Экстенсивная и интенсивная научная политика

Представив в предельно схематизированном виде все многообразные проблемные ситуации, сопряженные с ориентацией на увеличение производства знания, нетрудно понять, что для их решения можно воспользоваться двумя способами.

рации между членами научного сообщества. Подобную научную политику естественно назвать экстенсивной, поскольку увеличение производства знания достигается увеличением связанных с этим затрат при неизменной продуктивности труда. Второй состоит в том, чтобы увеличивать производство знания, активизируя «человеческие факторы», т.е. измененяя формы сотрудничества между его участниками. Такую политику естественно назвать интенсивной, посколькууве- личение производства знания достигается увеличением продуктивности труда при сохранении неизменными затрат, которые с ним сопряжены. В реальных проблемных ситуациях эти альтернативы научной политики нередко совмещаются, однако ясно, что каждая из них предполагает обращение к различным типам источников информации.

Так, экстенсивная политика сопряжена с использованием сугубо инструментальной информации о действиях, которые преобразуют соответствующую социальную систему в желаемом направлении, а сведения иного рода оказываются заведомо избыточными. Если намерения лиц или групп, осуществляющих управление, устойчивы, а результаты управляющих действий полностью согласуются с намеченным, то для выработки решений достаточно информации служебного плана, получаемой по административным каналам. Если появляются рассогласования, недостаточную служебную информацию всегда можно восполнить данными экономического и правового анализа, расширяющего репертуар действий, которые могут рассматриваться в качестве управляющих. Как стало со временем ясно, экстенсивная научная политика вообще не нуждается в информации, характеризующей собственные внутренние механизмы преобразуемой социальной системы, вследствие чего в принципе не предполагает обращения к источникам подобных сведений.

Поэтому увеличение продуктивности научного труда, т.е. отдачи от инвестиций в сферу науки, не могло ограничиваться той информационной базой, на которую реально опирались советские директивные и планирующие органы в 70—80-х годах. Необходимая в то время интенсивная научная политика — увеличение производства знания

изменением форм сотрудничества между его участниками (включая международные научно-технические связи) — требовала использования информации о социальных структурах, исторически сложившихся в данной области и определяющих реальную поведенческую реакцию специалистов на управляющие действия. Но источники подобной информации локализованы вне системы научной политики — это результаты науковедческих исследований, выявляющих взаимосвязи между формами сотрудничества в производстве знания и продуктивностью труда его участников. Потребность ограничить инвестиции в производство знания при одновременном сохранении его роста явно ставила задачу перехода к интенсивной научной политике и, следовательно, обращения к ее информационной базе — результатам, получаемым в рамках социологии и психологии науки.

Анализ отечественной научной политики показывает, что она всегда (а особенно с середины 30-х годов) целиком и полностью опиралась на традиционную модель выработки решений: если надо было добавить на «выходе» — добавляли «на входе». Что добавляли? Материальные ресурсы и управляющие воздействия. Пока была возможность сохранять высокие темпы наращивания ресурсов, меньше внимания уделяли «воздействиям», уменьшались ресурсы — росли воздействия.

Когда добавлять ресурсы прежними темпами стало уже неоткуда, была сделана попытка «интенсифицировать» науку, усиливая только воздействия, которые выразились вначале в нарастании требований «усилить, углубить, расширить», а затем — в ряде мероприятий, предпринятых по решению управленческого аппарата Академии наук в ответ на постановление ЦК КПСС и Совета Министров СССР от 1983 г. Здесь необходимо обратить внимание на такое характерное явление, как повторяемость правительственных решений о науке. Начиная с 1962 г., постановления, фиксирующие состояние науки и ставящие задачи по ее совершенствованию, имели крайне тревожный и по сути одинаковый характер. Все эти документы повторяли друг друга почти текстуально: неизменными оставались как проблемы, так и подходы к их решению. Ясно, что в них фиксировалась одна и та же «болезнь», но степень ее «запущенности» все нарастала. Каждое последующее постановление обязательно констатировало, что та ситуация в науке, которую должно было улучшить предыдущее постановление, не изменилась, а иногда и ухудшилась. Очевидно, что между указанием и исполнением имелся серьезнейший разрыв: на пути к реализации основные идеи преобразований теряли

свой первоначальный облик и начинали выступать в искаженном виде.

Основой этого являлось несовпадение государственных интересов, представленных в постановлениях, с интересами групп и лиц, осуществлявших научную политику и управление наукой, а также игнорирование стимулов, движущих развитие самой науки. Получалось, что «государство», зная о неблагополучном положении в отечественной науке, указывало на необходимость преобразований. Работники науки (во всяком случае в лице наиболее широко, социально мыслящих ученых) также довольно отчетливо представляли себе, что нужно радикально изменить в их профессиональной жизни. Однако те структуры управления, которые должны были в соответствии с государственными решениями создавать и реализовать программы, совершенствующие функционирование науки, этого не делали и, более того, сделать не могли.

Первая (и главная!) причина была та же, что и во всех других отраслях советского народного хозяйства: эти управленческие слои имели (и имеют) свои, не совпадающие с государственными интересы. Специфичность интересов управляющей прослойки формирует ее «сверхзадачу» — «улучшать, ничего не меняя», поскольку необходимые принципиальные изменения будут обращены против нее, против бюрократизированного аппарата.

Вторая причина состояла в том, что самые верхние уровни советского управленческого аппарата не признавали и не понимали ни специфической сущности науки по сравнению с другими сферами общественного производства, ни своеобразного характера ее полезности, ни внутренних механизмов ее функционирования. А это означает, что когда крайняя необходимость вынуждала управленцев что- то предпринимать, то это почти всегда сопровождалось ухудшением положения. Неудивительно, что попытки интенсифицировать науку бюрократическим путем успеха иметь не могли и не могут.

Проведенный анализ альтернатив научной политики показал, что повысить эффективность науки можно, только перейдя к преимущественно интенсивной научной политике, т.е. существено изменив основы управления наукой, что, к сожалению, сделано не было. Предпринимались лишь предлагавшиеся администрацией ситуационные меры, однако не опиравшиеся на выверенную цельную концепцию. Без этого непредвиденные последствия конкретных мероприятий нередко не только сводили на нет их запланированную полезность, но подчас наносили вред функционированию науки.