Новая траектория развития отечественной науки

Науковедческие статьи, посвященные состоянию современной российской науки, обычно пишутся в жанре, который один наш несентиментально настроенный ученый окрестил «плач Ярославны», и строятся по стандартной схеме.

После перечисления основных симптомов кризиса нашей науки обычно следуют алармистские рассуждения о том, что, если не принять срочных мер по ее спасению, она разрушится полностью (приводятся, например, данные, согласно которым, если в течение 10 лет финансирование науки не превышает 1% ВВП, национальный научный потенциал разрушается окончательно и бесповоротно, и другие подобные выкладки). А венчают апокалиптическую картину прогнозы касательно того, какие катастрофические последствия будет иметь для нашей страны разрушение науки — окончательная утрата остатков ее боевой мощи, а вместе с нею и самостоятельности, превращение в сырьевой придаток развитых стран и т.д.

Эту схему, конечно, трудно оспорить, поскольку в своей констатирующей части она, безусловно, верна, а в прогностической, как минимум, очень похожа на правду. К тому же науковедческие статьи сейчас пишутся в аналитически-лоббистском жанре, вторая слагаемая которого предполагает сгущение красок и изображение ситуации не-

Таблица 1. Основные симптомы кризиса российской науки
cellspacing="0" cellpadding="0">

Симптом

Проявление

Низкий уровень финансирования науки

Не превышает бюджета одного американского университета

Снижение фондовооруженности научного труда

Коэффициент обновления основных фондов менее 2%

Ухудшение материально- технической базы исследований

Российские ученые обеспечены исследовательским оборудованием в среднем в 80 раз хуже американских; возраст 60% измерительных приборов превышает 15 лет

Разрушение системы научных коммуникаций

Сократилось количество общероссийских конференций; отсутствуют средства на командировки и т.п.

Плохая обеспеченность информацией и литературой

Закупка научными библиотеками книг и журналов по сравнению с 1990 г. сократилась более чем в 8 раз; по оценкам экспертов, российские ученые в 100 раз хуже обеспечены научной литературой в сравнении с западными коллегами

Снижение результативности исследований

Ежегодное число патентуемых открытий и изобретений снизилось в 7 раз по сравнению с 1990 г.; за последнее десятилетие наши ученые сделали лишь 2% научных открытий, совершенных у нас с 1917 г.

Снижение авторитета российской науки

Индекс цитирования российских ученых в среднем в 14 раз ниже, чем у американских; уменьшилось число российских лауреатов Нобелевской премии и т.п.

Разрыв связи науки с производством

Экономический эффект от внедрения открытий и изобретений снизился в 6 раз по сравнению с 1990 г.; на мировом рынке наукоемкой продукции доля России составляет 0,3%

Сокращение численности малых предприятий в научно-технической сфере

С 64,8 тыс. в 1993 г. до 37,1 тыс. в 1999 г.

Утечка идей и технологий

Прогрессирует так называемая электронная утечка умов; около 8 тыс. живущих в России ученых работают не на нашу страну, а на американских заказчиков и около 20 тыс. - на Евросоюз

Сокращение общей численности ученых

Исследователей - до 425,9 тыс.чел., общей численности занятых НИР - до 887,7 тыс.чел.

«Внешняя» утечка умов

Ежегодно за рубеж уезжает более 5 тыс. российских ученых, в результате с 1990 г. уехало 80% математиков, 60% биологов, 50% физиков

«Внутренняя» утечка умов

На одного российского ученого, уезжающего за рубеж, приходится 10, уходящих из науки в другие сферы деятельности

Окончание табл.

сколько худшей, нежели она есть на самом деле , что вполне понятно и оправданно. Вместе с тем обращает на себя внимание, во-первых, унылое однообразие «ПлачаЯрославны»: все авторы «плачут» на один манер, во-вторых, списывание всех бед нашей науки на ее убогое финансирование, в то время как за ними стоит куда более глубокий и серьезный кризис ее взаимоотношений с нашим обществом [24] , в-третьих, вынесение ей диагноза методом определения «средней температуры по больнице»: речь идет о российской науке вообще без учета различий в состоянии ее составляющих и в положении различных групп ученых. Если первые два обстоятельства снижают общий уро

вень науковедческого анализа, то последнее препятствует формированию объективной картины, которая с необходимостью должна быть дифференцированной, поскольку национальная «наука вообще» — это абстракция. Необходимость такой дифференциации сопряжена и с тем, что в последние годы происходит не только разрушение отечественной науки, но и ее стратификация, расслоение нашего научного сообщества, в котором с неизбежностью отобразились расслоение российского общества в целом.

