АСКЕТИЧЕСКИЙ ИДЕАЛ

Времена года сменяли друг друга в изобильных провинциях римской Африки, которые все еще оставались твердой опорой зашатавшейся Империи: долгие, опаленные солнцем лета, короткие, залитые ливнями зимы; им сопутствовали политические столкновения, пока не переходящие в военные, религиозные споры, старые и новые, и — радость в дни праздников, религиозных и светских, труд на плодородных полях, где золотятся спелые колосья, хоровое псалмопение в многочисленных монастырях.

К мужским монастырям добавились женские. За их организацию взялся Августин. В одном из них, гиппонском, настоятельницей была его сестра-вдова, по преданию носившая имя Перпетуя; в том же монастыре спасалась его племянница. Аскетический идеал был тот же, что и в мужских монастырях: умственные занятия, созерцание и физический труд.

До нас дошло весьма знаменательное письмо ССХ1 Августина монахиням. Чтобы лишний раз убедиться, что некоторые особенности человеческого поведения вечны (даже если эти люди — монахини) и что этот основатель киновий отличался удивительным человеколюбием, следует узнать о причине, побудившей его направить монахиням письмо: в одной обители из-за выборов новой настоятельницы разразилась большая ссора, которая переросла в бунт. В начале послания Августин разъясняет, почему предпочел не встречаться с монахинями в монастыре, несмотря на их настоятельные просьбы о личном вмешательстве епископа. В их монастыре он не появился им в наказание: «Как же мог я оставить безнаказанным столь опасный бунт, который стал бы еще опаснее, окажись я между вами?».

Августин показывает себя хорошим знатоком психологии женщин (даже если они монахини), когда те затевают свару. Размышляя о том, сколько добрых дел может совершить женский монастырь («малая мера закваски») и приходя к печальному выводу, что в данных обстоятельствах «закваска» не евангельская, а настоящий источник брожения, т.е.

«Привык я радоваться о вас, утешаться, думая о вашей многолюдной общине, о вашей целомудренной любви, о святой вашей жизни: кто только вас околдовал?»

«Что за бедствие! Радуясь о донатистах, возвращающихся в лоно единой Церкви, принуждены мы горевать о расколах внутри монастыря!»

Августин напоминает им о добрых делах настоятельницы Фелициты: за долгие годы ее правления насельницы возросли и в духе, и в числе. Видимо, настоятельница находилась в почтенном возрасте: Августин замечает, что все нынешние затворницы, поступая в монастырь, обнаруживали ее уже там — или как ученицу «святой игуменьи, сестры моей» или как приступившую к своим обязанностям настоятельницу. Епископ относится к ней с большим уважением.

Конечно, кто-то натравливал монахинь на матушку. Кто же? Не кто иной, как священник, призванный духовно окормлять их. Звали его Рустик, и, судя по тому, что пишет Августин, таким он и был по сути43. Августин определил, что именно этот Рустик, замысливший внести в жизнь монастыря известные нововведения, стал причиной разногласий. Свое служение при обители он начал недавно: «Он здесь новичок, и уже настраивает вас против матушки вашей! Не попросить ли вам лучше его самого перемениться?» Но Рустик клялся, что он совершенно не при чем и что готов отказаться от этого служения, чтобы не давать повода для сплетен.

Одно из предыдущих писем, СХ, Августин адресовал обоим — и Фелиците (настоятельнице), и Рустику — призывая их к терпению и братскому примирению.

Письмо CXI, к которому прилагается монашеский Устав Августина, задало немало работы исследователям: им надлежало определить, предназначалось ли это правило монахиням и лишь впоследствии было воспринято монахами, или наоборот. Большинство специалистов в наши дни полагает, что Августин написал первую редакцию Устава для монахов, а затем отдал его для ознакомления монахиням44.

Хотя выше мы говорили о женских обителях в связи с весьма «приземленным» эпизодом, на который Августин откликнулся двумя письмами, следует сказать, что это духовное направление получило развитие во времени (такие популярнейшие святые, как Рита да Каша и Кьяра да Монтефалько были августин- скими монахинями) и уже в нашу эпоху, кроме традиционной монастырской, обрело форму женских конгрегаций, ведущих деятельную и миссионерскую жизнь.

