" С НАРОДОМ ИЛИ ПРОТИВ НАРОДА?

Современные православные деятели заявляют, будто «Русская православная церковь на протяжении всей истории Русского государства жила со своим народом одной жизнью» (Журнал Московской патриархии — далее ЖМП,— 1985, № 5, с.

Буржуазно-клерикальные историки утверждают, что церковь могла бы примириться с новым общественным строем, если бы он не бросил ей открытый вызов, не посягнул на ее имущественные и правовые интересы. Сделав же это, советский строй восстановил против себя церковь, вызвал ее оппозиционность, политическое противодействие. Однако борьба православной церкви против социалистической революции началась еще задолго до Великого Октября. Она началась с борьбы против идей социализма, одновременно с началом распространения марксизма в России. Еще в 1875 году в журнале «Христианское чтение» была опубликована статья «О христианстве и социализме» против «отца современных русских социалистов—К. Маркса». С 1880 по 1900 год в церковной печати появилось по далеко не полным данным 27 статей, «обличавших» научный социализм. Церковники клеветали на социализм, порочили его приверженцев, проклинали социалистическую революцию. В 1902 году «святейший» синод издал секретный указ «О мерах к предупреждению смуты». В нем предлагалось «обличать социализм» повсеместно.

В общем русле борьбы служителей культа против революции пролетариата находилась церковная контрреволюция в 1905 году и феврале 1917 года.

Особенно усилилась эта антинародная деятельность церкви в преддверии Великого Октября. Незадолго до июльских дней, когда по приказу Временного правительства в Петрограде была расстреляна мирная демонстрация революционных рабочих, солдат и матросов, один из печатных органов православия, газета «Свободная церковь», призывая к разгрому большевистских организаций, писала: «Пусть предатели России, продавшие Родину за 30 немецких сребреников, понесут суровую кару»

13 июля 1917 года, то есть почти сразу же после июльских событий, синод принял особое обращение «К чадам всероссийской православной церкви и всем гражданам Российской державы». В этом послании о большевиках говорилось так: «Вслед за свободой к нам про- нйк новый злой враг и посеял на Руси плевелы, которые не замедлили дать всходы, заглушающие ростки желанной свободы» (Церковные ведомости, 1917, №30, с. 232).

Повторяя злобные вымыслы буржуазных писак, церковная печать заявляла, что «стрельба на улицах Петрограда была вызвана, несомненно, германской провокацией», что большевики «находились в сношениях с посредниками германского правительства и выполняли их программу, получая на это немалые средства», и т. п. (Всероссийский церковно-общественный вестник, 1917, 9 и 11 июля).

Временное правительство понимало, какую большую роль играет контрреволюционная деятельность церкви в этот период, особенно опасный для буржуазно-помещичьих классов России. Активизировать подобную антинародную деятельность, мобилизовать все силы духовенства на борьбу с приближавшейся социалистической революцией и имел своей целью созванный в августе 19І7 года по инициативе Временного правительства и церковной верхушки Всероссийский поместный собор православной церкви.

Временное правительство оказало собору не только морально-политическую, но и материальную поддержку, отпустив на его нужды 2 миллиона рублей беспроцентной ссуды.

Открытие собора не случайно совпало с работой так называемого Государственного совещания. Как и это «совещание», церковный собор являлся одним из центров поднимавшей голову контрреволюции, неотъемлемой составной частью контрреволюционного заговора.

Государственное совещание открылось в Москве 12 августа 1917 года. В нем приняли участие представители торгово-промышленных кругов, помещики, генералитет, лидеры кадетов, бывшие депутаты Государственной думы, среди которых были и несколько членов эсеро- меныпевистского ВЦИКа, и, конечно, представители высшего духовенства. Один из этих делегатов, архиепископ Платон, выступая на заседании 14 августа, заявил: «Я взошел сюда, чтобы с этого места сказать России: не смущайся, дорогая, не бойся, родная: господь с тобой* Таким образом, он выразил полную солидарность церкви с контрреволюционными планами буржуазии и помещиков.

15 августа, то есть через три дня после открытия Государственного совещания, в Москве же начал свою работу и Всероссийский поместный собор православной церкви. В его составе было 576 делегатов (564 члена церковного собора и 12 заместителей), в том числе 277 церковников и 299 «мирян». Среди «мирян» были 11 князей и графов, 10 генералов, 132 чиновника, 22 помещика, 41 представитель крупной и мелкой буржуазии, 69 представителей буржуазной интеллигенции. В число «мирян» входили такие известнейшие реакционеры, как председатель Государственной думы Родзянко, граф Апраксин, граф Граббе, князь Васильчиков* князь Трубецкой, один из столпов кадетской партии М.

Арсений и харьковский архиепископ Антоний, избранные товарищами председателя, киевский архиепископ Евлогий, тифлисский митрополит Платон и т. д.

«Не успело разъехаться одно воронье,— писала 19 августа 1917 года газета «Социал-демократ», имея в виду Государственное совещание,— как слетелось другое: с 15 августа в Москве заседает Всероссийский церковный собор».

Приветствуя собор, представители буржуазно-помещичьих партий и различных контрреволюционных организаций откровенно заявляли, что он должен сыграть решающую роль в борьбе с революцией. Так, представитель главного комитета союза офицеров армии и флота К- В. Солдатенков заявил: «Всероссийский церковный собор должен помочь и поможет проснуться истинным сынам России от ужасающего кошмарного сна». Он заверил собор, что «корпус офицеров, верный заветам православной церкви, приложит все свои усилия, чтобы провести в жизнь и поддержать все то, что здесь лучшие сыны православия постановят и признают за благо». А вот что сказал в своем приветствии представитель другой контрреволюционной организации — общества «Свободная Россия» А. В. Васильев. «„Свободная Россия",— заявил он,— как и весь верующий русский народ, ждет от церковного собора не только устроения церкви, но и спасения государства. Переживаемые нашим отечеством бедствия, весь этот распад и развал, вся эта лишняя изменнически проливаемая кровь и ужас нравственного падения недавно еще христолюбивых и самоотверженных доблестного воинства и трудовых громад: все это — от забвения бога, забвения исповедуемой нами в символе веры... подмененной духом партийной, сословной и классовой розни, духом неверия, корысти и вражды» (Священный собор православной российской церкви.

Подобные мысли и надежды высказали в своих выступлениях и упоминавшийся уже министр Временного правительства Карташев, и председатель Государственной думы крупный помещик Родзянко, и московский городской голова эсер Руднев. О том, какое большое значение придавало этому церковному съезду контрреволюционное Временное правительство, ясно показывал и тот факт, что на открытии собора присутствовал сам Керенский.

Участники собора старались изо всех сил, чтобы оправдать возлагавшиеся на них контрреволюционные надежды. «Братие возлюбленные!— обращался собор ко «всему православному народу русскому» 24 августа 1917 года.— Совершаются неслыханные кощунства и святотатства... Люди всех званий и состояний стремятся использовать народную беду для легкой наживы. Изо дня в день вырастает дерзость грабителей. Захват чужого добра провозглашается как дозволительный. Люди, живущие честным трудом, становятся предметом глумления и хулы... Православные! Именем церкви Христовой собор обращается к вам с мольбою. Очнитесь, опомнитесь, отбросьте вашу взаимную ненависть и внутренние распри... Покайтесь и сотворите достойное хвалы покаяние.., Рабочие, трудитесь, не жалея ваших сил... Молодые, здоровые и сильные, жертвуйте вашей жизнью». В этот же день, 24 августа, собор утвердил и текст контрреволюционного обращения к армии и флоту. В этом документе церковники призывали солдат и матросов встать «в ряды великих защитников святой и великой Руси» и всячески ругали большевиков, называя их предателями и шпионами, изменниками, насильниками, грабителями и т. п. (Священный собор православной российской церкви. Деяния, кн. 1, вып. 3. М., 1918, с. 98—103). Собор постановил отпечатать эти воззвания в количестве не менее 500 ООО экземпляров и разослать по всей России.

«Собор выпустил возмутительное, оскорбляющее всех солдат воззвание к действующей армии,— писала 7 октября 1917 года газета «Деревенская беднота».— Забывши все заповеди любви, они, освящающие крестом и евангелием дело братоубийства, разжиревшие на готовых хлебах бедного народа, льют на этот народ поток клеветы...» Подобная отповедь давалась церковникам и в связи с обращением собора «к русскому народу».

