<<
>>

3. Сущность разделения труда.

Маркс и его ученики достаточно хорошо доказали - и до сих пор их так никто и не смог опровергнуть, - что развитие всей системы общественных отношений в конечном счете определяется развитием производительных сил: средств производства и человеческих рабочих сил.
Отсюда следует, что все изменения соотношения трех типов отношений собственности и управления во всех группах людей в конечном счете определяются развитием производительных сил общества. Это, конечно, не означает, что всякое изменение тех пропорций, в которых три типа отношений управления и собственности перемешаны в любой наугад взятой группе из нескольких человек, можно объяснить, исходя непосредственно из развития производительных сил всего человечества или хотя бы данного региона; речь идет лишь о том, что каждая стадия развития производительных сил дает свой специфический набор (или несколько специфических для данной стадии наборов) типов человеческих групп - типов, отличающихся друг от друга по тем количественным пределам, в которых варьируются те пропорции, в которых три типа отношений собственности и управления перемешаны внутри группы. В следующих очерках мы более-менее подробно покажем, как именно развитие производительных сил определяет развитие отношений собственности на эти силы, а также отношений управления экономической деятельностью - производством, распределением и потреблением произведенного. Пока же мы ограничимся лишь одним примером, подтверждающим правильность вышеприведенного марксистского положения и нашего вывода из него: как это ни парадоксально, таким примером нам послужит… объяснение того, почему один из основных прогнозов Маркса до сих пор еще не сбылся. Вот что написал Маркс в первом томе "Капитала": “Рука об руку с этой централизацией, или экспроприацией многих капиталистов немногими, развивается кооперативная форма процесса труда в постоянно растущих размерах, развивается сознательное техническое применение науки, планомерная эксплуатация земли, превращение средств труда в такие средства труда, которые допускают лишь коллективное употребление, экономия всех средств производства путем применения их как средств производства комбинированного общественного труда, втягивание всех народов в сеть мирового рынка, а вместе с тем интернациональный характер капиталистического режима.
Вместе с постоянно уменьшающимся числом магнатов капитала, которые узурпируют и монополизируют все выгоды этого процесса превращения, возрастает масса нищеты, угнетения, рабства, вырождения, эксплуатации, но вместе с тем растет и возмущение рабочего класса, который постоянно увеличивается по своей численности, который обучается, объединяется и организуется механизмом самого процесса капиталистического производства. Монополия капитала становится оковами того способа производства, который вырос при ней и под ней. Централизация средств производства и обобществление труда достигают такого пункта, когда они становятся несовместимыми с их капиталистической оболочкой. Она взрывается. Бьет час капиталистической частной собственности. Экспроприаторов экспроприируют”(36). Однако достаточно ли процесс капиталистического производства объединил, обучил и организовал к началу XX века рабочий класс, чтобы тот стал способен не только “экспроприировать экспроприаторов” – отнять у капиталистов средства производства – но и удержать завоеванное в своих руках, наладить управление экономикой и не выпускать управленцев из-под своего контроля, не допускать превращения их в новых эксплуататоров? Присмотримся повнимательнее к тому, каким делал рабочего процесс производства в XIX – первой половине XX века. Действительно, труд на фабрике – это кооперированный труд. Конечный продукт такого труда есть плод усилий множества людей, не просто последовательно обрабатывавших сырье, но совместно – не то что, скажем, портной, шьющий одежду из материи, сотканной каким-то ткачом где и когда угодно – работавших над его превращением в готовое изделие. Однако фабричные рабочие, взаимодействующие друг с другом в процессе труда, почти не взаимодействуют друг с другом в процессе управления этим трудом. Представьте себе рабочего, стоящего за станком. К нему регулярно поступает сырье – то, что ему следует обработать; он проделывает определенные операции, и продукт его труда уходит к другим рабочим, для которых в свою очередь становится сырьем, требующим дальнейшей обработки.
То, что творится за соседними станками, он не знает; в то, чем занимаются другие рабочие, он не вмешивается. Да ему и не надо вмешиваться: для этого ему придется отвлекаться от своего рабочего места, а это снизит производительность труда не только его лично, но и всей фабрики – труд-то кооперированный. Процесс труда, в который вовлечены рабочие всей фабрики, един, но каждый рабочий управляет только маленькой каплей в этой реке общего труда – своим собственным трудом на своем рабочем месте. Чтобы управлять всем процессом работы фабрики, взятым в целом, нужен кто-то, стоящий над рабочими и командующий ими. Сказанное выше не означает, что промышленные и сельские рабочие до второй половины 20 века никогда, нигде и ни в каких случаях не взаимодействуют в процессе управления своим трудом. Напротив, таких примеров масса. Однако, во-первых, группы рабочих, которые вмешиваются в дела друг друга – постоянно обмениваются информацией, советуются, принимают общие решения в процессе работы – не могут быть очень велики: попробуйте представить себе хотя бы двадцать человек, которые попытались бы работать таким образом! Поэтому группы такого рода – например, бригады – обычно очень немногочисленны, причем, по общему правилу, чем сложнее и квалифицированнее труд, тем меньше эти группы. Загонять мамонта, перекликаясь друг с другом, могут и сто человек, а вот организовать работу в цеху машиностроительного завода таким образом не получится. Итак, во-вторых, роль взаимодействия между рабочими в процессе управления их трудом обычно была высока в отсталых, чисто ручных или мало машинизированных видах производственной деятельности (и то не во всех – например, в ремесленном домануфактурном производстве она была не выше, чем на мануфактуре и фабрике). Одно дело – артель плотников, и совсем другое – сборщики автомобилей на фордовском конвейере. Короче говоря, взаимодействие рабочих в процессе управления своим трудом хотя и имеет место в экономике, главную роль в которой играет крупное машинное производство, но не преобладает в отношениях между рабочими во время работы, присущих такой экономике.
Эти отношения характеризуются прежде всего не взаимными контактами, а одиночеством рабочих, управляющих своими действиями, по отношению друг к другу – и в первую очередь это касается промышленных рабочих, то есть большинства и главной части всех рабочих вообще. Хотя, к примеру, шахтеры объединены в бригады, но в масштабе всей шахты они все равно представляют собою толпу одиночек. Чтобы при таких условиях управлять фабрикой, шахтой, большим рыболовецким судном, а тем более экономикой страны, нужны начальники, превращающие действия толпы одиночек-рабочих в единый, слаженный, бесперебойный процесс производства. Мануфактура, а за ней – крупное машинное производство кооперируют труд, но не объединяют рабочих в коллектив. Не объединенные в коллектив рабочие не могут принимать управленческих решений. Может быть, они по крайней мере могут контролировать своих руководителей, выбирать их и сменять, и эти перевыборы не будут лишь декорацией, ширмой, за которой простаки не видят манипулирование подчиненными со стороны их начальников? Однако для того, чтобы контроль над начальством реально осуществлялся – а без этого перевыборы руководства будут подобны шагам слепого, направляющегося туда, куда его подтолкнут, хотя бы и к пропасти, - рабочим необходимо совместно отслеживать информацию о работе руководителей, обсуждать ее, принимать по поводу нее общие решения. А для этого им надо составлять собою коллектив. Представьте себе хотя бы тысячу человек – рабочих сравнительно небольшого предприятия – пытающихся контролировать администрацию этого предприятия. Допустим даже, что все они обладают достаточным образованием и специальными навыками, чтобы разобраться в технических, бухгалтерских и всяких прочих документах, и притом имеют свободный доступ к этим документам. Что из всего этого выйдет? Во-первых, рабочим нужно иметь гарантию, что от них не скрыли важные документы или что им не подсунули какую-нибудь липу. Значит, нужно, чтобы несколько человек, избранных ими, более-менее постоянно торчали в конторе – иными словами, нужны контролеры.
