<<
>>

Что изучает философия науки?

Среди типичных проблем философии науки — структура и функции научной теории, соотношение теории и эксперимента, причинность, пространство и время, вероятность, информация и другие фундаментальные представления естествознания.

Философия науки изучает также соотношение научных дисциплин и отраслей знания. В этой связи возникают вопросы редукции и редукционизма, лидирующей научной дисциплины, развития знания «вглубь» и «вширь». Философия науки тесно связана с вопросами социальной динамики познания. Это — «научные революции» и «технические перевороты», это научные школы, научные дисциплины и научно-исследовательские области.

Прослеживая задачи и «сверхзадачи» философии науки, мы в конце концов приходим к сквозному вопросу европейской цивилизации: что есть знание. Этот вопрос стоял еще в диалогах Платона [8]. Постановку, созвучную теме настоящей статьи, мы находим у Гёте в «Фаусте». В ответ на восторженные излияния своего товарища Вагнера по поводу успехов науки Фауст замечает: «Но что называть знанием? Кому дозволительно давать ребенку правильное имя?» [14, s. 149]. Последняя фраза, выпавшая из стандартного русского перевода, показывает, что, по Гёте, вопрос, что такое знание, каждый раз решается с той или иной степенью условности, что он, во всяком случае, содержит мировую загадку, сходную с той, которая постоянно возникает в жизни, загадку, почему Александр зовется Александром. Неудивительно, что вопрос, что считать знанием, воспроизводится по ходу развития науки. Каждый раз приходится заново решать, подходит ли та или иная совокупность наблюдений и идей под смысл слова «знание».

Особенность философии науки — ее бивалентность. С одной стороны, это философия, с другой — это наука. Философия науки исходит из той или иной философской концепции или даже шире — позиции. Иными словами, философия науки — это либо материализм, либо идеализм, либо эмпиризм, либо рационализм, либо номинализм, либо реализм, либо феноменализм, либо реализм (в ином смысле, нежели реализм, противостоящий номинализму) и т.д.

(нет «основного»

вопроса философии, все — основные). Впрочем, разбирая работы по философии науки, приходится идентифицировать не столько философские позиции, сколько их нюансы, оттенки. Так, эмпиризм может быть крайним (сенсуализм) и умеренным. От материализма надо отличать реализм, учение об объективном существовании мира, не предполагающее в отличие от материализма субстанциальность объективной реальности. В философии науки 50—60-х годов XX в., например, обычно эксплицировались три философские позиции: реализм (научная теория может быть истинной или ложной), инструментализм (научная теория — лишь инструмент предсказания, оценка на истинность и ложность иррелевантна ее сути) и феноменализм (научные теории лишь описывают данные наблюдения).

Философия науки как наука решает задачи, но достаточно общие, например, задачи интерпретации квантовой механики, развития теории измерений, анализа «квантовых парадоксов». Как известно, в формулировании современных физических теорий большую роль играет математика. Иногда математическое формулирование опережает концептуальное осмысление в терминах собственно физики. Так случилось в 1925—1927 гг., когда формулировалась так называемая новая квантовая теория. В результате возникла проблема интерпретации, которая до сих пор занимает философов науки. Дело в том, что исторически первой сложилась и получила признание интерпретация, названная копенгагенской (ее разрабатывали физики, находящиеся под сильным влиянием Нильса Бора, возглавлявшего институт теоретической физики в Копенгагене, — Вернер Гейзенберг, Вольфганг Паули, Поль Дирак). Эта интерпретация, если расставить все точки над i, предполагает отказ от классического идеала физики — описания объективной реальности, описания ее таковой, каковой она является без человека. Измерение, осуществляемое человеком, оказывается необходимым компонентом описания квантовых процессов. Однако копенгагенская интерпретация не была поддержана такими крупными физиками, как Альберт Эйнштейн и Эрвин Шрёдингер.

Начиная с 30-х годов, развивается антикопенгагенское движение — движение за реалистическую (близкую духу материализма) интерпретацию квантовой механики. Надо подчеркнуть, что эта интерпретация предполагает не только формулирование философской позиции, но и модификацию физических понятий (а в некоторых ее версиях и модификацию математического аппарата теории).

Как уже отмечалось, копенгагенская интерпретация разрабатывалась преимущественно теми учеными, которые создавали квантовую механику. Однако вскоре интерпретационными проблемами заинте

ресовались специалисты по философии науки. Одним из первых был К. Поппер, который, следуя идеям Эйнштейна, стал разрабатывать статистическую ансамблевую интерпретацию квантовой механики [17]. При этом он исходил из эмпирической (частотной) концепции вероятности, выдвинутой в конце 20-х годов Р.фон Мизесом (сама эта концепция тоже была итогом взаимодействия философии и науки, конкретнее — позитивистской критики классического понятия вероятности, отягощенного априоризмом). Согласно Попперу, волновая функция представляет состояние не одной физической системы (скажем, электрона), а ансамбля систем и при измерении дает ансамбль величин, на котором определена вероятность. Соотношения неопределенностей Гейзенберга, которые при копенгагенской интерпретации трактуются как соотношения переделов точности измерения, образуют, согласно Попперу, «соотношения рассеяния».