День 24 августа 1917 года, когда участники собора утверждали свои воззвания к народу, к армии и флоту,— знаменательный день, он непосредственно предшествовал началу корниловского мятежа. В лице генерала Корнилова буржуазно-помещичья империалистиче- екая реакция намеревалась установить в России военную диктатуру. Корниловщина в борьбе с революцией делала главную ставку на нагайку, штык, пулю и виселицу. Церковники, в массе своей всегда принадлежавшие к числу самых крайних, самых махровых контрреволюционеров, приняли активное участие в подготовке и проведении этого мятежа. Недаром большевистская газета «Социал-демократ» писала в те дни, что корни- ловский заговор возглавлен, как видно, и служителями церкви 9.

У церковников с Корниловым была давняя дружба. Когда генерал в целях подготовки своей диктатуры прибыл на московское Государственное совещание, члены собора устроили ему почти царскую встречу. В свою очередь верховный главнокомандующий горячо приветствовал собор и просил его «своими молитвами поддержать армию, возжечь тот пламень веры, который нужен нам».

21 августа генерал Корнилов, стремясь спровоцировать мятеж, сдал немцам Ригу, при этом он ссылался на отсутствие дисциплины в войсках и требовал восстановления всех царских порядков в армии, в том числе и смертной казни.

Поддерживая требования Корнилова, церковники вели неистовую травлю большевиков, оголтело выступали против революционных настроений в армии. Так, в упоминавшемся выше соборном послании к армии и флоту православное духовенство повторяло грязные выдумки буржуазных газет о позорном бегстве целых воинских частей, о немецких шпионах, предателях и изменниках из тыла, отравивших дух армии, подстрекающих к избиению начальников и т. п.

25 августа 1917 года генерал Корнилов для захвата власти двинул на Петроград войска. Когда весть об этом достигла собора, «то надо было видеть возбужде- ниє,— вспоминал впоследствии один из его участников проф. Титлинов,— овладевшее соборными элементами, чтобы с безошибочностью установить соборную ориентацию. Тем более что весть была не простая: генерал Корнилов не больше не меньше как слал к собору посланцев и просил соборной поддержки своему предприятию» (Титлинов Б. В. Церковь во время революции, с. 70). И собор не преминул оказать Корнилову просимую им поддержку. Кроме послания к армии и приветственной телеграммы Корнилову собор направил депутацию со «святой» иконой в ставку главнокомандующего. Церковный собор рассматривал вопрос и о более эффективных мерах помощи генералу Корнилову. Но в результате организованного большевистской партией решительного отпора революционных рабочих и солдат корниловский мятеж был быстро подавлен. Опасаясь, что жизни Корнилова и его ближайших сподвижников угрожает опасность, члены собора отправили Временному правительству телеграмму, убеждающую не проливать крови и не увлекаться чувством мести. Церковники взывали о милосердии к побежденным, которых, к величайшему их огорчению, им не пришлось увидеть победителями.

«Теперь взялись за работу люди в рясах. Понятное дело: им надо двинуть на защиту Корнилова бога, святых отцов, молитвы и христианское милосердие. Когда расстреливали солдат, они молчали, они не говорили о том, что любовь к ближнему противоречит казням. Они не вспоминали заповеди «не убий». Они возводили очеса к небесам и елейно вздыхали о тяжелой необходимости. На этот случай у них был другой текст из писания — „поднявший меч от меча и погибнет"»,— писали в те дни рабочие газеты Подобное же говорилось и в большевистских листовках.

1 сентября собор принял обращение к Временному правительству, в котором призывал его к примирению с генералом Корниловым. В обращении повторялись кор- ннловские вымыслы об «упавшем воинском духе русской армии», доказывалась необходимость восстановления власти военачальников «во всей ее полноте».

После поражения корниловского мятежа церковники обратили свои взоры на выборы в Учредительное собрание. Они рассчитывали, что победа контрреволюционных сил на этих выборах обеспечит подавление все шире разраставшейся революции. Окончательно разуверившись к этому времени в способности Временного правительства разгромить революционные силы народа, духовенство все чаще начинает ратовать за возрождение монархии. Так, в своем послании по поводу выборов в Учредительное собрание от 30 сентября 1917 года церковный собор скорбел о том, что «рушатся державы», убеждал народ победить в себе дух ненависти и выражал надежду, что «соберутся кости иссохшие, облекутся плотию и оживут по велению духа», то есть восстановится монархия. «И опять, как и три века назад (имеется в виду 1613 г., когда воцарилась династия Романовых.— Р. П.), призывается Русь разумом всенародным скрепить правовые устои, возродить пошатнувшуюся мощь, твердыми законами оградить свободу и порядок в земле нашей».

Саму выборную кампанию церковники стремились использовать против приближавшейся революции. Они поднимали верующих на борьбу с «духом князя мира сего, стремящимся прельстить земными временными благами», предостерегали их от неверия и от тех, «кто без веры хочет строить новое государство», увещевали «не впасть во всегубительную власть духа антихристова». В церковной прессе того времени постоянно печатались клеветнические сообщения такого рода: «Получены сведения о прибытии в Россию большой партии немецких агентов, предназначенных для агитации в войсках во время выборов в Учредительное собрание. Их цель проводить в войсках резолюции о недоверии Временному правительству, о заключении немедленного мира» (Всероссийский церковно-общественный вестник, 1917, 20 октября). Духовенство всемерно содействовало распространению гнусных измышлений буржуазных газет о Ленине и других руководителях большевистской партии. Для агитации в связи с подготовкой к выборам в Учредительное собрание собор даже разослал на места своих членов, снабдив их прокламациями для раздачи населению.

Духовенство прилагало все силы, чтобы предотвратить приближающуюся социалистическую революцию. Причем методы, используемые церковниками с этой целью, были очень разнообразны. Стараясь настроить крестьян против большевиков, церковники утверждали, что большевики стремятся обобрать их. Пытаясь поссорить крестьян с рабочими, они заявляли крестьянам: «Вы работаете 18 часов и ничего не получаете, а вот рабочие устроили себе 8-часовой рабочий день и получают 400 руб. жалованья. Вы не должны их слушать. Если будете следовать за рабочими, то пойдете против господа нашего Иисуса Христа» Не рассчитывая на собственное влияние на революционных рабочих, крестьян и солдат, церковники старались воздействовать на них через их матерей — престарелых женщин, в массе своей глубоко религиозных. Именно с этой целью во «Всероссийском церковно-обще- ственном вестнике» 22 октября 1917 года было напечатано своего рода воззвание к матерям: «Если бы каждая мать, помолясь усердно пред пречистым образом богоматери, покрывающей всех нас своим благостным материнским покровом, попросила кого-либо написать своему сыну письмо, полное материнской муки и мольбы, не терзать родной земли своими бесчинствами, подчиниться голосу власть имущих; если бы миллионы матерей обратились с такими материнскими мольбами к своим блудным сыновьям,— не остались бы напрасными их мольбы, а, может быть, сделали бы больше, чем все усилия властей».

22 октября 1917 года, то есть в самый канун Октября, церковники решили организовать в Петрограде совместный крестный ход казачьих полков и Николаевского юнкерского кавалерийского училища с участием высшего столичного духовенства во главе с митрополитом Вениамином. Основной целью этого крестного хода, как официально сообщалось в церковных газетах, было «всенародно молить всевышнего спасти от погибели Россию и благословить оружие... на защиту от врагов земли русской» (Всероссийский церковно-общественный вестник, 1917, 20 октября). Иначе говоря, церковники стремились воодушевить казаков и юнкеров на борьбу с революцией, а главное, продемонстрировать «грозные» силы реакции перед революционными рабочими и солдатами Петрограда.