На какое-то время это решит проблему, но потом она станет вдвое сложнее – помимо вопроса о контроле над начальством, встанет вопрос о контроле над контролерами. Во-вторых, чтобы обсудить информацию о работе администрации предприятия, рабочим нужно будет часто проводить общие собрания – чем реже они будут это делать, тем менее действенным будет их контроль, тем реже они будут вмешиваться в работу администрации и тем легче будет начальству спрятать все концы в воду и плотно обмотать рабочим уши лапшой на очередном... ну, скажем, квартальном или полугодовом собрании. Итак, нужны частые общие собрания. Представляете себе тысячу человек, каждый из которых считает, что именно он знает решение обсуждаемой проблемы, и изо всех сил стремится убедить в этом других? В этом случае возможны два варианта: либо все стремятся перекричать друг друга, поднимают гвалт на всю округу и не добиваются никакого толку; либо желающике выступают по очереди, собрание затягивается на всю ночь, к утру утомленные участники едва на ногах держатся – а между тем решение не принято, собравшиеся еще не успели как следует обдумать все сказанное ораторами, на повестке дня (вернее, ночи) остаются еще два-три вопроса, а первые лучи восходящего солнца уже возвещают о приходе нового рабочего дня. А мы ведь предположили, что такие собрания часты! Заменить общие собрания собраниями представителей цехов? В этом случае к проблеме контроля над начальством и контролерами добавится проблема контроля над представителями. Невесело, правда? А ведь мы до сих пор говорили о том, как рабочие пытались бы контролировать начальников только в масштабах сравнительно небольшого предприятия. Что уж тогда говорить о масштабах страны, а тем более – всего мира... Мы видим, что даже при условии образованности рабочих, достаточной для того, чтобы каждый из них мог разобраться в документах администрации, они не могут эффективно контролировать свое руководство даже на уровне сравнительно небольших предприятий, если не образуют собой коллектива.
Прежде всего им мешают стать коллективом строение и физиология человеческого организма: чем больше людей собирается вместе, тем труднее им общаться между собой и тем больше времени отнимают у них попытки договориться друг с другом. Чтобы преодолеть этот барьер, не обойтись без технических средств, которые позволяли бы очень большому числу людей получать одну и ту же информацию, обмениваться информацией и принимать общие решения в течение не больших промежутков времени, чем те, которые уходят на обсуждение и принятие общих решений без всяких технических средств у нескольких человек. В XIX – первой половине XX века развитие производительных сил еще не дало таких средств людям. А без них контроль рабочих над руководством и вообще самоуправление трудящихся возможно только на уровне очень маленьких предприятий, о чем красноречиво свидетельствуют многочисленные примеры, самый яркий из которых – баскское объединение кооперативов “Мондрагона” – представляет собой чудесную иллюстрацию того, что рост предприятия или системы предприятий превращает в фикцию даже самую полную из всех когда-либо существовавших производственных демократий(37). Фабричные рабочие не могли управлять – ни сами, ни через посредство контролируемых и при необходимости сменяемых снизу управленцев – ни экономикой, ни аппаратом насилия над враждебными слоями общества, ни какой-либо другой сферой общественной жизни или общественной организацией. То, что писал Ленин в “Государстве и революции”: “Рабочие, завоевав политическую власть, разобьют старый бюрократический аппарат, сломают его до основания, не оставят от него камня на камне, заменят его новым, состоящим из тех же самых рабочих и служащих, против превращения коих в бюрократов будут приняты тотчас меры, подробно разобранные Марксом и Энгельсом: 1) не только выборность, но и сменяемость в любое время; 2) плата не выше платы рабочего; 3) переход немедленный к тому, чтобы все исполняли функции контроля и надзора, чтобы все на время становились “бюрократами” и чтобы поэтому никто не мог стать “бюрократом””(38), - оставалось на данном уровне развития производительных сил благим, но несбыточным пожеланием. Возможности формирования и функционирования коллектива ограничены, во-первых, его величиной (чем больше группа, тем труднее ее членам совместно, на равных, регулярно и быстро вырабатывать управленческие решения), во-вторых, степенью сложности проблем, решаемых группой (чем сложнее проблема, тем больше изначальное разнообразие вариантов ее решения, предлагаемых членами группы, и тем больше времени требуется на сведение всех этих вариантов к единому решению, приемлемому для всей группы), и в-третьих, степенью профессиональной специализации членов группы (чем больше различается опыт разных членов группы, тем труднее им прийти к единому пониманию проблемы и выработать единое ее решение). Маленькая первобытная община, каждый взрослый член которой умел делать почти все то же, что и все остальные, могла эффективно решать свои немудреные проблемы, управляя своими действиями коллективно и владея своими производительными силами как единый субъект. С переходом от охоты и собирательства к земледелию, скотоводству и ремеслам на смену первобытным общинам пришли многотысячные и даже многомиллионные народы, профессиональная специализация людей стала неуклонно (и все более быстро) возрастать, а проблемы, решаемые ими, - столь же быстро усложняться. Это сделало невозможными общественную собственность на средства производства и коллективное управление ими. Во времена Маркса, Энгельса и Ленина отношения общественной собственности на производительные силы не соответствовали тогдашнему уровню развития последних. Поэтому несмотря на то, что в XX веке произошел ряд победоносных пролетарских и крестьянских восстаний, завершившихся свержением старых господ в ряде стран, эти восстания завершились тем, чем они только и могли тогда завершиться - старых господ сменили новые. Таким образом, Маркс и Ленин ошибались, полагая, что уже в XIX - первой половине XX века был возможен переход человечества к социализму. Однако эта ошибка удивительным образом… подтверждает правоту марксовой философии истории - исторического материализма, - согласно которой та или иная система производственных и всех вообще общественных отношений формируется лишь на основе уже начавших распространяться в обществе производительных сил на той ступени их развития, которой соответствует данная система общественных отношений. Напротив, если бы переход человечества к социализму действительно начался с Октябрьской революции, то это означало бы, что исторический материализм ложен. История человечества в XX веке подтвердила истинность материалистического понимания истории, развитого Марксом, Энгельсом и их учениками. Пролетарские революции могли бы открыть человечеству путь к бесклассовому коллективистскому (социалистическому, коммунистическому) обществу лишь при одном, абсолютно необходимом условии: если бы существовали такие технические средства, которые позволяли бы очень быстро собирать информацию, поступающую от миллионов и даже миллиардов людей, доводить ее в проанализированном, обобщенном и классифицированном виде до каждого из них, повторять этот процесс столько раз, сколько в каждом данном случае нужно, а затем синтезировать индивидуальные окончательные мнения и выдавать на-гора единое решение, которое и стало бы общим для всех этих людей. Важно подчеркнуть, что такие технические средства могли бы сыграть роль материально-технической базы коллективизма, только если бы они уже при капитализме более-менее широко применялись в производстве и общении хотя бы в высокоразвитых и среднеразвитых странах. Такие технические средства начали создаваться только во второй половине XX века - в процессе развития компьютеров и компьютерных систем, в процессе компьютеризации производства и общения. Здесь очень важно понять, что далеко не всякая компьютерная система может стать орудием коллективного управления. Например, Интернет - эта