Динамика взаимоотношений науки, политики и обществ

(Первая мировая война - 1970-е годы)

Последнее десятилетие XX в. было отмечено все более настойчивыми попытками переосмыслить устоявшиеся представления о содержании и формах взаимоотношений науки, политики и общества.

Необходимо подчеркнуть, что названные концепции возникают отнюдь не на пустом месте. Разумеется, было бы преувеличением полагать, что идеальная платоновская модель руководимого философами государства, бэконовский «Дом Соломона» или даже Soviet of technicians Т. Веблена являются прообразом новейших теорий «диффузии» науки, общества и политики. Отправными точками развития этих идей следует считать важные изменения практики научно-тех- нической политики и шире — принятия политических решений, так или иначе связанных с научно-техническим прогрессом.

Восходящие к В. фон Гумбольдту принципы университетской автономии и академической свободы обеспечили на протяжении XIX — первой половины XX в. поступательный рост научных исследований и укрепление социального статуса научного сообщества. Вместе с тем гумбольдтовские принципы предполагали дистанцированность науки от политики, отказ от систематического участия в решении наиболее острых социальных проблем.

Однако в период между двумя мировыми войнами наметился отход от этой традиционной модели взаимоотношений науки и государства, что было вызвано потребностями в координации научно-техни- ческой деятельности в военных целях и в целях решения задач экономической реконструкции. Появились стабильные организационные формы и программы научно-технической деятельности, обеспечивавшие устойчивое взаимодействие представителей научного сообщества и лиц, принимающих политические решения. В их числе необходимо назвать: созданную в 1915 г. Комиссию по изучению естественных производительных сил России; план ГОЭЛРО; созданный в США в 1916 г. Национальный исследовательский совет; «мозговой трест», разрабатывавший программы «нового курса» администрации Ф.Д. Рузвельта. Появление этих институтов и программ свидетельствовало не только о возрастающем влиянии научного знания на социальные процессы и о необходимости государственного регулирования и поддержки перспективных направлений научно-технической деятельности, но и о том, что разработка и принятие политических решений все больше должны опираться на систематические научные консультации, оценки и прогнозы. В частности, на эту тенденцию усиливающейся рефлексивности процесса принятия решений в конце 30-х годов обращали внимание В.И. Вернадский [3, с. 280], В. Зомбарт [34], Дж.Д. Бернал [6] и др. Правда, в условиях тоталитаризма научная поддержка процесса принятия политических решений трансформировалась в обслуживание режима, отягощенное постоянной угрозой репрессий, идеологическим диктатом и бюрократической регламентацией.

В ходе Второй мировой войны в США было создано Управление военных исследований и разработок — структура, призванная сконцентрировать лучшие научные силы для решения военных задач. Руководитель Управления — известный математик и электротехник

В.              Буш подготовил в 1945 г. для президента Рузвельта доклад о перспективах научных исследований в послевоенную эпоху [16], выводы которого привели к кардинальному пересмотру научно-технической политики США и прежде всего к началу широкомасштабного государственного финансирования фундаментальных исследований и тех

нических разработок.

Тем не менее дистанцированность науки от политики переставала быть универсальной нормой. Решение так называемых больших проблем (Манхэттенский проект, проект создания советской атомной бомбы, другие крупномасштабные стратегические программы периода «холодной войны») имело одним из своих последствий то, что деятельность некоторых групп научного сообщества превратилась в чрезвычайно важный фактор международных отношений и внутренней политики ведущих стран мира. Изначально именно военно-полити- ческое противостояние сделало необходимой постановку таких проблем. Первичный импульс и общая формулировка задачи исходили здесь из сферы политики. Однако ученые оказывали важнейшое влияние на проблему уже на стадии детального определения ее, не говоря о последующей аналитической работе и нахождении окончательного решения. Тем самым наука отвечала на социальный запрос, одновременно принимая на себя значительную долю ответственности за достижение соответствующих политических целей и вместе с тем за собственные прогнозы, оценки и интерпретации. В этом выражалась политизация науки, вовлеченной в решение «больших проблем».

Ученые, соответственно, оказывались в тесном контакте не только между собой, но и с политиками, государственными чиновниками, представителями индустрии, а также — главным образом в странах Запада — с представителями общественности и средств массовой информации. Такое многостороннее взаимодействие давало возможность видным представителям научного сообщества влиять на принятие решений с помощью «вненаучных» рычагов — средств массовой информации, общественных организаций и т.д.