Время для этой контрреволюционной демонстрации было выбрано не случайно. По инициативе большевиков на 22 октября 1917 года был назначен День Петроградского Совета. В этот день намечалось провести митинги, собрания и денежные сборы на советскую, революционную печать. Все это по замыслу большевиков должно было послужить своеобразным смотром революционных сил, продемонстрировать их возросшую мощь, готовность к вооруженному восстанию. Таким образом, крестный ход казачьих войск реакция пыталась организовать в противовес намерениям революционных сил. Контрреволюция собиралась помериться силами с революцией. Однако эта контрреволюционная демонстрация не состоялась. Большевики провели разъяснительную ра- боту среди казаков. Отказаться от участия в крестном ходе призвал их и Петроградский Совет рабочих и солдатских депутатов. В воззвании Петроградского Совета к казакам говорилось: «22 октября устраивается кем- то казачий крестный ход. Дело свободной совести каждого казака участвовать или не участвовать в крестном ходе. Мы в это дело не вмешиваемся и никаких препятствий не чиним. Однако мы вас предупреждаем, казаки: глядите зорко, как бы под видом крестного хода не попытались ваши Каледины натравить вас на рабочих, на солдат. Их цель — вызвать кровопролитие и в братской крови утопить вашу и нашу свободу...» 10 Представители казачьих полков были приглашены на совещание полковых комитетов, проводившееся Петроградским Советом 21 октября в Смольном. На совещании казаки заявили, что они не пойдут против рабочих и солдат.

Перетрусившей контрреволюции пришлось отступить. Она убедилась в том, что не может рассчитывать даже на казачьи полки. Временное правительство вынуждено было в ночь на 22 октября отменить крестный ход.

«Отмена демонстрации казаков,— заявил в своем письме к Я. М. Свердлову В. И. Ленин,— есть гигантская победа. Ура! Наступать изо всех сил и мы победим вполне в несколько дней!»11

Пытаясь напугать верующих, духовенство называло грядущую революцию «жутким безвременьем», «кровавой смутой», которая «адским вихрем закружилась по Руси». Зарево революции они определяли как «черные тени». Но голос церкви никогда не был голосом трудового народа, хотя духовенство постоянно утверждало и утверждает обратное. Трудящиеся России видели в революции единственное избавление от гнета эксплуатато- ров, от тягот империалистической бойни. Они твердо знали, что только социалистическая революция обеспечит им подлинную свободу, подлинное равноправие, только она превратит их в истинных хозяев своей жизни, своего будущего. Свое слово революционные рабочие, солдаты и крестьяне сказали, свергнув власть буржуазно-помещичьих классов и их ставленников.

Великая Октябрьская социалистическая революция навсегда уничтожила в России власть эксплуататорских классов и установила Советскую рабоче-крестьянскую власть. Она ликвидировала буржуазно-помещичью собственность на средства производства, сделала их общественным достоянием, заложив тем самым фундамент для ликвидации эксплуатации человека человеком. Революция освободила народы России от национального угнетения и сплотила их под знаменем пролетарского интернационализма. Рожденная революцией власть рабочих и крестьян вырвала Россию из кровавой империалистической войны, спасла страну от национальной катастрофы, на которую обрекли ее эксплуататорские классы, избавила народы России от угрозы порабощения иностранным капиталом.

Быть вместе с трудовым народом или выступить против народной рабоче-крестьянской Советской власти — такой проблемы для церковников не существовало.

С самого начала Октябрьской революции они решительно выступили на борьбу с ней, используя в контрреволюционных целях все свои силы, все средства, все возможности воздействия на массы. «Лишь только прошло несколько дней после низложения Временного правительства,— вспоминал В. Д. Бонч-Бруевич,— как всюду стало слышаться, что священники выступают в проповедях и другими способами против советского режима». В Петрограде повсюду, и в самых глухих закоулках и даже недалеко от Смольного, на домах и заборах появились печатные прокламации, в которых церковники проклинали Советскую власть и призывали на головы большевиков, этих «безбожников и насильников», «гнев божий». Они обращались к верующим с призывом всеми мерами противиться этой новоявленной «дьявольской власти», ни в коем случае ей не подчиняться, беречь «мать-церковь, ее служителей» и оставаться «верными чадами православной церкви»12.

При занятии Царского Села контрреволюционными войсками Краснова — Керенского священники И. Кочу- ров, И. Смирнов, А. Беляев и С. Фокко устроили крестный ход, чтобы оказать «моральную поддержку» белогвардейцам.

Духовенство восстало против революции и в других городах и селах России, но наиболее активизировалось оно в Москве, где на Всероссийский собор собрался весь «цвет» русской православной церкви. Местные силы церковников тоже были не малы: в городе находилось около 700 церквей и 25 монастырей. Октябрьские бои в Москве носили особенно ожесточенный характер: восемь суток длилась упорная — с переменным успехом — вооруженная борьба. Контрреволюция не хотела сдаваться. И православное духовенство оказывало ей активную поддержку.

Содействие контрреволюции со стороны московского духовенства проявилось, в частности, в том, что оно предоставляло колокольни церквей для создания своеобразных огневых точек. «Юнкера,— отмечалось, например, в газете «Социал-демократ» 1 ноября 1917 года,— занимают храм Христа Спасителя, поставили наверху пулеметы и кроме пулеметов стреляют оттуда из винтовок разрывными пулями. Один наш товарищ был ранен в ногу выше колена, все мускулы оказались развороченными. Раненый скончался. У другого товарища разрыв- ной пулен разорвана вся грудь». Огневые точки были оборудованы также на колокольнях храма Василия Блаженного, Иверской часовни и других. После захвата юнкерами Кремля и превращения его в белогвардейский центр пулеметы на церквах сплошным кольцом окружали подступы к Кремлю. Белогвардейскими фортами против красногвардейцев Красной Пресни и Хамовников стали Иверская часовня, церкви Зачатиевского монастыря, на Остоженке, на Поварской и Б. Никитской улицах, на Кудринской площади. Путь к Кремлю со стороны Сокольников преграждали пулеметы на церквах Китай-города, Мясницкой улицы, в сторону Разгулял и Замоскворечья были нацелены пулеметы с колокольни храма Василия Блаженного и т. д. За пулеметами помимо юнкеров нередко можно было увидеть и церковников.

Охотно предоставляя божьи храмы в распоряжение юнкеров, духовенство с негодованием встречало попытки революционных рабочих использовать церкви. Так, например, когда красногвардейцам понадобилось оборудовать артиллерийский наблюдательный пункт на колокольне Покровской церкви, священник этой церкви, говоря о своей «нейтральности», заявил, что не допустит, чтобы из храма сделали орудие бойни, и наотрез отказался дать ключи от входной двери. Между тем во время декабрьского вооруженного восстания в Москве как раз с этой колокольни царские жандармы расстреливали революционных рабочих. Тогда священник той же Покровской церкви не был «нейтральным»!

В воспоминаниях участников московских октябрьских боев есть немало фактов, показывающих, как духовенство призывало юнкеров расправляться с революционными рабочими и солдатами и даже само принимало участие в этих злодейских расправах. Когда, например, 28 октября юнкера захватили Кремль и учинили жестокую расправу над захваченными в плен солдата- ми 56-го полка и красногвардейцами, служители культа были прямыми пособниками палачей. Как вспоминал впоследствии участник событий тех дней солдат Иван Фадеенков, один из церковников, указывая на пулемет, говорил юнкерам: следует «поставить их вот под это, всех сволочей» 13.

Не оставались в стороне от попыток контрреволюции подавить Октябрьское вооруженное восстание в Москве и члены Всероссийского церковного собора. В центральной и местной церковной печати тех лет появлялись написанные зачастую участниками собора статьи под характерными заголовками: «Среди московских ужасов», «Обличительный голос», «Захват большевиками чудотворного образа богоматери» и т. п. Во имя победы контрреволюции духовенство не брезговало никакой ложью. Например, на заседании собора 28 октября тамбовский архиепископ Кирилл (Семенов), стремясь подбодрить буржуазию и юнкеров и запугать революционных рабочих и солдат, распространял слухи о том, что будто бы на помощь контрреволюционерам идут казаки из Киева, что Петроград взят правительственными войсками и восстание большевиков ликвидировано. Захват Кремля юнкерами члены собора встретили с радостью, со скорбью почтив «память верных сынов родины, положивших жизнь свою за благо родины». О зверской же расправе юнкеров над солдатами и красногвардейцами было заявлено, что «поведение юнкеров жители Кремля одобряют». Если под жителями Кремля имелись в виду монахи находившегося тогда на территории Кремля Чудова монастыря и духовенство кремлевских соборов, то сделавший это заявление председатель собора московский митрополит Тихон говорил чистую правду. Эти «жители» не только одобряли злодей- ские действия юнкеров, но и непосредственно принимали в них участие.