гигантская библиотека и почтовая служба - точно так же ни капельки не способен превращать большие массы людей в единый коллектив, как не способны на это телефон, телеграф, радио и телевидение, Однако в настоящее время создается компьютерная сеть нового поколения - GRID, принципиально отличающаяся от Интернета, которая как раз способна превращать огромные массы людей в эффективно функционирующий коллектив: "Его называют Грид, что по-английски означает "решетка". Утверждают, что со временем он сменит Интернет. Вот уже несколько лет его разрабатывают и в Европе, и в США. В программы, связанные с Гридом, вкладываются немалые деньги. Первоначально необходимость в новой системе компьютерной связи возникла у физиков. Когда несколько лет назад в ЦЕРНе (Швейцария) началось строительство гигантского ускорителя, для обработки результатов экспериментов понадобились суперкомпьютеры с такими вычислительными мощностями, каких в природе пока и не существует - миллиарды операций в секунду. Тогда-то и родилась идея объединить в сеть все вычислительные мощности всех подключенных к ней компьютеров. Суть идеи: если нельзя считать в миллион раз быстрее, то можно считать медленно, но на миллионе компьютеров одновременно. Конечно же, вести расчеты сразу на многих компьютерах можно и через Всемирную паутину, но для этого вы должны сначала договориться с владельцами компьютеров. Включаясь в Грид, вы изначально отдаете все свои свободные вычислительные мощности в общее пользование. Таким образом, задача умопомрачительной сложности с помощью Грида решается сразу на всех компьютерах… Грид в качестве Интернета-2 будет намного удобнее и эффективнее. Обыкновенный потребитель, которому вроде бы и не нужно заниматься сложными вычислениями, на самом деле постоянно занимается ими - его компьютер только и делает, что рассчитывает сложную графику. Подключившись к Гриду, человек превращает свой самый обычный, дешевый компьютер в супермашину с астрономическими возможностями"(39). Разумеется, Грид может быть применен как орудие не только коллективного, но и авторитарного управления миллиардами людей. Его отличие от Интернета, телевидения, радио, телеграфа, телефона - в том, что все перечисленные средства передачи информации могут быть использованы только для авторитарного управления огромными массами людей, а Грид - не только для этого, но и для коллективного самоуправления этих самых огромных масс. Задолго до начала разработки Грида на заводах разных стран уже появились - и успешно функционируют по сию пору - маленькие компьютерные системы, названные в Советском Союзе "гибкие производственные системы" (ГПС). Эти системы служат одновременно для авторитарного и коллективного управления производственной деятельностью небольших групп рядовых рабочих, работающих на автоматизированных рабочих местах (АРМ), оснащенных компьютерами (эти-то компьютеры и объединены в ГПС): «Разработка и широкое применение гибких производственных систем (ГПС) стали ведущей тенденцией развития современного и перспективного промышленного производства»(40). «В отличие от традиционной технологии, где рабочий часто сливается с оборудованием (дегуманизация труда), в ГПС качественно меняется содержание его функции – главным становится принятие решений по управлению производством. ...в условиях автономно работающего оборудования (обрабатывающих центров, станков с ГПУ и т. п.) решения имеют локальное распределение. Допущенные ошибки могут быть легко устранены и не отягощены ощутимыми экономическими потерями. Это не способствует мобилизации работников на повышение сосредоточенности, внимания, лишает их труд интеллектуального содержания. В условиях же ГПС неправильно принятое решение более пагубно по своим последствиям, так как влияет на всю цепочку взаимосвязанных компонентов системы в целом, на конечные результаты»(41). «В условиях функционирования гибких систем теряется смысл индивидуальных методов организации работ, так как ГПС по существу есть коллективное рабочее место. Поскольку объектом деятельности обслуживающего персонала является уже не отдельное рабочее место, а вся система, меняется само содержание труда этих работников»(42). «Все программы и сообщения синхронизации передаются по линиям связи, объединяющим все ЭВМ в единый управляющий (гибкой производственной системой. – В.Б.) комплекс»(43). «АРМ (автоматизированные рабочие места. – В. Б.) могут быть индивидуальными и коллективными. Применительно к коллективным АРМ в целях эффективного функционирования системы ЭВМ – коллектив (специалисты)... должны быть обеспечены: - максимальная приближенность специалиста к машинным средствам обработки информации; - работа в диалоговом режиме...»(44). «В условиях НТР увеличение удельного веса машинно-автоматической работы и концентрация технологических процессов в промышленности, их неделимый характер вызывают необходимость комплексного обслуживания оборудования. Узкофункциональное разделение труда при этом не обеспечивает эффективную эксплуатацию оборудования, приводит к потерям рабочего времени у исполнителей. Возникает необходимость использования коллективной рабочей силы и, следовательно, коллективной организации труда»(45). «Появляются рабочие новых профессий: наладчики автоматически действующего оборудования, робототехнических комплексов, операторы пультов управления, ремонтники оборудования и контрольно-измерительных приборов. Изменяется тип производственной связи в бригаде. Преимущественно технологическая связь заменяется преимущественно информационной. Исчезает жестко закрепленное тарифно-квалификационным справочником и производственными инструкциями разделение труда. Бригада начинает работать в режиме совокупного работника... ...Существенное изменение в автоматизированном производстве претерпевает и организация рабочего места. В автоматизированном производстве оно отражает те изменения, которые произошли в функциях труда, что, в первую очередь, связано с превращением процесса труда из исполнительского в процесс управляющего типа (наблюдение, контроль за ходом технологического процесса и работой оборудования, в результате чего рабочее место организуется не с целью преобразования предмета труда, а с целью получения и преобразования информации)»(46). Развитие компьютерных программ делает их все более простыми в изучении, все более доступными для быстрого освоения все более широкими массами пользователей. Это создает техническую возможность использовать компьютерные системы для коллективного управления не только компьютеризованными и роботизированными цехами, предприятиями, объединениями предприятий, но и такими, на которых труд еще не компьютеризован: «Что нужно, чтобы рабочий чувствовал себя на производстве не придатком системы, а человеком? Право на участие в управлении предприятием, право на найм руководства. Для этого необходим доступ к любой информации об экономической жизни предприятия и смежных с ним. (На АО «Пермские моторы» это можно было бы сделать на базе того же пресс-центра, укомплектовав его несколькими компьютерами. Однако сегодня в «пресс-центре» не найти ни КзоТ, ни Закона о профсоюзах...)»(47). Тот факт, что необходимой технической предпосылкой коммунистического общественного самоуправления (и, в частности, коммунистического управления производством) являются компьютерные системы, одним из первых осознал не кто иной, как… Гавриил Харитонович Попов, еще в 1963 г. четко и ясно сформулировавший эту мысль: «Технической основой как коммунистического производства, так и коммунистического самоуправления будет автоматическая система управляющих машин»(48), - и с тех пор неоднократно повторявший эту мысль (напр., в своей книге «Техника личной работы» – то же изд-во, 1971 /3-е изд./, с. 254). Однажды он повторил эту мысль в еще более заостренной форме: «...