 ШБрАТИША же CfcVb — reversique sunt, ПII32, 20 възопиша cfcVb — vociferati sunt

Ориентация на грамматическую систему вольгаре не абсолютна у переводчика ГБ: вследствие некодифицированности итальянского литературного языка, нестабильности его диалектной основы в конце XV в., а также практической и теоретической неопределенности взаимоотношений итальянского и латыни оформление падежей и глагольных времен (максимально противопоставленных в латыни и итальянском) по вульгарному образцу допускается Вениамином как возможное, но не обязательное. Отсутствие императивной установки на отказ от следования книжным латинским формам в пользу вульгарных, мотивированное отношениями вольгаре с латынью, проявляется в ГБ как в руководстве правилами латинской грамматики при переводе омонимичных падежных (Dat. и Abi. pi. на -is имен I—II скл. и Dat. и АЫ. sing, на -i и и имен III глас, и IV скл., обусловивших взаимную мену ц.-сл. твор. и дат. падежей) и глагольных форм (перфекта и презенса 3 л. ед.. которым соответствуют ц.-сл. формы аориста на -тъ), специфически книжных конструкций (accusativus cum infimtivo, конструкций с отрицанием и перифраз, состоящих из paiticipii praesenti activi и глагола esse), и в передаче нейтральных с точки зрения противопоставления латыни и вольгаре грамматических и синтаксических форм.

Предложенная интерпретация перевода ГБ позволяет существенно скорректировать представление о наличии в нем хорватской интерференции: хорватский (так же, как и живой древнерусский язык), будучи не сопоставим с volgare по своему функциональному статусу, является периферийным для языкового сознания переводчика ГБ и «опосредованно» присутствует в ц.-сл. тексте, лишь в объеме тех лексем и грамматических форм, которые совпадают либо с церковнославянскими, либо с итальянскими. В качестве родного языка хорватский являет собой лишь одну из составляющих полиязыковой практики Вениамина, в центре которой находится эталон нового литературного языка — итальянский volgare. Обращение к volgare подтверждает авторство перевода и южнославянское происхождение переводчика с гораздо большей основательностью, чем неоднозначные случаи интерференции хорватского языка в ГБ. Предпринятая верификация переводческих принципов на грамматическом материале позволяет обосновать утверждение об активном владении Вениамином итальянским и о его высокой филологической компетенции.