Пока успех был на стороне сил контрреволюции, участники собора отнюдь не были миротворцами, когда же победа революции стала бесспорна, руководители собора послали утром 2 ноября в московский Военно- революционный комитет депутацию с предложением «водворить мир». В состав депутации были избраны: одесский митрополит Платон, архиепископ Димитрий (князь Абашидзе) (оба эти архиерея впоследствии активно служили Деникину и Врангелю), епископ Нестор (в дальнейшем верный помощник Колчака, а еще позднее активный участник белогвардейской провокационной деятельности на Китайско-Восточной железной дороге), священники Бекаревич и Чернявский и два крестьянина-кулака Июдин її Уткин. В разговоре с членом ВРК глава депутации митрополит Платон неоднократно выражал опасения за жизнь юнкеров, засевших в это время в Кремле; он беспокоился, не угрожает ли им расправа, говорил о «гуманности и человечности». В то же время, как заявил митрополит Платон, давая отчет членам собора о своем посещении Военно-революционного комитета, он ни на минуту не выражал от собора признания Военно-революционного комитета государственной властью.

Духовенство пыталось защитить погибавшую контрреволюцию и другими способами. В тот же день, когда была послана депутация в ВРК, московский митрополит Тихон огласил на заседании собора подписанное тридцатью его членами предложение «совершить крестный ход целым собором с участием всего сонма святителей, духовенства и мирян вокруг того района, где происходит кровопролитие, причем желательно, чтобы к этому крестному ходу присоединились со своими святынями духовенство и прихожане стоящих на его пути храмов». Многие члены собора не только горячо поддержали эту идею, но и предлагали придать крестному ходу еще более активный характер. Так, священник Нежинцев заявил, что нужно составить «в кратких, но сильных словах» воззвание ко всему русскому народу, отпечатать его в соборной канцелярии в десяти тысячах экземпляров и во время крестного хода раздавать народу направо и налево. В воззвании Нежинцев предлагал заявить, что собор решил организовать великое земское ополчение и призывает всех верующих, от мала до велика, выступить против революции, что собор благословляет церкви и монастыри отдать для этого дела «все и самую жизнь». В проекте этого воззвания говорилось: «Настает момент, когда надо отдать все. Не щадите ничего, отдайте все имущество монастырей, отдайте золото, драгоценные камни, жемчуг, драгоценные ризы, дорогие раки (гробницы с останками «святых».— Р. Я.), все отдайте на спасение родины!» Член собора князь А. Г. Чагадаев патетически восклицал: «Иди, спасай Москву, священный собор, и оправдай доверие русского народа! Это наш долг» (Священный собор православной российской церкви. Деяния, кн. 3. Пг., 1918, с. 76—78).

Если церковный собор не осуществил эту контрреволюционную затею, то лишь потому, что большинство его участников струсило, испугалось за свою жизнь. «Мы можем попасть под перекрестный огонь... Может быть и насилие»,— сказал один из участников собора. «Крестный ход — великое дело... но тем не менее состояться не может ввиду возможности попасть под обстрел»,— заявил другой. Откровенно выступил архимандрит Вениамин: «И я высказываюсь против крестного хода. Теперь мы переживаем такое время, когда человек не ручается за себя: сделай неосторожный шаг, и жизнь висит на волоске. Вы скажете мне, что это трусость... Да, мне жизнь дорога».

Не отважившись организовать крестный ход, участники собора ограничились обращением к руководящим революционным органам Москвы, в котором призывали победителей «не допускать никаких актов мести, жестокой расправы и во всех случаях щадить жизнь побежденных». Беспокоясь за жизнь пленных юнкеров, они потребовали, да еще «от лица русского народа», чтобы юнкера получили свободу, заявив, «что будут отвечать перед всей Россией (?!), если хотя один палец у них будет затронут, те солдаты, которые должны охранять их от самосуда» (Священный собор православной российской церкви. Деяния, кн. 3, с. 79, 83, 142—143). Забота церковников о жизни юнкеров была поистине бесконечной. Если бы хоть частицу подобной заботы они проявили несколькими днями раньше о жизни расстреливаемых юнкерами красногвардейцев!

По почину церковного собора и в присутствии всех его участников в Москве были организованы торжественные похороны юнкеров, погибших в период октябрьских боев. Похороны эти, как отмечалось даже в белогвардейской печати, «носили демонстративно-политический характер» (Русская армия, Омск, 1919, 3 октября).

Председатель церковного собора московский митрополит Тихон, ставший вскоре патриархом всея Руси, назвал освободивших Кремль революционных солдат «дезорганизованной толпой» и заявил, что Кремль «остался без защиты». Когда же там были юнкера, утверждал он, «святыни находились под их защитой» (Священный собор православной российской церкви. Деяния, кн. 3, с. 88). После победы революции в Москве духовенство, используя отдельные случаи повреждений, причиненных орудийными снарядами во время штурма Кремля, сочинило и всемерно способствовало распространению антисоветской легенды о «разгроме большевиками кремлевских церквей». В надежде возбудить у верующих антисоветские настроения церковная и буржуазная пресса активно раздувает и в настоящее время сей злобный вымысел, изображая самыми черными красками это «по- ругание святынь», этот «нарочно организованный разгром».

Подлая ложь очевидна. Даже бывший подчиненный московского градоначальника А. М. Вознесенский впоследствии писал: «Повреждения кремлевских зданий в результате обстрела не были такими значительными, как их изображали первоначально газеты» \ Не говоря уже о том, что сам обстрел был вызван действиями юнкеров, которые первыми начали стрелять из орудий в штурмовавших Кремль красногвардейцев. Газета «Социал-демократ» 7 ноября 1917 года в статье «Не верьте клеветникам» писала:

«Клеветники, которым победа рабочих, солдат и крестьян стала поперек горла, разносят по всей России слухи, и в газетах и языками, будто во время сражения в Москве солдатской артиллерией разрушены церковь Василия Блаженного, Успенский собор и другие московские святыни.

Не верьте клеветникам. Церковь Василия Блаженного и кремлевские соборы целы. Пойдите в Кремль — и увидите своими глазами. Случайные повреждения Чудова монастыря могут быть легко исправлены, так же как и кремлевских башен. Знайте, что юнкера и офицеры ставили в Кремле, на храме Христа Спасителя (он тоже цел и невредим) и на других церквах, пулеметы и бомбометы и били оттуда не только солдат и рабочих, но и проходившую публику — женщин и детей. Они же первые открыли стрельбу из орудий по Кремлю, когда там вначале сидели наши солдаты». И тем не менее собор образовал специальную комиссию «для описания повреждений святынь Кремля, причиненных в смутные дни 27 октября — 2 ноября с. г.», под председательством петроградского митрополита Ве- ниамина. На заседании собора было постановлено: «Признавая чрезвычайную вэжность (конечно, для дела контрреволюции.— Р. П.) немедленного же опубликования в широких народных массах сведений о повреждениях русской святыни кремлевских соборов», в спешном порядке «для скорейшего ознакомления населения» отпечатать составленную епископом камчатским Нестором брошюру. Эта брошюра была издана собором под названием «Расстрел Московского Кремля». В ней были помещены некоторые иллюстрации с соответствующими надписями. Одна из них, к примеру, гласила: «Св. Никольские ворота и образ св. Николая, оскверненные большевиками». Граф Олсуфьев заявил на соборе, что «попадаіли в Кремль случайные ядра... Это не было обдуманным делом восстания большевиков» (Священный собор православной российской церкви. Деяния, кн. 3, с. 255), тем не менее в брошюре утверждалось, что «эта всероссийская народная святыня расстреливалась по прицелу, по обдуманному плану».

Как видно из приведенных фактов, контрреволюционная деятельность членов Всероссийского церковного собора во время октябрьских событий в Москве была довольно разнообразна.

Силы церковников в период Октябрьской революции были весьма значительны. По данным синодального отчета, к началу 1917 года в распоряжении православной церкви имелось около 78 тысяч храмов всех модификаций — от соборов до молитвенных домов и часовен. Православное духовенство России насчитывало около 215 тысяч священно-церковнослужителей, монахов и монахинь, послушников и послушниц.