в управление внедряются математические модели, и оно скоро будет заменено автоматизированной системой ЭВМ»(49). Позднее Попов, как известно, перестал строить прогнозы о коммунистическом будущем и в 80-х гг. превратился в одного из ведущих апологетов "рыночной экономики". Однако то же, что раньше говорил Попов, и сегодня утверждает Ю. И. Семенов: "…если капитализм обречен, то человечество все же, по-видимому, выживет. Однако это невозможно без утверждения на Земле нового, принципиально иного общественного строя - коммунистического. Скорее всего, человечество при этом пройдет переходный период, когда рынок будет еще действовать, но под строгим контролем общества. Общество будет вырабатывать стратегию, а рынок обеспечивать нужную тактику. Когда же производство вещей окончательно превратится (а развитие ведет именно к этому) в автономный единый процесс, происходящий под контролем компьютеров, и во многом уподобится естественным, природным процессам, то функционирование рынка станет и ненужным и невозможным, и он с неизбежностью исчезнет"(50). * * * Одним из тех, кто - будучи верен букве, а не духу марксизма - полагают, что производительные силы человечества созрели для социализма уже в начале XX века, являлся известный марксистский теоретик, последователь Троцкого, умерший всего несколько лет назад Эрнест Мандель. Вслед за Троцким Мандель считал отрезок истории, начавшийся с первой половины 20-х годов, «своеобразной заминкой» в процессе начавшейся в 1917 году мировой социалистической революции, а первопричиной этой заминки - злые козни социал-демократической и сталинской бюрократии, предавшей дело революции. Однако «что можно Юпитеру, то нельзя быку»: если Троцкий, а вслед за ним и другие пролетарские революционеры первой половины ХХ века ещё имели с научной точки зрения право предполагать, что фабричный пролетариат сбросит со своей шеи социнтерновских и коминтерновских оппортунистов и раздует-таки пожар Октябрьской революции на весь мир, то после того, как пролетарии всех стран в течение семидесяти лет доказывали свою неспособность совершить мировую социалистическую революцию, Мандель и многие другие уж могли бы догадаться, что в первой половине ХХ века пролетариат ещё не дозрел до такого дела. Ничуть не бывало: вместо того, чтобы разбираться, почему пролетарии тех времён ещё не были способны контролировать своих руководителей, Мандель вдруг принимает самоуверенную позу знахаря-чудодея и предписывает рабочему движению рецепт универсального лекарства от бюрократического перерождения: «…зародышевые тенденции бюрократизации, возникающие в результате развития профессионального аппарата, могли бы быть остановлены посредством повышения уровня культуры, уверенности в себе и самоутверждения членов при условии, что внутренняя демократия… будет уважаться, а функционирование организации будет оставаться в рамках социалистической цели. Есть ещё одно важное условие, а именно сознательное стремление социалистических лидеров бороться с зарождающейся бюрократизацией, обеспечивая и последовательно применяя соответствующие контрмеры»(51). Все те требования, которые Мандель предъявляет рабочему движению, известны чуть ли не с тех самых пор, как существует рабочее движение. Проповедей на тему о борьбе с бюрократизмом, подобных манделевской, читано было бесчисленное количество (особенно их любили читать сами бюрократы). Рабочие клубы и социалистические организации упорно работали над повышением культурного уровня рабочих; эта работа шла успешно, рабочие становились образованными, политически грамотными и активными, набирались опыта работы в профсоюзах и политических организациях… а тем временем и профсоюзы, и политические организации рабочих, и рабочие клубы продолжали бюрократизироваться. Самым ярким примером такого рода служит то, что безграмотность была окончательно ликвидирована в СССР одновременно с окончательным превращением социального слоя, составляющего аппарат этого государства – бюрократии – в класс новых собственников-эксплуататоров. Не надо думать, что Мандель такой уж закоренелый субъективный идеалист. Он искренне пытается быть историческим материалистом: «Для того, чтобы все эти антибюрократические процессы были претворены в реальную жизнь, должна существовать серия социальных условий. Крупные массы людей должны быть в состоянии и иметь желание принять на себя необходимые задачи по управлению «общими делами общества». Это, в свою очередь требует в качестве своей главной предпосылки, – на что до настоящего времени обращалось слишком мало внимания, – резкого сокращения рабочего дня (или недели). Имеется множество причин, почему это является одной из центральных проблем сегодня как на Западе, так и на Востоке, но нас здесь заботит прежде всего то, что в плане развития самоуправления не может быть достигнуто никакого качественного прогресса, если люди не будут располагать временем для управления делами на работе и по месту жительства»(52). Беда Манделя не в том, что он не ищет социальных условий для осуществления своих рецептов, а в том, что он ищет их не там, где нужно. Если люди будут располагать временем для управления делами на работе и по месту жительства, но не будут объединены в коллективы ни на работе, ни по месту жительства, то им, как мы уже видели, не хватит никакого времени на обсуждение и принятие управленческих решений (в том числе и решений по контролю над руководством). Ни высокая образованность, ни высокая культурность не сделают их способными совместно управлять, и они скорее потратят свободное время в кабаке или театре (в зависимости от уровня культуры), чем на добровольное сидение на многочасовых бесплодных собраниях. Резкое сокращение рабочего дня, безусловно, одна из необходимых предпосылок расширения самоуправления масс, увеличения количества и повышения качества принимаемых ими управленческих решений, но отнюдь не предпосылка способности масс к самоуправлению. Сокращение рабочего дня может только расчищать путь для реализации этой способности, но не порождать её. Из того факта, что в конце ХХ века требование сокращения рабочего дня в капиталистических странах звучит так же актуально, как и в начале XIX века, можно сделать вывод, что «главная предпосылка» самоуправления рабочих масс вряд ли может быть реализована даже при самом высокоразвитом капитализме. Если считать, что резкое сокращение рабочего дня является мероприятием, «центральным для успешной борьбы против бюрократизации»(53), то, будучи последовательными, мы неизбежно придём к выводу, который очень огорчил бы троцкиста Манделя - к выводу, что пролетариат так никогда и не совершит победоносную мировую социалистическую революцию. Ведь чтобы сделать это – то есть взять в свои руки политическую власть и рычаги управления экономикой и удержать их – пролетариат уже при капитализме должен быть способным к самоуправлению и даже иметь хотя бы элементарные навыки принятия совместных управленческих решений. Заслуживают внимания попытки Манделя отыскать причины бюрократизации(54) рабочего движения: «…невозможно представить развитие массовых политических или профсоюзных организаций без какого-либо аппарата освобождённых работников и функционеров… …Развитие аппарата придаёт рабочим организациям одну из ключевых характеристик классового общества – общественное разделение труда. При капитализме оно определяет для рабочего класса выполнение работы по текущему производству, в то время как создание и овладение культурой, а также все задачи по накоплению, являются почти полной монополией других социальных классов и слоёв. Природа его труда, истощающего его физическую и нервную систему и прежде всего поглощающего много времени, не позволяет большинству пролетариата приобретать и осваивать научные знания в их наиболее прогрессивной форме или даже заниматься продолжительно политической и общественной деятельностью вне сферы производства и текущего материального потребления в прямом значении этого слова. При господстве капитала статус пролетариата невысок с точки зрения развитости и культуры. Традиционно это общественное разделение труда нашло отражение в концепции разделения ручного и интеллектуального (умственного) труда. С созданием аппарата профессиональных функционеров, чьи специализированные знания необходимы для заполнения пробелов, вызванных