Августинские затворницы: в монастырях Каша и Монтефалько в Умбрии; в обители Леччето близ Сиены, где стены пятнадцатого века, укрывшиеся в густом лесу, дышат аскезой; в первохристианском монастыре Четырех Святых в Риме, похожем на крепость; в другом римском монастыре, Св. Лючии в Сельчи; немало их и в иных обителях, рассеянных по Италии и другим странам; новые побеги пускают корни в Африке, в миссионерских землях.

Восьмидесяти-девяностолетние монахини, словно лампады, долго не угасающие, прежде чем раствориться в ином свете..., и невесты Христовы, пришедшие последними, юные и красивые; в их добровольном затворничестве любви ради есть что-то от юродства или чуда; они деятельны, современны, играют на гитаре, пишут, рисуют веселые комиксы — только бы найти общий язык с людьми нецерковными и рассказать им о той любви, которая вдохновляла Августина и которая соединяет с Христом.

Волна воодушевления набегает на эти суровые стены, за которыми нет места злополучному падению числа постриженниц.

«Пой и иди»,— напутствует Августин.

Переписка Августина свидетельствует о том, что он поддерживал духовную связь и с глубоко религиозными женщинами, живущими в миру. Некоторых из них выгнал из Рима в Африку смерч, поднятый Аларихом.

Аниции, семейство сенаторов и магистратов, имели обширные владения в Африке. Аниция Флатония Проба, после разорения

Рима, прибыла в Карфаген с невесткой, Юлианой, вдовой старшего сына Пробы Голибрия, и с внучкой Деметриадой. От Иеронима мы знаем, что Ираклиан наложил дань на беженцев, причем особенно дорого обходилось пребывание в Африке женщинам.

В Тагасте, также после разграбления Рима, поселилась знатная Альбина, с дочерью Меланией и ее мужем Пинианом. Они упрашивали Августина хотя бы недолго погостить у них. Тагаст не слишком далеко от Гиппона.

Стояла зима, холодная и дождливая. В письме СХХ1У Августин с сожалением отвечает, что не может насладиться этой радостью, несмотря на все свое желание. Холод вреден ему, из-за хрупкого телосложения и слабого здоровья. Нет, он никак не может приехать. Есть и другая причина. Он только недавно вернулся в Гиппон из пастырских поездок. По возвращении увидел, что все весьма недовольны его отлучкой. Жители Гиппона (нам в точности неизвестно, по какой причине,— возможно, потому, что опасались нападения варваров или из-за столкновений в городе между кафоликами и донатистами) переживают тяжелые времена. К тому же, многие лежат дома в горячке и напоминают своему епископу слова апостола Павла: «Кто изнемогает, с кем бы и я не изнемогал?». Да еще донатисты пытаются отвратить от Августина и тех, кто, как он полагает, относится к нему с любовью. Действительно, время непростое. Если бы оно скоро миновало... А может быть, они сами — Альбина, Пиниан и Мелания — пожелают почтить Гиппон своим присутствием? Но достоин ли этого Гиппон? (ср.

Августин хорошо сделал, что не поехал! Потому что эта самая Альбина оказалась изрядной болтуньей и доставила ему неприятности. Пиниан был богат и довольно щедро благотворил бедным. Гиппонские бедняки выбрали его себе в священники (вполне может показаться, что гиппонцы не совсем бескорыстны...). Августин объяснил, что не может назначать кого бы то ни было священником против его воли, а Плиниан предупреждал епископа, что покинет Африку, если только ему навяжут священство в Гиппоне. И вот Альбина стала распространять слух, что гиппонцы хотят украсть у нее зятя, чтобы присвоить себе его денежки. Августину пришлось вмешаться. Прежде всего он заверил всех, что гиппонская Церковь не нацеливается на кошелек Плиниана, а затем объяснил епископу Тагастскому Али- пию, что в действительности Пиниан поклялся без принуждения и в письменном виде, что хочет остаться в Гиппоне, хотя впоследствии покинул его. И, чтобы закрыть уста многоречивой Альбине, Августин отправил Алипию подлинную копию письменного заявления Пиниана (ср. Письмо СХХУ1).

Только подумай, дорогой читатель, в какие мелкие дрязги приходилось вникать столь великому уму, столь авторитетному епископу, автору «Града Божия»!

Времена года сменяли друг друга, стремительно бежали дни. В Африке, полной проблем. В Африке, укутанной в жаркое безмолвие пустынь, дремлющих под неустанное пение цикад и сверчков...