С первых же дней Великого Октября вся эта армия двинулась на защиту свергнутых революцией эксплуататорских классов, приняла самое деятельное участие в антисоветской борьбе. В сложившихся вскоре после Октябрьской революции условиях, когда буржуазно-поме-

зз

щичьи партии были распущены и газеты их закрыты, религиозные объединения и продолжавшие издаваться церковные газеты и журналы приобрели особое значение для борьбы с Советской властью.

Для того чтобы еще больше усилить контрреволюционную деятельность церкви, придать ей более организованный характер, заседавший в Москве собор сразу же после начала революции поспешил осуществить давно обсуждавшуюся церковниками идею восстановления патриаршества. Учреждение патриаршества рассматривалось всеми контрреволюционерами как важнейшее мероприятие для сплочения антисоветски настроенного духовенства и организации его для борьбы с Советской властью. На соборе говорили об этом вполне откровенно. Так, выступавший основным докладчиком по этому вопросу астраханский епископ Митрофан заявил, что русскому народу нужен духовный вождь, который мог бы явиться как «представитель подвига и дерзновения и как стоятель за русскую церковь». Об этом же говорили и выступавшие в прениях. Кандидат богословия М. М. Сперанский утверждал, например, что патриарх объединит силы церкви не только духовно, но и материально. Архиепископ кишиневский Анастасий заявил, что «церковь должна развить всю силу своего благодатного (?!) влияния на народ чрез пастыря, который должен соединить всех воедино, вдохновить народ на многострадальные подвиги... Церковь становится воинствующей... А если так, то для церкви нужен и вождь». Один из активнейших членов собора, известный черносотенец, священник Востоков сказал: «Когда объявлена война, одной мобилизации недостаточно: нужен еще и вождь, и этот вождь нужен и нам во время нашей войны» (Священный собор православной российской церкви. Деяния, кн. 2, вып. 2. Пг., 1918, с. 235, 287, 258, 304—305).

Недаром И. И. Скворцов-Степанов писал в те дни: «Светского царя народ свалил, так помещики и капиталисты ищут прибежища у царя в митре и рясе»

30 октября 1917 года собор постановил немедленно приступить к избранию трех кандидатов в патриархи, и уже 4 ноября они были намечены. Все три кандидата были вполне достойны тех надежд, которые возлагала на них контрреволюция. Первым по числу поданных за него голосов кандидатом в патриархи был известный черносотенец, махровый реакционер, впоследствии один из вождей белогвардейского духовенства Антоний (Храповицкий), архиепископ харьковский и ахтырский. Второй кандидат — Арсений (Стадницкий), архиепископ новгородский и старорусский. Бывший член царского Государственного совета, известный реакционер и мракобес, Арсений еще в 1914 году утверждал: «Ничто, кроме веры в бога, не может удержать мужика в узде». На одном из заседаний собора он заявил, что духовенство живет «одной жизнью» с помещиками и буржуазией и «сословных различий» между ними нет (Священный собор православной российской церкви. Деяния, кн. 6, вып. 1. М., 1918, с. 7). Это был неутомимый деятель контрреволюции, образец служения антинародным силам. Недаром впоследствии он предстал перед советским судом вместе с другими главарями церковной контрреволюции.

И наконец, третьим по числу поданных за него голосов кандидатом в патриархи был московский митрополит Тихон (Белавин). Как характеризовал его Г. В. Чичерин, «личность ярко черносотенная, бывший председатель союза русского народа в Ярославле, участник совещания монархистов 1916 г., выработавшего меры для борьбы против прогрессивного блока»14. Недаром деятели «Союза русского народа» писали в свое время Тихону: «Никто, владыка, не сделал так много для нашего союза... как Вы» (прот. Введенский А. И. За что лишили сана бывшего патриарха Тихона. М., 1923, с. 35).

В ходе торжественной процедуры члены собора определили, на кого же из избранных ими кандидатов укажет «перст божий». «Перст божий» указал на Тихона, Приветствуя новоизбранного патриарха, представители духовенства и мирян в один голос говорили о том, что главная задача, которая стоит перед ним, это возглавить контрреволюционную, антисоветскую деятельность церкви. Протоиерей Успенского собора Н. А. Любимов заявил, например, приветствуя Тихона: «Сколько подводных камней стоит на пути плавания церковного корабля по волнам житейского моря. Какие большие силы стоят духовных разбойников, атеистов, материалистов, социалистов и тому подобных... на пути. Но да не смущается сердце твое. Совершай твое дело. С тобою святые и некоторые нетленные мощи. А паства поможет. Не может быть, чтобы из 114 ООО ООО русского народа не было 7000 праведников, кои не преклонили колен своих перед современным Ваалом». Под праведниками имелись в виду, конечно, враги революции, а под Ваалом, кровожадным языческим божеством,— рабоче-крестьянская Советская власть.

Отвечая на приветствия, Тихон показал, что понимает «важность» стоящих перед ним задач и готов оправдать возлагавшиеся на него надежды. Он заявил: «Патриаршество восстанавливается на Руси в грозные дни, среди огня и смертоносной борьбы. Вероятно, и само патриаршество принуждено будет не раз прибегать к мерам запрещения для вразумления непокорных... Господь как бы говорит мне так: иди и разыщи тех, ради коих еще пока стоит и держится русская земля. Возьми жезл. С ним овцу потерянную отыщи, угнанную воз- врати, пораженную перевяжи, больную укрепи, разжиревшую и буйную истреби, паси их по правде» \ Таким образом, Тихон в аллегорической форме изложил довольно конкретную программу действий, которые он намеревался предпринять для восстановления господства эксплуататорских классов, «ради коих еще пока стоит и дер^кится русская земля».

И Тихон в течение всего периода пребывания на посту патриарха всеми силами старался осуществить выдвинутую им программу. Он стал знаменем контрреволюции, символом самой черной реакции. «Если взять руководящие директивы главы русской церкви, этого духовного монарха, этой частички Николая II, если посмотреть, какой была его реакция на важнейшие моменты нашей русской жизни,— замечал П. А. Красиков,— то нетрудно увидеть, что она всегда выражалась в ударах по Советской власти, бросании палок под колеса советского станка. Начиная с воззвания священного собора, который выбрал патриарха, и кончая самым последним патриаршим воззванием,— все эти документы пронизаны ненавистью к рабоче-крестьянскому правительству, к новому строю, создаваемому трудящимися массами. В них, в этих воззваниях,— постоянное стремление скомпрометировать и дискредитировать Советскую власть, оттолкнуть от нее беспартийные массы, заставить их противодействовать... колоссальной по трудности работе...» 15.

С избранием патриарха антисоветская деятельность духовенства заметно усиливается, становится организованной и планомерной. Еще бы, ведь, как отмечал И. И. Скворцов-Степанов, «русская церковь на своем соборе получила царя и самодержца в лице патриарха Тихона. Суровая дисциплина, не уступающая по своей безусловности дисциплине казарменных армий, обеспечивала повиновение Тихону генерал-губернаторов (митрополитов), губернаторов (губернских архиереев), исправников (викарных епископов), становых приставов (благочинных) и урядников (священников) с целой армией стражников (дьяконы, псаломщики, церковные старосты, хоругвеносцы, члены церковных советов и т. д.)» \ И всю эту церковную армию патриарх Тихон направил против революции, против Советской власти.

Только от имени собора Тихон подписал 16 антисоветских посланий и воззваний к духовенству и верующим. К этому числу необходимо присовокупить и личные послания и воззвания, которые носили такой же злобный, контрреволюционный характер. Антисоветская агитация, повсеместно развернутая церковниками, как справедливо отмечалось в журнале «Революция и церковь» (1919, № 1, с. 7), «носила далеко не случайный характер; наоборот, это была целая система, направленная к срыву завоеваний Октябрьской революции, сеть, которую искусно ткали патриаршие послания и указы из Москвы и нити которой, благодаря сохранившейся организации духовенства, расходились далеко по провинциальным углам».

Уже в специальном послании от И ноября 1917 года, через шесть дней после избрания патриарха, собор дал оценку Октябрьской социалистической революции, назвав ее «бедствием», и призвал трудящиеся массы к покаянию, к возвращению на «путь Христов». Большевики в этом послании назывались «братоубийцами» и «насильниками».