культурой слаборазвитого совместного пролетариата, появляется опасность, что организации рабочего класса сами будут разделены на слои, выполняющие различные функции. Специализация может в результате привести к растущей монополии на знание и централизованную информацию. Знание – это власть, а монополия её приводит к власти над людьми. Таким образом, тенденции к бюрократизации, если её не контролировать, может означать действительное разделение на начальников и массы людей, которыми они командуют»(55). Если Троцкий, раскапывая экономические корни «узурпации власти» в СССР бюрократией, дошёл только до процесса распределения и обмена и отношений между людьми, возникающих в этих процессах – мол, недостаток материальных благ и печальная необходимость их неравномерного распределения обусловили появление касты распределителей и вместе с тем ослабление контроля рабоче-крестьянских Советов над ними(56), – то Мандель копнул глубже. Ему помогло то, что он заострил своё внимание на бюрократии профсоюзов и рабочих(57) партий капиталистических стран, в деятельности которой распределение играет малозаметную роль (скорее, она добивается – более или менее последовательно – у капиталистов перераспределения материальных благ в пользу рабочих). Мандель докопался до процессов производства и тех отношений между людьми, которые возникают в этих процессах. Тут он наткнулся на разделение труда – но, к сожалению, понял его односторонне. Иначе не написал бы того, что мы уже рассматривали выше. Когда “не может пироги печь сапожник, а сапоги тачать пирожник” – это разделение труда. Но когда два человека стоят за одинаковыми станками, выполняют одинаковую работу, но не вмешиваются в дела друг друга, не взаимодействуют в процессе управления своими действиями, так как при этом они только зря отвлекались бы от своей работы, мешали бы друг другу и снижали бы производительность своего труда, – это тоже разделение труда. Однако если бы для того, чтобы хорошо испечь пироги, пирожнику почему-то надо было бы поминутно бегать к сапожнику, следить за тем, как он тачает сапоги, помогать ему то советом, а то и делом; если бы сапожнику, в свою очередь, нужно было бы так же участвовать в труде пирожника, чтобы хорошо затачать сапоги, – в этом случае различие между двумя видами деятельности, тачанием сапогов и печением пирогов, сохранилось бы, но разделения труда здесь уже бы не было. Последнее имеет место тогда, когда действующие люди не взаимодействуют в процессе управления своими действиями и для того, чтобы кооперировать свою деятельность и образовать согласованно работающую группу, им обязательно нужен начальник. Разумеется, разделение труда распространяется и на его управленческую деятельность: его не контролируют снизу, в его действия вмешиваются только его начальники, и он управляет своими подчинёнными без участия в этом с их стороны. Если же в классовом обществе нам и встречаются какие-то жалкие попытки подчинённых контролировать своих начальников (как, например, в случае буржуазной демократии(58)), при которых степень реального участия подчиненных в управлении собою равна стремящейся к нулю, исчезающе малой величине, - то это свидетельствует о том, что в мире нет ничего абсолютного и стопроцентного, в том числе и стопроцентного разделения труда. Всякое правило имеет исключения. Мандель представлял себе отделение физического труда от управленческого (который он свалил в одну кучу с умственным трудом, заявляя, что «знание – это власть, а монополия на неё приводит к власти над людьми». Однако работа министра по своему содержанию гораздо ближе к работе невежественного управдома, чем к труду учёного. Управленческий труд – это прежде всего волевой, а не умственный труд; часто он требует не больше ума, чем труд чернорабочего. Самому начальнику не всегда обязательно накапливать знания и составлять планы – советники сделают это за него; монополию на знания начальники зачастую имеют лишь в том смысле, что им принадлежат рабочие силы их советников, в головах которых и содержатся эти знания. Но приказы отдают не советники, а начальник, и власть над людьми – в его, а не в их руках) примерно так: те, кто занимается физическим трудом, не имеют времени и сил заниматься трудом управленческим. Потому-то он и не понимал, что для объяснения бюрократизации рабочего движения и утраты пролетариями контроля над созданным ими во время Октябрьской революции государством недостаточно сослаться на разделение физического и управленческого труда. Напротив, нужно найти объяснение самому этому разделению; и оно находится в разделении труда среди тех, кто занимается физической работой, в разделении труда между рабочими. Начальники, занимающиеся только управленческим трудом, появляются потому, что в кооперированном процессе труда фабричных рабочих сохранилось разделение, уподобляющее их ремесленникам-одиночкам, труд которых ещё не кооперирован: и те, и другие не взаимодействуют друг с другом в процессе управления своими действиями. Управленческий труд остаётся отдельным от физического потому, что физический труд ещё разделён внутри себя. Однако Мандель не мог прийти к этому выводу, исходя из своего понимания разделения труда; он неизбежно пришел к другому, цитированному выше, согласно которому для того, чтобы рабочие могли осуществлять самоуправление (и, в частности, контролировать руководителей), им достаточно высвободить от работы побольше времени и поднакопить знаний. Мы уже убедились в несостоятельности этого вывода. То понимание разделения труда, которого придерживался Мандель, восходит к Марксу и Энгельсу: «Развитию одной-единственной деятельности приносятся в жертву все прочие физические и духовные способности. Это калечение человека возрастает в той же мере, в какой растёт разделение труда, достигающее своего высшего развития в мануфактуре. Мануфактура разлагает ремесло на его отдельные операции, отводит каждую из них отдельному рабочему как его пожизненную профессию и приковывает его таким образом на всю жизнь к определённой частичной функции и к определённому орудию труда»(59). «…крупная промышленность технически уничтожает мануфактурное разделение труда, пожизненно прикрепляющее к одной частичной операции всего человека, и в то же время капиталистическая форма крупной промышленности воспроизводит это разделение труда в ещё более чудовищном виде: на собственно фабрике – посредством превращения рабочего в наделённый сознанием придаток частичной машины, во всех местах – отчасти посредством спорадического применения машин и машинного труда, отчасти посредством введения женского, детского и неквалифицированного труда как новой основы разделения труда»(60). Как видим, и классики говорят лишь об одном из проявлений разделения труда – о том, что занятие одним видом деятельности исключает занятие другим видом. О том, что это лишь следствие отчуждения работников друг от друга в процессе работы – то есть того, что на тех уровнях развития производственных сил, которые порождают и воспроизводят деление общества на классы (интересы которых антагонистически противоречат друг другу), отсутствует взаимодействие работников в процессе управления их действиями, – и что именно это отчуждение и есть разделение труда, у Маркса и Энгельса нету и речи. “…уничтожение старого разделения труда отнюдь не является таким требованием, которое может быть осуществлено лишь в ущерб производительности труда. Напротив, благодаря крупной промышленности оно стало условием самого производства. «Машинное производство уничтожает необходимость мануфактурно закреплять распределение групп рабочих между различными машинами, прикреплять одних и тех же рабочих навсегда к одним и тем же функциям. Так как движение фабрики в целом исходит не от рабочего, а от машины, то здесь может совершаться постоянная смена персонала, не вызывая перерывов процесса труда… Наконец, та быстрота, с которой человек в юношеском возрасте научается работать при машине, в свою очередь устраняет необходимость воспитывать особую категорию исключительно машинных