Философия науки, в которой нет фиксированной философской позиции, вырождается в нечто, подобное плоской натурфилософии: она трансформируется в популярный обзор результатов естественных наук. Философия науки, не способная решать задачи, превращается в схоластику, в которой дозволена любая спекуляция. Примеры такой схоластики можно найти в философии квантовой механики. Под этой рубрикой много работ «подводительного» характера. В них не разрабатываются интерпретации квантовой теории, в них уже существующие интерпретации лишь подводятся под ту или иную философскую позицию.

Одна из задач, которую решает философия науки, имеет непосредственное отношение к истории науки. Философия науки помогает понять ход исторических событий, понять, почему то или иное открытие было сделано тогда-то и там-то, понять его исторические предпосылки и последствия. В литературе конца XX в. эта задача обычно называлась «рациональной реконструкцией истории науки». В работах уже упоминавшегося Лакатоса были выделены три программы такой реконструкции — программы, за которыми лежат философские концепции. Философы эмпирического склада проводили в жизнь ин- дуктивистскую программу — история науки трактовалась ими как последовательность обобщений эмпирических фактов, обобщений все более и более широких, торжествующих над заблуждениями и иррациональными верованиями. Эволюция знания носит, с их точки зрения, кумулятивистский (накопительный) характер: новое знание не отменяет уже достигнутого, оно наслаивается над ним. Философы- конвенционалисты, например Пьер Дюгем, обращаясь к истории науки, указывали на постепенное накопление фактов и на коррекции

теоретического аппарата, вызванные потребностью теоретически объяснять новые факты. Эти коррекции, по мнению конвенционали- стов, носят инструментальный характер: теоретический прогресс диктуется стремлением к простоте, а не погоней за истиной. Карл Поппер и его последователи видят в истории науки в первую очередь предположения и опровержения, причем опровержение одной гипотезы означает торжество другой, конкурирующей. Сам Лакатос развивал методологию научно-исследовательских программ: в истории науки он видел борьбу программ, т.е. цепочек сменяющих одна другую теорий, а не отдельных теорий. Каждая программа характеризуется своим «жестким ядром» — теоретическими концепциями, которые, пока существует данная программа, признаются неопровергаемыми.

При этом надо заметить, что с появлением методологии Лакатоса взаимодействие истории науки и философии науки стало более активным. Если К. Поппер и его непосредственные последователи приводили лишь примеры из истории науки, то методология Лакатоса стимулировала новую волну историко-научных исследований.

Так, Э. Захар, аспирант Лакатоса, развивая методологию своего учителя, провел историческое исследование программ Эйнштейна и Лоренца в физике начала XX в. [ 19]. При этом он обратил внимание на те исторические факты, которые обычно упускались историками науки, работающими вне методологии Лакатоса (или же вне всякой философской программы), например, он связал победу программы Эйнштейна с созданием предельно математизированной (по тем временам) общей теории относительности.

В заключение сошлемся на результаты в области философии науки, полученные вне связи с историей науки и наглядно показывающие, что философия науки без истории науки «не пуста». Это результаты Куайна, который, как уже отмечалось, выводил историю науки из сферы интересов философии науки. Путем логико-семантического анализа знания он пришел к так назваемым ограничительным (по go) тезисам, указывающим границы, дальше которых не может идти познание и знание (можно, конечно, попытаться идти дальше, но эти попытки, согласно Куайну, будут бесплодными). Это — тезис Дюгема— Куайна, тезис о неопределенности перевода, тезисы о непрозрачности референции и онтологической относительности. Тезис Дюгема— Куайна навеян книгой французского философа и историка П. Дюгема (он уже упоминался как сторонник конвенционалистской концепции истории науки) «Физическая теория. Ее цель и строение», в которой речь, в частности, шла об условности «решающих экспериментов» [ 12]. Куайн предполагает, что всякое предложение может быть в принципе

спасено от опровержения [18]. Пусть из некой совокупности предложений S следует такое предложение, которое проверяется непосредственным наблюдением, но эта проверка показывает, что оно неверное, ложное. В таком случае мы должны забраковать некое предложение (или некие предложения) из S. Однако эта выбраковка «зависит от нашего решения»: мы отказываемся от тех предложений, которые по тем или иным причинам считаем слабыми, — это либо недавно принятые гипотезы, либо теории, которые уже встречали трудности.