Вскоре после этого с посланием к «преосвященным архиереям, благоговейным иереям, честным инокам и всему православному народу» обратился и сам патри- арх. Извещая о своем вступлении на «священный престол патриарший», Тихон писал: «В годину гнева божия, в дни многоскорбные и многотрудные вступили мы на древлее место патриаршее. Испытание изнурительной войны и гибельная смута терзают родину нашу». Далее шли самые настоящие контрреволюционные призывы: «Да возгорится пламя светоча вдохновения в церкви Российской, да соберутся силы, расточенные во безвременье. Пусть верные чада в союзе любви соединяются с архипастырями и пастырями своими и вкупе являют служение в духе и силе» (Церковные ведомости, 1918, № 1, с. 1—2).

Откровенной антисоветской агитацией звучало даже обращение патриарха к верующим по случаю нового, 1918 года. В этом «новогоднем слове» Тихон, сравнивая развернувшееся в России социалистическое строительство «с вавилонским строительством», то есть с библейской постройкой Вавилонской башни, писал: «И наши строители желают сотворить себе имя, своими реформами и декретами облагодетельствовать не только несчастный русский народ, но и весь мир, и даже народы гораздо более нас культурные». Называя все это «высокомерной затеей», Тихон заявлял, что церковь осуждает такое строительство, и пророчил, что его постигнет та же участь, что и замыслы вавилонян (Церковные ведомости, 1918, № 1, Прибавления, с. 1—3).

По указанию патриарха активную контрреволюционную агитацию развернула центральная и местная церковная печать. Она активно выступала против всех завоеваний Октябрьской революции, осуждала социализм, за построение которого самоотверженно боролись трудящиеся массы России. «Социализм есть самая хитрая и опасная сеть дьявола, расставленная всему маловерному и колеблющемуся в вере Христовой»,— заявляли церковники. «В новом мире социализма отрицаются религия, мораль, любовь к отечеству или деление челове- чества на национальности, божественное происхождение власти, семья, брак, церковь, частная собственность, различия классовые и сословные»,— перепевали они на все лады самую злобную клевету врагов социализма, для убедительности подмешивая в море лжи капли правды, ибо «божественное происхождение власти», «частная собственность», «различия классовые и сословные» и тому подобные атрибуты эксплуататорского общества в мире социализма действительно отрицаются, очевидно к большому сожалению церковников. Не забывали выразить служители культа свое резко отрицательное отношение и к большевистской партии. Они писали, что большевики «по самой природе своей не могут служить целям здорового строительства», что они поставили Россию «на краю гибели... наполовину убив уже ее» (Церковные ведомости, 1918, № 19—20, Прибавления, с. 614—618).

Решительно выступала церковная печать и против Советской рабоче-крестьянской власти. «Когда у нас говорят теперь о народовластии (демократии),— заявляли служители церкви,— то высказывают только, что вся власть должна принадлежать рабочим и крестьянам, т. е. так называемой народной черни, и соответственно такому пониманию устанавливаются довольно своеобразные законы». «К величайшему прискорбию русского общества...— возмущались церковники,— прежний командующий класс сословия — генералы, штаб- и обер-офицеры — низведены на положение солдата, а рядовой солдат назначается и командиром той или другой воинской части и даже командующим войсками военного округа... во взаимоотношениях отдельных лиц стараются всем без исключения навязать только „товарищеские отношения''». Каким классам принадлежали в это время, как и раньше, симпатии церковников, видно очень хорошо. Духовенство больше устраивало такое «народовластие», при котором «существует класс коман- дующий... в государственных и общественных учреждениях», когда «те же командующие классы имеются в промышленных и торговых заведениях, на фабриках и заводах, у ремесленников и землевладельцев» (Церковные ведомости, 1918, № 21-22, Прибавления, с. 647— 649). Именно за установление, а точнее, за восстановление подобного «народовластия» духовенство активно боролось.

Антисоветская агитация церковников носила не только общий характер. Духовенство активно выступало и против конкретных мероприятий и постановлений Советского правительства. Так, даже постановление правительства о проведении в молодой Советской Республике празднования Первого мая, праздника труда и международной солидарности трудящихся, церковники .встретили в штыки. Воспользовавшись тем, что весной 1918 года этот праздник приходился на среду, предшествовавшую пасхе, служители культа развернули усиленную агитацию, имевшую цель сорвать участие трудящихся масс в праздничных торжествах. Петроградский митрополит Вениамин, например, з своем воззвании к верующим заявил, что ни один православный не смеет участвовать в революционном празднике и даже просто гулять, так как участие в празднике, мол, равносильно присутствию в той толпе, которая некогда глумилась и издевалась над страдающим и умирающим «спасителем».

20 апреля 1918 года 16 Всероссийский церковный собор принял специальное постановление, в котором говорилось: «Всероссийский священный собор православной церкви, осведомившись о намерении Совета Народных Комиссаров устроить 1 мая нового стиля политическое торжество с шествием по улицам и в сопровождении оркестров музыки, напоминает верующим, что означенный день совпадает с великой средой. В скорбные дни Страстной Седмицы всякие шумные уличные празднества и уличные шествия независимо от того, кем и по какому случаю они устраиваются, должны рассматриваться как тяжелое оскорбление, наносимое религиозному чувству православного народа. Посему, призывая всех верных сынов православной церкви в упомянутый день наполнить храмы, собор предостерегает их от какого-либо участия в означенном торжестве. Каковы бы ни были перемены в русском государственном строе, Россия народная была, есть и останется православной» (прОт. Введенский А. И. Церковь патриарха Тихона. М., 1923, с. 61).

Это постановление собора было отпечатано в виде листовок, которые раздавались верующим в храмах и на улицах. Называя первомайский праздник «иудиным днем» духовенство призывало верующих не выходить на демонстрации, «не идти за слугами Иуды». Но вопреки призывам церковников рабочие и крестьяне Советской России повсеместно вышли на первомайские демонстрации и торжественно отметили этот праздник. Первомайские лозунги, которые несли демонстранты, свидетельствовали о безграничной преданности широких трудящихся масс идеям революции, о их готовности самоотверженно бороться за построение социализма.

Первые декреты Советского правительства о мире и о земле духовенство встретило в штыки. На Декрет о земле собор откликнулся воззванием, в котором возмущался тем, что крестьяне, согласно декрету, «насильно», как писали церковники, «забрали себе церковную и частновладельческую землю, запахали самовольно причтовое поле, вырубили церковный или частновладельческий лес». Духовенство призывало верующих: «Опомнитесь, христиане, немедленно возвратите церквам и ча- стным владельцам награбленное у них, не касайтесь чужого!» Тем же, кто не повинуется этим велениям, церковники угрожали отлучением от церкви. К Декрету о земле имело отношение и постановление, принятое на заседании церковного собора 5 декабря 1917 года. В нем собор давал указание духовенству составлять описи «всего захваченного или передаваемого имущества», а также особые акты «с указанием лиц или учреждений, произведших захват имуществ или требовавших их передачи...». Судя по этому постановлению, церковники рассчитывали на скорое восстановление старых порядков и на сопутствующее этому восстановлению возвращение церкви, как и другим собственникам-эксплуататорам, отнятых у них революцией имуществ. Вот тогда-то, считали служители культа, и пригодятся составленные ими «описи» отобранных у церкви имуществ и «акты» с указанием лиц, произведших захват.

Руководствуясь указаниями церковного собора и патриарха, церковники вели на местах активную борьбу против проведения в жизнь этого декрета Октябрьской революции. Многочисленные факты этой антинародной деятельности церковников приводились в то время на страницах революционных печатных органов, в частности в журнале «Революция и церковь». Например, в № 6-8 этого журнала за 1919 год рассказывалось, как духовенство Дорогобужского уезда Смоленской губернии, Бузулукского уезда Самарской губернии, а также священники Костромской губернии настраивали крестьян против Советского правительства, требуя, чтобы крестьяне, «грешники-грабители», возвратили земли «исконным владельцам» — барам. Подобные же факты приводил в своей работе «История русской православной церкви в XX в.» бывший религиозный деятель Н. Ф. Платонов К Например, он описывал, как петроград- ский митрополит Вениамин и консистория пытались натравить кулаков Шлиссельбургского уезда на тех, кто пользовался церковной землей. Интересные примеры борьбы церковников против Декрета о земле собраны в книге М. М. Персица «Отделение церкви от государства и школы от церкви в СССР». В ней, например, говорится, как в Нижнем Новгороде епархиальный съезд духовенства постановил поместить в своем печатном органе воззвание к населению с призывом восстать против отобрания церковных земель и другой собственности.