В 40-е и 50-е годы главной темой публичной активности ряда выдающихся ученых была угроза новой мировой войны с применением атомного оружия. Уже в конце 1945 г. некоторые из участников Ман

хэттенского проекта приступили к изданию «Бюллетеня ученых-атом- щиков», задачи которого состояли как в прояснении ответственности ученых в связи с последствиями применения ядерной энергии, так и в информировании общественности о всем комплексе научных, социальных и технологических проблем использования ядерной энергии [11, с. 98]. Рефлексия ответственности ученых-атомщиков означала, прежде всего, ее расширительную трактовку, выходящую за рамки традиционной этики научной работы и предполагающую сочетание моральной и социальной ответственности за последствия использования научных открытий. Практической реализацией ответственности становилась деятельность по информированию общественности. Это неизбежно вело к мобилизации общественного мнения и к воздействию по этому каналу на процесс принятия политических решений. Последующие общественно значимые акции выдающихся ученых: Манифест Рассела—Эйнштейна, создание Пагуошского движения и т.д. — стали прямой апелляцией к мировому общественному мнению и к лицам, принимающим политические решения. Как подчеркивает К. Митчем, «цель послевоенного движения ученых состояла в том, чтобы отнять науку у военных, поставить ее под демократический контроль общества и в конце концов под контроль мирового правительства, в качестве предтечи или модели которого предполагалось международное сообщество ученых» [11, с. 98—99].

В некотором смысле переход академика А.Д. Сахарова в оппозицию политическому режиму СССР был выражением той же тенденции. Сам А.Д. Сахаров писал о значительном влиянии, которое начиная с 1957 г. оказали на него общественные выступления А. Швейцера, JI. Полинга и других известных деятелей науки [13, VII]. Осознавая личную моральную ответственность за последствия проведения ядер- ных испытаний, Сахаров на встрече ученых-атомщиков с Н.С.

60-е годы XX в. ознаменовались новыми качественными изменениями во взаимоотношениях науки, общества и политических элит. В их начале мир несколько раз оказывался на грани термоядерной войны (Берлинский и Карибский кризисы), тогда же со всей остро

той была осознана угроза необратимой деградации окружающей среды и исчерпания ресурсов. В 60-е годы большая часть человечества — население стран, освободившихся от колониальной зависимости, — впервые выступила в качестве самостоятельного субъекта мировой истории. Одновременно проблемы стран третьего мира: перенаселенность, бедность, нехватка ресурсов, технологическое отставание — были осознаны как глобальные. Наконец, в конце 60-х годов и Запад, и страны «реального социализма» столкнулись с серьезными социальными и политическими проблемами.

Помимо угроз, связанных с разработкой и применением новейших вооружений, в число приоритетных направлений общественной активности ученых вошли проблемы техногенного воздействия на окружающую среду и исчерпания натуральных ресурсов. Так, в частности, существенное влияние на изменение общественных настроений на Западе оказала книга биолога Р. Карсон «Безмолвная весна» [17]. Сама книга была посвящена лишь одной экологически актуальной проблеме — применению инсектицидов и их побочным последствиям — заболеваниям и даже случаям смерти людей в результате отравления. Р. Карсон показала такую пугающую перспективу гибели множества видов растений и животных, как наступление «безмолвной весны», когда уже не удастся услышать пения птиц.

Эта дискуссия имела конкретные правовые и политические последствия, в том числе институционализацию внутри политической системы США (а позднее — ряда стран Западной Европы) механизмов прогнозирования и оценки долгосрочных последствий научно-технического развития. Так, в 1972 г. было учреждено Бюро по оценке техники при Конгрессе США — организация, осуществлявшая экспертную поддержку принятия законодательных актов и политических решений как по вопросам научно-технической политики, так и по всем другим проблемам, имеющим научно -технические аспекты [10]. В этом же контексте следует рассматривать установление в начале 70-х годов обязательных процедур оценки воздействия на окружающую среду. Наконец, публикация первого доклада Римского клуба «Пределы роста» и особенно последствия нефтяного кризиса 1973 г. привели к настоящему буму междисциплинарных исследований, адресованных политическим инстанциям, бизнесу и общественным кругам. При этом происходило размывание разделительных линий меж

ду традиционным научным исследованием и политическим консультированием. Соответственно, процесс принятия политических решений в индустриально развитых демократических государствах все чаще сводился к интерактивному взаимодействию ученых, государственных служащих, профессиональных лоббистов и политиков. И если формальное принятие окончательного решения по-прежнему оставалось за политиками, то определение проблемы и экспертные оценки спектра возможных вариантов действий оказывались результатом этого сложного многостороннего взаимодействия.