рабочих»(61). Но в то время как капиталистический способ применения машин вынужден сохранять и дальше старое разделение труда с его окостенелыми частичными функциями, несмотря на то, что оно стало технически излишним, – сами машины восстают против этого анахронизма. Технический базис крупной промышленности революционен. «Посредством внедрения машин, химических процессов и других методов она постоянно производит перевороты в техническом базисе производства, а вместе с тем и в функциях рабочих и в общественных комбинациях процесса труда. Тем самым она столь же постоянно революционизирует разделение труда внутри общества и непрерывно бросает массы капитала и массы рабочих из одной отрасли производства в другую. Поэтому природа крупной промышленности обусловливает перемену труда, движение функций, всестороннюю подвижность рабочего»(62)”(63). «…настанет время, когда не будет ни тачечников, ни архитекторов по профессии и когда человек, который в течение получаса давал указание как архитектор, будет затем в течение некоторого времени толкать тачку, пока не явится опять необходимость в его деятельности как архитектора»(64). Итак, на смену разделению труда идёт, по мнению Маркса и Энгельса, перемена труда. Однако перемена труда вовсе не исключает разделения труда и может даже быть одним из его проявлений. Если каждый из рабочих данной фабрики в течение некоторого времени побывает за всеми станками, какие только есть на фабрике, побывает в роли инженера, конструктора, технолога, но при этом на каждом из этих рабочих мест будет работать, не взаимодействуя с другими работниками в процессе управления их и своими действиями, - значит, разделение труда осталось, и работники фабрики по-прежнему не объединены в коллектив. Значит, всё ещё нужны начальники, которые управляли бы кооперированным трудом рабочих и ИТРовцев, не способных контролировать своё руководство, невзирая ни на какие перемены труда. И уж кто-кто, а начальники, не подконтрольные своим подчинённым, обязательно позаботятся о том, чтобы правило перемены труда не распространялось на их должности. Ни о каком “переходе немедленном к тому, чтобы все исполняли функции контроля и надзора, чтобы все на время становились «бюрократами» и чтобы поэтому никто не мог стать «бюрократом»”, не будет и речи. Останутся господа и рабы, эксплуататоры и эксплуатируемые, останется деление общества на классы – и это при том, что перемена труда между людьми, стоящими на одном уровне иерархии, будет, возможно, очень даже широко распространена. Распространить же её на все уровни иерархии, ликвидировав тем самым иерархию как таковую, можно лишь на том уровне развития производительных сил, когда люди объединятся в маленькие и большие, всё б?льшие и б?льшие коллективы – в конечном счёте в самый большой коллектив, включающий в себя всё человечество, – а разделение труда исчезнет. Вот тогда перемена труда не будет проявлением разделения труда; но такое невозможно на том уровне развития производительных сил, который породил и сделал главной силой экономики крупное машинное производство. * * * Сказанное выше о том, что такое разделение труда, можно резюмировать в следующем определении: Разделение труда - это преобладание отношений индивидуального и/или авторитарного управления в процессе управления деятельностью. Там, где преобладают отношения коллективного управления, разделение труда отсутствует, даже если при этом имеют место различные виды деятельности. Разделение труда и различие видов труда - это совсем не одно и то же: разделенным внутри себя может быть и труд одного вида, если он управляется индивидуально или авторитарно - и напротив, труд различных видов, сплавленных в единый коллективно управляемый процесс, не является разделенным внутри себя. Компьютеры и компьютерные системы создают техническую возможность ликвидации разделения труда. Однако эта возможность не претворится в действительность до тех пор, пока тот же самый ход развития экономики, который породил компьютеризацию производства и общения, не вынудит те классы общества, которые наиболее заинтересованы в ликвидации разделения труда, заняться социальным творчеством. С другой стороны, до тех пор, пока не возникли компьютеры, никакое и ничье социальное творчество не могло уничтожить разделение труда - точно так же, как никакие усилия современных людей с их нынешней техникой не могут заставить солнце однажды взойти на западе. По-видимому, именно недостаточным для коммунизма уровнем развития производительных сил в XIX - первой половине XX века и объясняется то, что Маркс и Ленин очевидно противоречили сами себе, говоря о коммунизме то как о коллективном, то как об авторитарном обществе. Развитие производительных сил в те времена с неумолимой неизбежностью вело к увеличению доли отношений авторитарного управления и авторитарной собственности в мировой экономике; и кто бы ни стоял у власти в той или иной стране - абсолютный монарх, буржуазное правительство или же органы управления, созданные восставшими и победившими пролетариями, - все они, хотя и по-разному и в разной степени, вынуждены были делать одно и то же дело: бюрократическую централизацию управления экономической, политической и духовной жизнью общества. Никакой иной экономический и политический курс не позволил бы в то время победить ни одной общественной силе (в чем мы можем убедиться, скажем, на примере тогдашних анархистов, всегда и всюду оказывавшихся битыми). Маркс и Ленин, будучи не только умными теоретиками, но и сообразительными практическими политиками, хорошо видели, что все те изменения общества, которых можно было реально добиться в то время, могли идти лишь в русле усиления бюрократического централизма в обществе (и прежде всего в экономике) - и, видимо, поэтому примешивали авторитарные черты к коллективистскому образу светлого будущего. При этом совсем не важно, делали ли они это вполне сознательно и цинично или же, будучи тонкими диалектиками (а каждый диалектик - это канатоходец, которому постоянно грозит опасность сорваться в пропасть софистики; и чем тоньше диалектик, тем лучше он ходит по канату, но и тем тоньше его канат), искусно совмещали несовместимое в своей голове, обманывая самих себя и тем самым успокаивая свою совесть; даже если бы они вовсе не создали своего учения, это не имело бы никакого исторического значения - подобное учение неизбежно создал бы кто-нибудь другой (руководствуясь при этом либо теми же, что и Маркс с Лениным, либо какими-нибудь другими мотивами), и это учение сыграло бы точно такую же историческую роль, как и марксизм. Огромная популярность марксизма в те времена свидетельствовала о том, что в обществе возник спрос на подобные доктрины; а если есть большой спрос, то предложение никогда не заставит себя долго ждать. Примечания. (1) Философский энциклопедический словарь. - М.: "Советская энциклопедия", 1983. (Далее – ФЭС). - С. 619. (2) Политэкономический словарь. - М.: Политиздат, 1972. (Далее – ПС). - С. 269. (3) Политическая экономия: Словарь. - М.: Политиздат, 1983. (Далее – ПЭС). - С. 404. (4) Краткий экономический словарь. - Уфа: Башкирская Академия управления, 1993. (Далее – КЭС.) - С. 129. (5) Семенов Ю. И. Философия истории от истоков до наших дней: Основные проблемы и концепции. - М.: Старый сад, 1999. - С. 241. (6) Маркс К. и Энгельс Ф. Соч. - 2-е изд. - Т.4. - С.168. (7) Там же, с.318. (8) ПС, с. 269. (9) Маркс К. и Энгельс Ф. Соч. - 2-е изд. - Т. 46/1. - С. 478-479. (10) Там же, с. 480. (11) Там же, с. 481. (12) Там же, с. 482-483. (13) Кстати, в «Экономическо-философских рукописях 1844 года» Маркс упоминает термин «частная собственность» в таком контексте, который неопровержимо свидетельствует, что он рассматривал собственность как отношение субъекта к объекту не только через десять лет после «Нищеты философии», но и за три года до нее: «…отношение частной собственности остается отношением всего общества к миру вещей…» (Маркс К. и Энгельс Ф. Соч. - 2-е изд. - Т. 42. - С. 144). Маркс не выходит здесь за пределы здравого смысла, с позиции которого собственность действительно выглядит отношением между людьми, с одной стороны, и вещами – с другой. (14) Усенин В.