В итоге, сохраняя в научном знании какое-либо положение, встретившее эмпирические трудности, мы исходим из желания проводить лишь минимальные изменения в знании и по возможности упрощать знание.

Тезис о неопределенности перевода говорит о том, что перевод с одного языка на другой может быть только приблизительным. Пусть два языка L] и Ь2 одинаково эффективны при описании какой-либо жизненной ситуации. Если мы переводим выражение Sv принадлежащее Lv как S2, принадлежащее L2, то мы молчаливо отбрасываем альтернативные возможности:              может              быть переведено как Л',1, S2[17] и т.д.

Тезис о неопределенности перевода коренится в концепции значения Куайна. Если бы перевод был определенным, то действовал бы тот механизм, который Куайн трактует как миф о музее. В этом случае языковые выражения были бы «вывесками», а значения — ментальными сущностями, инвариантными в отношении смены языка «экспонатами». Перевод с одного языка на другой сводился бы к смене «вывески» над/под одним и тем же «экспонатом». Значения, однако, не ментальные сущности, а свойства поведения.

Непрозрачность референции означает невозможность однозначно определить объект (предмет), к которому относится термин. Даже в самых простых случаях, когда этот предмет доступен непосредственному наблюдению, его приходится, так сказать, вычислять, пользуясь теми или иными гипотезами. Например, если туземец, говорящий на незнакомом вам языке, произносит «гавагаи» и указывает на кролика, то еще не ясно, на что он указывает: на кролика целиком, на его какую-то часть, на кролика как представителя семейства зайцев и т.д.

Фактически тезис об онтологической относительности — иная формулировка тезиса о непрозрачности референции. Он говорит о том, что онтология (область объектов, предполагаемых существующими) относительна к тому языку, на котором описан мир2. Одно и то же

наблюдаемое явление в зависимости от теории, которая применяется при его описании, генерирует разные онтологии. Например, одно и то же явление в зависимости от теории оказывается либо одержимостью дьяволом, либо приступом эпилепсии.

В философии науки большое место занимают проблемы обоснования математики. Куайн пришел к своим ограничительным тезисам, разрабатывая проблемы обоснования математики. Как известно, в первые десятилетия XX в. обозначились три программы обоснования математики: логицизм (вывод математики из логики), интуиционизм (отказ от свободного использования закона исключенного третьего) и формализм (программа Гильберта, предполагающая переформулирование математических теорий как формализмов, присоединенных к исчислению предикатов). Куайн развивал идеи логицизма. Однако, как он сам подчеркивал, фактически логицизм использует теорию множеств. Итак, что лежит в основе математики? Логика, теория множеств, арифметика? Есть веские аргументы в пользу каждой из этих систем, которые не вполне проницаемы друг для друга (т.е. используют языки, не вполне переводимые один на другой). В этой связи по- новому встает вопрос о существовании математических объектов. Если традиционно математики верили в существование натуральных чисел (в терминах Куайна, принимали онтологию арифметики), то теперь вопрос о выборе онтологии становится условным. Выбор онтологии зависит от выбора базисного языка.

Итак, мы привели пример авторитетной концепции, которая сложилась в философии науки независимо от историко-научного исследования. Философия науки без истории науки не пуста. Обратимся теперь к задачам и целям историко-научного исследования. Насколько велико для него значение философии науки?

<< | >>
Источник: А. Г. Аллахвердян, Н.Н. Семенова, А. В. Юревич. Науковедение и новые тенденции в развитии российской науки. 2005

Еще по теме Что изучает философия науки?:

  1. Что изучает история науки?
  2. 1.3.1. Что изучает социология. Объект и предмет науки
  3. Что изучает философия техники?
  4. 125. Что изучает философия истории?
  5. 101, Что изучает гносеология?
  6. Что изучает история Средних веков.
  7. А.А. Печенкин Философия науки и история науки: ПРОБЛЕМЫ ВЗАИМОДЕЙСТВИЯ[16]
  8. ПАРК - ЖУРНАЛИСТ И СТУДЕНТ, ИЗУЧАЮЩИЙ ФИЛОСОФИЮ
  9. Для чего нужно изучать философию?
  10. Что объединяет и что разделяет философии и религию?
  11. Под ред. С.А. Лебедева. Философия науки, 2004
  12. ФИЛОСОФИЯ НАУКИ XX в.
  13. XV, БУДУЩЕЕ ФИЛОСОФИИ НАУКИ
  14. Очерки науки и философии
  15. Ушаков Е.В.. Введение в философию и методологию науки, 2005
  16. Андрей МИРОНОВ. ФИЛОСОФИЯ НАУКИ, ТЕХНИКИ И ТЕХНОЛОГИЙ, 2014