О попытках духовенства организовать восстания против Декрета о земле рассказывается и в монографии Л. И. Емелях «Крестьяне и церковь накануне Октября».

Однако все усилия церковников поднять народ против Декрета о земле были напрасными, ибо этот декрет выражал интересы трудового народа и горячо им поддерживался. Мало того, там, где местные Советы по каким-либо причинам медлили с проведением в жизнь эгого декрета и не конфисковывали церковные и монастырские земли, крестьяне нередко сами вносили коррективы в деятельность Советов и отбирали у религиозных организаций земли и сельскохозяйственный инвентарь. Многочисленные факты подобного рода сообщались в заявлении, поданном 4 мая 1918 года в Совнарком членом церковного собора Кузнецовым. В этой своеобразной жалобе говорилось, что на имя собора «от многих монастырей и приходских церквей Московской и других губерний поступают нередкие сообщения о захвате крестьянами... монастырских и церковных земель». Так, крестьяне деревни Сергиевские Выселки Московской губернии забрали около 20 десятин земли, принадлежавшей ранее Спасо-Голутвинскому монастырю. Крестьяне деревни Бочмаково забрали принадлежавшие тому же монастырю пашни и сенокос. В Рязанской губернии Зарайского уезда крестьяне села Пероч захватили около 84 десятин монастырской земли с лесом. Так же поступили крестьяне с землями Хотьковского женского монастыря и т. д.17 В заметке «Ответ пастырям», опубликованной в газете «Знамя революции» от 20 марта 1918 года, говорилось, что на угрозы благочинническо- го совета Чебоксарского уезда Казанской губернии о закрытии церквей в связи с изъятием принадлежащих духовенству земель 15 февраля 1918 года в селе Шут- нерово Воскресенской волости крестьянский сход постановил: «1) Считать хозяином церкви не благочинниче- ский совет, а прихожан. 2) Отобрание земли считать правильным, так как земля должна принадлежать не тому, кто на нее приходит да уходит, а тому, кто на ней за сохой ходит».

Все эти примеры опровергают заявления современных «советологов» о том, что покушение Советской власти на имущество и привилегии церкви встречало неодобрение и сопротивление широких масс.

Реакция церковников на Декрет о земле, по которому все земли в России, в том числе и церковные, становились собственностью трудового народа, была вполне закономерна. Борясь против Декрета о земле, церковники прежде всего защищали свое имущество и имущество своих собратьев-помещиков. Что же касается Декрета о мире, то он поставил служителей культа в трудное положение. Дело в том, что они всегда любили изображать себя «миротворцами». Советское же правительство предлагало всем воюющим странам и их правительствам немедленно начать переговоры о справедливом и демократическом мире. Как будто бы этот декрет должен был соответствовать идеалам православной церкви. Однако, как только Второй Всероссийский съезд Советов по предложению В. И. Ленина принял Декрет о мире и Советское правительство обратилось ко всем воюющим державам с предложением немедленно заключить мир без аннексий и контрибуций, церковники ополчились против мирных предложений рабоче-крестьянского правительства. Уже в упоминавшемся выше воззвании собора от 11 ноября 1917 года в отношении Декрета о мире говорилось следующее: «...рушится держава российская от этого беснующегося безбожья... Для тех, кто видит единственное основание своей власти в насилии одного сословия над всем народом, не существует родины и ее святыни. Они становятся изменниками родины, которые чинят неслыханное предательство России и верных союзников наших». Ровно через шесть дней, 17 ноября 1917 года, собор принимает другое обращение к верующим, в котором также резко осуждались миролюбивые действия Советского правительства. Причем интересен не только сам факт этого осуждения, но и его тон. В этом обращении церковники называли первое в мире рабоче-крестьянское правительство «группой людей, силою оружия захвативших власть». Они заявляли от имени «ста миллионов православного населения», что «лица, вступившие от лица Российского государства в международные отношения, не являются свободно избранными представителями населения и выразителями мысли и воли нации, почему и не могут быть признаны правомочными в деле ведения мирных переговоров» (Священный собор православной российской церкви. Деяния, кн. 4, вып. 1. М.( 1918, с. 138—139). Другое дело — русский самодержец, царь. Того служители культа считали и «свободно избранным представителем населения», и, конечно, «выразителем мысли и воли нации». Царя духовенство признавало «правомочным» и объявлять войны, чуждые интересам трудового народа России, и заключать мир, даже если это был позорный мир, навязанный иностранными империалистами, подобно Портсмутскому миру 1905 года.

Несмотря на неоднократные обращения Советского правительства с предложением начать мирные переговоры с государствами австро-германского блока, правительства стран Антанты даже не ответили на эти мирные предложения. В создавшихся условиях Советское правительство вынуждено было самостоятельно начать переговоры о мире с Германией и ее союзниками. Во время этих переговоров, происходивших в Брест-Литов- ске, германская делегация, пользуясь трудным положением молодой и неокрепшей Советской Республики, выдвинула грабительские условия мира. Советская Республика в это время фактически не имела армии, в народном хозяйстве царила разруха, измученный народ ждал окончания войны. Перед Советским правительством встал вопрос: либо пойти на самые тяжелые условия мира, либо вести войну и неизбежно погубить Советскую власть.

Представители свергнутых революцией классов буржуазии и помещиков, а заодно с ними меньшевики и эсеры подняли шум: большевики, мол, предают Россию. С посланием к «народу» обратился и патриарх Тихон. «Горе той власти, которая довела русских людей до такого отчаяния»,— восклицал он и призывал верующих к борьбе с Советской властью «под сенью церкви православной, под мощной защитой оружия веры Христовой». О германских же поработителях патриарх говорил так: «Пусть даже враг сильнейший и пленит на время ваши города и селения, вы примите сие как выражение гнева божия, на вас низведенного волею провидения за прошлое» (Церковные ведомости, 1918, № 7-8, с. 31—32).

В ответ в советской печати прозвучала гневная статья И. И. Скворцова-Степанова под названием «Новое послание первосвященника Тихона»: «У первосвященника Тихона нет слов негодования, нет и чувства негодования против разбойничьих вымогательств австро-германского правительства.Тихон не испытывает тревоги от приближения германских ударников. Если более полутысячи лет тому назад православная московская церковь возносила моления о татарских ханах, при которых ее владения росли с величайшей быстротою, то почему же при случае не возносить моления за Фридрихов и Вильгельмов, которые все же христианские императоры?.. Первосвященник Тихон вместе со всеми крупными собственниками уже предается сладостной надежде, как германские палачи призовут крестьян и рабочих к покаянию и как виселицами и расстрелами они приведут нашу страну к возрождению»

Патриарх Тихон не преминул откликнуться и на заключение Брестского мира. 18 марта 1918 года на свет божий появилось новое послание, в котором Тихон писал, что «церковь не может благословить заключенный ныне от имени России позорный мир». Далее выдвигалось лживое утверждение, будто заключение мира отдает «наш народ и русскую землю в тяжелую кабалу». И конечно, как обычно, Тихон призывал верующих не признавать Советскую власть, свергать Советы и восстанавливать господство капиталистов и помещиков.

Церковная печать горячо поддержала Тихона: «В своем послании патриарх возвышает голос против заключения позорного мира. Царское же правительство, какое бы оно ни было, позорного мира с врагом не заключало, а насколько у него было умения и силы, боролось с этим врагом, и боролось, нужно в этом признаться, не безуспешно» (Церковные ведомости, 1918, № 11-12, Прибавления, с. 409).