И., Каленский В.Г., Маслов В.И.. Современное капиталистическое предприятие и хозяйская власть. - М.: «Наука», 1971. - С. 149. (15) ФЭС, с. 704. (16) Кстати, мыслительная деятельность – это тоже деятельность, управляемая осуществляющими ее людьми. Тот, кто познает действительность и строит планы, управляет своей мыслительной деятельностью, подобно тому как, построив план, он будет управлять своими действиями и деятельностью (в том числе и мыслительной) других людей с помощью рук и языка. (17) Библиографию статей сталинистских критиков кибернетики см. в: Грэхэм Л. Р. Естествознание, философия и науки о человеческом поведении в Советском Союзе: Пер. с англ. - М.: Политиздат, 1991. - С. 272. (18) Винер Н. Человек управляющий. - СПб: Питер, 2001. - С. 12-13. (19) А следовательно, нет и сознания: сознание - это не просто интеллект, но такой интеллект, который внутренне связан с волей своего носителя, пронизан ею и пронизывает ее, направляем ею и направляет ее. (20) Маркс К. и Энгельс Ф. Соч. - 2-е изд. - Т. 3. - С. 75. (21) Избрание подчиненными руководителя – акт управления не только деятельностью последнего, но и действиями самих подчиненных: выбирая людей, принимающих решения, подчиненные члены группы сами управляют собой посредством этой смены. Разумеется, такое опосредствованное самоуправление (когда члены группы совместно принимают лишь одно управленческое решение – кто именно будет принимать вместо них все остальные решения) есть сплав коллективных и авторитарных отношений – в отличие от прямого самоуправления, когда члены группы сами, без всяких руководителей принимают все управленческие решения. Вообще, во всякой системе отношений управления, в которой смешаны авторитарные и коллективные отношения, первых тем больше по сравнению со вторыми, чем больше сфер деятельности данной группы требуют постоянного управления со стороны руководителей (в отличие от тех сфер деятельности, где отдающий приказы лидер выдвигается лишь иногда, в особых случаях, временно, а в остальное время люди управляют своими действиями совместно – без всяких руководителей), чем больше руководителей в данной иерархической системе не переизбирается снизу, чем больше среди переизбираемых руководителей таких, которых можно переизбирать не в любое время, а только через определенные промежутки времени, чем длиннее вышеназванные промежутки времени. (22) «Насколько директор является руководителем в своем предприятии, настолько в вышестоящем звене он – рядовой работник» (Ковалевский С. Руководитель и подчиненный. - М.: «Прогресс», 1973. - С. 18). (23) В частности, следует очень точно различать, в каком случае какие именно отношения управления имеют место быть. Например, с первого взгляда кажется, что между крановщиком, находящимся в кабине башенного крана, и стропальщиком, который "руководит" (буквально - руками водит) его работой снизу, существуют отношения авторитарного управления, в которых стропальщик выступает как руководитель, а крановщик - как подчиненный. Но если присмотреться к процессу их совместного труда внимательнее, то мы убедимся, что на самом деле ни один из них не является лидером по отношению к другому: стропальщик не ставит крановщику цели, не определяет его норму выработки, не награждает и не наказывает крановщика - а значит, "управляет" им ничуть не больше, чем один из рядовых рабочих на конвейерной линии "управляет" другим рабочим, которому он передает изготовленную им продукцию для дальнейшей обработки (и тем самым, конечно же, определяет характер и темп работы последнего - но это определение не есть управление). Это только кажется, что стропальщик управляет действиями крановщика; на самом же деле его "руководство" крановщиком не есть управление, и отношения управления, складывающиеся между ними в процессе их кооперированной деятельности, суть отношения индивидуального управления. При этом и крановщик, и стропальщик являются рядовыми, никем не командующими подчиненными, которым начальники ставят цели, определяют нормы выработки, награждают и наказывают, увольняют с работы или принимают на нее - и тем самым превращают действия крановщика и стропальщика в единый процесс кооперированной деятельности. Вы можете спросить: но как же быть с тем фактом, что стропальщик подает крановщику "императивные сигналы", направляющие волю и действия крановщика? - Конечно же, этого факта отрицать нельзя, и цепочка таких сигналов действительно представляет собой процесс авторитарного управления - но не со стороны самого стропальщика, а со стороны тех, кто командует им и крановщиком. Стропальщик же при этом, несмотря на свою кажущуюся самостоятельность в процессе корректировки действий крановщика, играет всего лишь роль курьера, перевозящего приказ от руководителя к исполнителю (и являющегося точно таким же подчиненным данного руководителя, как и этот самый исполнитель). Даже абсолютно несамостоятельный начальник, вся управленческая деятельность которого направляется вышестоящим начальством, ставит своим подчиненным цели (пусть даже не добавляя в эти цели ничего от себя, но лишь буквально излагая приказ вышестоящего начальства), определяет объем работы подчиненных и контролирует его выполнение (пусть даже под полным контролем вышестоящего начальства), награждает и наказывает своих подчиненных (пусть даже целиком и полностью согласно инструкциям высшего начальства, не добавляя в процесс награждения и наказания ни капли своей личной инициативы). Определение цели и объема работы, контроль за выполнением последнего, поощрение и наказание есть неотъемлемая часть процесса авторитарного и коллективного управления (при коллективном управлении все члены группы выполняют эти функции по отношению ко всем; при авторитарном - одни по отношению к другим). Там и тогда, где и когда члены группы не осуществляют хотя бы некоторые из этих функций, они не управляют действиями друг друга, и отношения управления между ними суть отношения индивидуального управления - даже если при этом кажется, что они координируют действия друг друга (пример - отношения между продавцом и покупателем на рынке). (24) К счастью, при этом не надо будет учитывать различие между более и менее квалифицированным, между сложным и простым трудом: тот факт, что "сравнительно сложный труд означает только возведенный в степень или, скорее, помноженный простой труд, так что меньшее количество сложного труда равняется большему количеству простого" (Маркс К. и Энгельс Ф. Соч. - 2-е изд. - Т. 23. - С. 53), совершенно безразличен для нас, когда мы измеряем и соотносим количества отношений управления разных типов внутри данной группы, - и потому количество труда, осуществленное в течение x часов посредством одного из трех типов отношений управления, мы примем за x при любой степени сложности этого труда. (25) Не путать с «кооперированной». Совокупная деятельность – это просто сумма действий всех членов группы, взятая независимо от характера отношений между последними. Кооперированная же деятельность – это разновидность совокупной деятельности, при которой действия членов группы согласованы и управляются по единому плану. Деятельность членов группы является кооперированной, когда в группе преобладают авторитарные или коллективные отношения управления. (26) Такой подчиненный, который принадлежит в большей степени своему начальнику, чем себе самому, является его рабом. (27) Об устройстве первобытной общины подробнее см. в нашем следующем очерке. (28) Ленин В. И. Полн. собр. соч. - 5-е изд. - Т. 33. (29) Маркс К. и Энгельс Ф. Соч. - 2-е изд. - Т. 25. - Ч. II. - С. 449. (30) Лафарг П. За и против коммунизма. / Собственность и ее происхождение. - М.: Госполитиздат, 1959. - С. 34. (31) Ленин В. И. Полн. собр. соч. - 5-е изд. - Т. 34. - С. 192. (32) Кстати, Ленин в "Государстве и революции" совершенно недвусмысленно настаивал (ссылаясь при этом на Маркса и Энгельса) на том, что для обеспечения перехода общества к социализму первым