Пытаясь дифференцировать общую картину состояния отечественной науки, обычно рассматривают относительную тяжесть потерь, понесенных ее различными звеньями, и в результате такого сопоставления «кризисное состояние чаще всего отмечается в сельскохозяйственных науках и технических науках, в отраслевом (ВПК) секторе, сравнительно редко — в общественных и медицинских науках (в вузовском секторе» [7, с. 21]. С этим тоже трудно поспорить, но все же более наглядны различия в нынешнем состоянии таких двух секторов науки, как естественная и гуманитарная[50], чуть ли не противоположные картине, которая наблюдалась лет тридцать назад, когда лишь естественные и технические науки считались у нас «настоящей» наукой, а гуманитарные дисциплины — их не слишком полезным и выполняющим весьма сомнительные (в основном идеологические) функции придатком.

Если естественные науки действительно переживают в нынешней России все основные признаки упадка и призванное подбодрить наших ученых подзапоздалое присуждение российским физикам Нобелевской премии служит слабым утешением, то ряд социогуманитар- ных наук, прежде всего экономика, право и политология, оказались на взлете.

Хотя многие государственные вузы, в том числе и «классические» университеты, подстраиваясь под новую конъюнктуру, существенно изменили распределение учебных часов между гуманитарными и естественнонаучными дисциплинами, гуманитарные науки оказались наиболее популярными в негосударственных учебных заведениях, которые в наибольшей степени реализуют рыночные принципы в сфере образования. 97% наших новых, негосударственных, вузов заняты предоставлением услуг в сфере гуманитарного образования [10], а 75% всех новых учебных курсов относятся к области

менеджмента, юриспруденции и экономики [8], причем даже технические институты, переименовавшись в университеты, стремятся приманивать абитуриентов гуманитарными специальностями. А опросы показывают, что большая часть студентов связывает свое будущее с правом и экономикой, считая также очень перспективными социологию, психологию, международные отношения и политологию [20].

К этим тенденциям, наблюдающимся в сфере высшего образования, воспроизводства, а точнее производства научных кадров (появление политологов или культурологов, равно как и их чудесную метаморфозу, например, из научных коммунистов или историков партии, вряд ли можно считать воспроизводством даже при всей марксистской широте этого термина), следует добавить и еще более очевидные явления. Скажем, то обстоятельство, что «сейчас на общественной трибуне тон задают экономисты и политологи» [18, с. 95], едва ли нуждается в доказательствах, а количество политологов, выступающих в наших СМИ, равно как и количество обладателей ученых степеней кандидата или доктора экономических наук среди нашей экономической элиты едва ли нуждается в комментариях. Да и люди с психическими отклонениями, прежде с энтузиазмом изобретавшие вечный двигатель, теперь, по наблюдениям психиатров, явно переключились на изобретение моделей идеального общественного устройства [3], в чем тоже трудно не разглядеть один из симптомов большей популярности гуманитарных наук, нежели естественных и технических.

Перераспределение общественных интересов в пользу гуманитарных дисциплин получает и соответствующее идеологическое оформление. Если раньше в ходу была марксистская идеологема о превращении науки, под которой имелась в виду прежде всего наука естественная и техническая, в «непосредственную производительную силу», то теперь предпочитают говорить о том, что «гуманитарное образование становится производительной силой общества» [10, с. 88]. Нередко звучит и мнение о том, что основные проблемы нашего российского общества — экономические, социальные и психологические, а не те, которые решаются с помощью естественных и технических наук, и что для всего человечества XXI в. станет веком гуманитарной науки [17].

В общем, можно констатировать переключение отечественной науки с прежней, «космической», на новую, «политическую», траекторию развития. Если отличительными признаками первой были, во- первых, явный приоритет естественных наук над гуманитарными, во-

вторых, преобладание физики в системе естественных наук, в-треть- их, доминирование в структуре проблематики, которую изучала физика, оборонных проблем, на разработку которых тратилось более 70% общих расходов на науку, то ключевыми особенностями второй стали, во-первых, гораздо больший общественный интерес к гуманитарной науке, чем к естественной или технической, во-вторых, наиболее высокий авторитет экономики, права и политологии в семействе гуманитарных наук, в-третьих, преимущественное решение практических проблем и разработки прикладных технологий в структуре проблематики этих дисциплин [22]. Подобное изменение общей траектории развития можно смело считать разновидностью научной революции, но не «внутренней», а «внешней» — революционным изменением отношения общества к науке, вылившимся не в изменение когнитивной парадигмы, а в радикальную трансформацию соответствующей «социодигмы». И было бы односторонним видеть в происходящем с современной российской наукой только ее разрушение, не замечая глубоких структурных изменений, разрастания, подчас гипертрофированного, одних частей нашего научного организма на фоне атрофирования или истощения других.