Не зря духовенство так хвалебно отзывалось о политике царского правительства: заветной мечтой церковников было восстановить не только эксплуататорский строй на Руси, но и монархию. И они многое делали для осуществления своей мечты. Под монархическими лозунгами служители культа вели кампанию по выборам в Учредительное собрание, монархические призывы неоднократно раздавались на заседаниях церковного собора. В целях монархической агитации церковники использовали самые разнообразные средства. Так, в конце 1917 года в селе Коломенском близ Москвы была «чудесно обретена» икона Державной богоматери. На этой иконе богородица изображалась на троне в царской одежде, в короне, со скипетром и державой. Одновременно усиленно распространялась легенда о том, что богородица-де восприняла державу «благочестивых» царей российских и невидимо правит страной. Тихон, став патриархом, приказал организовать массовое производство копий с этой иконы. В особой молитве, им утвержденной, говорилось, что верующие просят богородицу восстановить царскую власть, избавить страну от революционной борьбы и укрепить православную церковь. «Ныне наступило время,— заявляли церковники,— когда наше православное духовенство, памятуя исторические заветы православия и его всегдашнюю верность монархическим началам, должно стать на борьбу за царскую Русь».

Патриарх Тихон, будучи убежденным монархистом, сразу же по вступлении на патриарший престол рукоположил в священный сан и приблизил к высшим иерархическим должностям ряд лиц, проявивших себя приверженцами монархического строя. Сан митрополита получили известнейшие монархисты — архиепископы харьковский Антоний и новгородский Арсений.

С благословения патриарха в конце 1917 и начале 1918 года в Тобольске, где тогда находился в плену у революции Николай Романов вместе со своим семейством, духовенство во главе с епископом Гермогеном предпринимало энергичные действия для освобождения бывшего русского императора. Оно вело усиленную контр- революционную агитацию среди солдат местного гарнизона. В соборе, в казармах, на улицах и площадях церковники и их подручные распространяли листовки с призывом «помочь царю-батюшке, постоять за веру русскую, православную». На рождественских праздниках в Благовещенской церкви, куда обычно водили Романова, дьякон Евдокимов начал даже величать Николая во время богослужения «его величеством». В Тобольск была тайно доставлена «чудотворная» икона, находившаяся в Абалакском Монастыре и привозимая обычно в Тобольск лишь на один из летних месяцев. «Чудотворная» икона, «вдруг» оказавшаяся в Тобольске зимой и именно в той церкви, куда водили Николая, должна была предвещать какое-то чудо. В народе стали распространяться слухи, готовившие почву для этого чуда. В то же время в Тобольск стали съезжаться белые офицеры. У одного из них, Раевского, арестованного по выходе из дома епископа Гермогена, был найден мандат от всероссийского братства православных приходов. Как оказалось впоследствии, он привез Гермогену письмо от бывшей императрицы Марии, которая, между прочим, писала: «Владыка, ты носишь имя святого Гермогена, который боролся за Русь (здесь императрица, мягко выражаясь, ошибалась, ибо патриарх Гермоген не «боролся», а предавал Русь полякам в период польско- шведской интервенции в XVII в. Так, летом 1610 г. он присоединился к договору, заключенному боярами и частью духовенства, с польским королем Сигизмун- дом III о передаче русского престола его сыну Владиславу.— Р. П.): это предзнаменование!!! Теперь настал черед тебе спасать родину» (Архив русской революции, т. 17. Берлин, 1926, с. 307).

Неизвестно, чем окончилась бы вся эта затея, если бы не своевременно принятые Советским правительством меры. В Тобольск прибыл представитель ВЦИК и организовал переезд Николая в Екатеринбург. Но и там не оставили церковники бывшего русского самодержца своими заботами. Местное духовенство постоянно оказывало Николаю и моральную и материальную поддержку, обильно снабжая «царский» стол провизией в то трудное, голодное время. Не отказалось духовенство и от мысли освободить бывшего императора. Так, в сообщении ВЧК, напечатанном в «Известиях» 11 июня 1918 года, говорилось о том, что «многие из видных представителей духовенства... вели работы по реставрации старого строя, находясь в связи с членами династии Романовых через группу духовных лиц, близкую к бывшей великой княгине Елизавете Федоровне». Не забывал Николая Романова и патриарх Тихон, он прислал ему свое благословение и просфору. Когда же 17 июля 1918 года ввиду приближения к Екатеринбургу белогвардейских войск этот махровый реакционер, инициатор «Кровавого воскресенья» и душитель первой русской революции, палач и тюремщик, был расстрелян, патриарх Тихон созвал 19 июля секретное совещание соборного совета, на котором было решено совершить публичную панихиду по Николаю II. В протоколе этого совещания имелась собственноручная приписка патриарха: «Благословляю архипастырей и пастырей молиться о сем на местах». Во время богослужения в Казанском соборе в Москве Тихон сказал верующим, что, несмотря на опасность быть расстрелянным, он категорически осуждает убийство императора 18.

Тихон грешил перед истиной, когда говорил, что ему грозит расстрел. «Советская власть,— отмечал П. А. Красиков,— считала излишним и нецелесообразным делать (из Тихона.— Р. П.) хотя бы какое-нибудь подобие мученика «за веру» — это только бы подняло его престиж в глазах темных, плохо разбирающихся масс... Ему предоставлена свобода печатать его воззвания, ибо заставить замолчать патриарха было бы просто невыгодно с точки зрения развития политического сознания в массах» К

По призыву Тихона во многих церквах России «архипастыри и пастыри» совершали панихиды по Николаю II. Когда одного из таких «архипастырей», архиепископа Константина (Булычева), привлеченного в декабре 1919 года к суду за контрреволюционную деятельность, председатель суда, рабочий Монин спросил, почему он молился о Николае II, Константин ответил: «Как верующий и чтобы доставить покой его душе». Когда архиепископа спросили, служил ли он когда-нибудь панихиды по расстрелянным Романовыми рабочим, тот ответил: «Никогда не служил. Я поминал их тихонечко, в душе» 19.

Неизвестно, что делалось у служителей культа в душе, но на деле они всегда благословляли расстрелы и казни революционных рабочих и крестьян, производившиеся по приказу царей Романовых.

Итак, с самого первого дня Октябрьской революции церковники выступили против нее. Они решительно поддержали вооруженное сопротивление контрреволюции, призвали верующих не признавать Советскую власть, бороться с нею. Для усиления помощи антисоветским силам церковники приняли меры по сплочению своих рядов, избрали на Всероссийском соборе патриарха. С самого начала своего патриаршества Тихон возглавил церковную контрреволюцию. Под его руководством духовенство выступило против первых же декретов Советской власти — о мире и о земле. Тем самым церковники показали, что им враждебны самые насущные чаяния и требования трудового народа.

На протяжении всей истории существования Русская православная церковь была верным союзником, опорой эксплуататорских классов, с первого же дня Октября она стала верным союзником и опорой всех контрреволюционных сил.

Антисоветская деятельность духовенства вызвала возмущение народных масс. В декабре 1917 года в газете «Социал-демократ» было опубликовано письмо рабочего, выступившего с достойной отповедью контрреволюционерам в рясах. «Сотни лет,— писал этот рабочий,— кучка дворян и помещиков угнетала миллионы крестьян и рабочих. Сотни лет лили кровь и расхищали труд народный. А вы благословляли тогда этот строй, говорили, что эта власть законная. Вы пели «многие лета» царям и правительству. А теперь, когда у власти встал сам парод, трудящийся народ, который стремится к миру, стремится к братству, равенству, вы, «духовные отцы», не хотите признать его власти. Народ знает, кому нужны ваши драгоценные митры, золотые кресты и дорогие одежды» Это письмо ярко передавало настроения самых широких масс трудящихся. Партия большевиков решительно боролась с церковной контрреволюцией, разоблачая эксплуататорскую сущность церкви, антинародный характер ее деятельности. Важными моментами этой борьбы являлись не только ликвидация экономического могущества церкви, но и отделение ее от государства. Считая этот акт необхо- димым условием осуществления подлинной свободы совести, большевики видели в нем и эффективное средство против контрреволюции церкви. «Принимая во внимание крайне реакционную деятельность представителей господствующей православной церкви, повсеместно явно направленную против кровных интересов народа... сознавая, что это бедствие от работы духовного сословия в России может быть окончательно устранено только при полном отделении церкви от государства и школы от церкви», большевики решительно боролись за это отделение. «Церковь как организация безусловно враждебная интересам народа должна быть отделена от государства и ее политическое значение должно быть сведено к нулю» — заявляли они.

?