делом совершенно необходимо разбить, сломать, полностью уничтожить буржуазный государственный аппарат. (33) "Право собственности предполагает правомочия собственника по владению, пользованию и распоряжению принадлежащим ему имуществом». – КЭС, с. 129. (34) Здесь важно подчеркнуть следующее: даже если верховный начальник авторитарно управляемой группы ограничивается только тем, что принимает самые общие решения по управлению ею, в самых общих чертах контролирует действия лишь самых высших из подчиненных ему начальников и, в случае необходимости, решает вопрос о замене только этих самых высших руководителей, предоставляя им всю остальную управленческую работу, - все равно каждый акт авторитарного управления, совершающийся внутри данной группы и направленный на достижение поставленных верховным начальником целей, в конечном счете исходит именно от последнего. Верховный начальник - это мозг, подчиненные ему начальники - нервы, а рядовые члены авторитарно управляемой группы - ее руки; так же, как мозг не обязательно знает, как именно нервы передают его команды рукам, так и верховный начальник не обязательно в деталях знает, как подчиненные ему начальники добиваются от своих подчиненных выполнения его приказов; и тем не менее, так же как импульсы, идущие по нервам - это команды не кого-нибудь, а именно мозга, так и все команды, отдаваемые начальниками всех уровней с тем, чтобы реализовать поставленные верховным начальником цели, в конечном счете исходят именно от верховного начальника (независимо от того, знает ли он что-нибудь об этих командах или нет). Что отсюда следует? А то, что чем меньше примесей отношений индивидуального и коллективного управления внутри авторитарно управляемой группы, чем в большей степени команды, отдаваемые начальниками разных рангов, направлены на достижение поставленных верховным начальником целей, тем ближе к 100% степень причастности верховного начальника к управлению совокупной деятельностью всех членов группы, а также к собственности на рабочие силы членов группы и на средства деятельности последней. В свою очередь, это означает, что, например, реальный верховный собственник любого капиталистического предприятия, феодального поместья и т. п. всегда причастен к управлению этими организациями и к собственности на них более, чем на 50% - даже в тех случаях, если он занимается управлением этой своей собственностью в среднем по 5 - 10 минут в месяц. До сих пор мы говорили о "верховном начальнике и собственнике" как об одном человеке. Однако эту роль может играть и группа людей, отдающая своим подчиненным команды как более-менее единое целое. При подсчете причастности отдельных членов этой малой группы к управлению подчиненной им большой группой и к собственности на нее важно не преувеличить степень единства малой руководящей группы: надо рассматривать ее не как монолит, но включить ее внутренние отношения управления и собственности в общую систему отношений управления и собственности, существующую внутри всей большой группы. (35) Насколько долго - зависит от того, о какой группе и вообще о какой конкретной ситуации идет речь. Одно дело, когда мы рассматриваем развитие какой-нибудь фирмы, и совсем другое - когда рассматриваем развитие человечества… (36) Маркс К. и Энгельс Ф. Соч. - 2-е изд. - Т. 23. - С. 772 - 773. (37) См.: Колганов А. И. Коллективная собственность и коллективное предпринимательство. - М.: “Экономическая демократия”, 1993; Боуман Э., Стоун Р. Рабочая собственность (Мондрагонская модель): ловушка или путь в будущее? - М.: “Экономическая демократия”, 1994; Ракитская Г. Миф левых о Мондрагоне / “Альтернативы”. - 1996. - № 2. - С. 104 – 118. (38) Ленин В. И. Полн. собр. соч. - 5-е изд. - Т. 33. - С. 109. (39) "Решетка" похоронит "паутину": Когда все компьютеры объединятся в супермозг // Свежий номер. - 2000. - 15 ноября. - С. 8. (40) Даровских В. Д. Перспективы комплексной автоматизации технологических систем. - Фрунзе: «Кыргызстан», 1989. - С. 22. (41) Аверин В. И. Экономика компьютеризации производства. - Пермь: Изд-во Пермского ун-та, 1990. - С. 8. (42) Там же, с. 70. (43) Даровских, Перспективы комплексной автоматизации..., с. 25. (44) Автоматизированные рабочие места в системе управления предприятием. Сборник научных трудов. - Ленинград: Изд-во ЛИЭИ, 1989. - С. 40. (45) Организация труда в автоматизированном производстве: новые социально- экономические явления и процессы. Межвузовский сборник. - Ленинград: Изд-во ЛФЭИ, 1989. - С. 151. (46) Там же, с. 39-40. (47) Б. Ихлов. Кошелек или жизнь? – «Рабочий вестник» (Пермь). - № 12. - Июнь 1993. - С. 8. (48) Попов Г. Х. Электронные машины и управление экономикой. - М.: «Московский рабочий», 1963. - С. 189. (49) Попов Г. Х. Проблемы теории управления. - М.: «Экономика», 1970. - С. 4. (50) Семенов Ю. И. Философия истории от истоков до наших дней: Основные проблемы и концепции. - М.: Старый сад, 1999. - С. 330. Почти теми же самыми словами Семенов повторяет свой вывод в брошюре "Введение во всемирную историю. Выпуск 3. История цивилизованного общества" (М., МФТИ, 2001. С. 205 - 206). (51) Мандель Э. Власть и деньги: общая теория бюрократии. - М.: «Экономическая демократия», 1992. - С. 56. (52) Там же, с.178. (53) Там же, с. 57. (54) Слово «бюрократ» в буквальном переводе на русский язык означает «столоначальник». Однако поскольку в качестве научного термина оно применяется к представителям социального слоя, составляющего аппараты авторитарного управления, то нет никаких оснований не называть бюрократом боевого офицера либо профсоюзного инструктора, назначенного на этот пост сверху. Такое переосмысление термина не должно нас смущать: в науке, философии, да и в обыденном разговорном языке подобное случается сплошь и рядом. Вот пример, хорошо известный марксистам: в работе «Немецкая идеология» Маркс и Энгельс называли идеологией – в переводе с греческого это слово означает «учение об идеях» – философские воззрения на мир, согласно которым в основе последнего лежат и им движут идеальные, духовные сущности. Сегодня же термин «идеология» обычно применяют к приведённым в систему выводам из той или иной обществоведческой доктрины, служащим руководством к действию для политических деятелей и организаций, а зачастую также и орудием обмана масс относительно действительной сущности и настоящих целей этих деятелей и организаций. (55) Там же, с. 53-54. (56) См., напр.: Троцкий Л. Д. Преданная революция. - М.: НИИ культуры, 1991. - С. 52-53 и др. (57) В данном случае словом «рабочая» обозначается не классовый характер, а социальный состав партии. (58) При буржуазной демократии мы имеем дело скорее с видимостью контроля над властью со стороны рядовых граждан, чем с реальным контролем снизу. Эта видимость служит классу капиталистов для тех же целей, что и видимость причастности мелких вкладчиков к собственности на имущество акционерного общества, и видимость "общественной собственности" в таких государствах, как СССР: она является одним из тех идеологических орудий власти, с помощью которых реальные хозяева производительных сил побуждают своих работников работать больше и лучше, а также не стремиться к изменению существующего общественного строя. (59) Маркс К. и Энгельс Ф. Соч. - 2-е изд. - Т. 20, с. 303. (60) Там же, т. 23, с. 495. (61) Там же, т. 23, с. 432. (62) Там же, т. 23, с. 498. (63) Там же, т. 20, с. 305-306. (64) Там же, т. 20, с. 206.
<< | >>
Источник: В. Бугера. Собственность и управление. 2003

Еще по теме 3. Сущность разделения труда.:

  1. 2. Влияние разделения труда на общественное развитие Разделение труда как социальный закон
  2. 1.1. СУЩНОСТЬ И ФУНКЦИИ ТРУДА, ЕГО СОЦИАЛЬНЫЕ АСПЕКТЫ. ПРЕДМЕТНАЯ ОБЛАСТЬ СОЦИОЛОГИИ ТРУДА
  3. ОБЩЕСТВЕННОЕ РАЗДЕЛЕНИЕ ТРУДА
  4. РАЗДЕЛЕНИЕ ТРУДА И ЭКОНОМИЧЕСКИЙ РОСТ
  5. 7.1. РАЗДЕЛЕНИЕ И КООПЕРАЦИЯ ТРУДА
  6. Неравноправное разделение труда
  7. 3. Анормальное разделение труда Аномия
  8. РАЗДЕЛЕНИЕ ТРУДА: К ПРЕКРАЩЕНИЮ НАДОМНИЧЕСТВА
  9. 1. «О разделении общественного труда» (1893)
  10. Глава II ПРИНУДИТЕЛЬНОЕ РАЗДЕЛЕНИЕ ТРУДА