Монастыри имели не только доходы. С течением времени увеличиваются и расходы, становясь все тяжелее, тогда как доходы неумолимо уменьшаются. К расходам, связанным с содержанием братии монастыря, зданий и вотчин, нужно прибавить милостыню, предоставление жилья для королевских, епископских и княжеских пенсионеров (praebendarii), прием гостей знатных и простых, путников и паломников, прием визитаторов, членов генерального капитула, соседних аббатов. Тяжелое бремя. Архиепископы могли прибыть в аббатство в сопровождении свиты на 50 лошадях, а епископы — на 30 лошадях. Визит в такое маленькое аббатство, как Эйнсхем, проходил в сопровождении свиты, включавшей повара, девять оруженосцев, 13 слуг, трех «грумов», одного помощника повара, двух кухонных мальчиков и одного гонца. Все они требовали и получали подарки! Некоторые гости пировали слишком долго, так что пришлось сократить продолжительность бесплатного пребывания в монастыре до одного дня; сверх установленного срока гость был обязан платить. Другие расходы: госпитализация больных, общественные работы, «участие в расходах», навязывавшихся папами и епископами, князьями и королями, руководителями орденов и монастырями, оказавшимися в бедственном положении, ежегодные пожертвования, подарки, оброки, подати, военные выкупы и пр. Английские цистерцианцы заплатили более трети выкупа за плененного короля Ричарда Львиное Сердце. В 1452 году герцог Бургундии призвал своих подданных «заставить подчиниться город Гент». Картезианцы выделили ему сумму в тысячу франков. В 1424 году бургундский герцог просил о помощи, обещая, что «отблагодарит за это». Картезианцы отказались. И счетная палата Дижона объявила о том, что «монахи будут обязаны платить те же налоги, что и другие жители Дижона, безо всяких привилегий», — то есть налог на вино, продаваемое сверх установленного количества. Стать избранным аббатом монастыря, освобожденного от налогов, обходилось очень дорого. Нужно было добраться до Рима, чтобы папа утвердил в должности, задержаться там, выплатить свой взнос. В XIII веке выборы стоили аббатству более 4 тысяч марок. Чтобы заставить платить, Рим грозил отлучением. И монахи продолжали исправно платить, пока не ослабел страх этой угрозы по причине частого ее употребления. Например, один английский аббат в 1320 году должен был уплатить 8 тысяч флоринов, чтобы избежать наказания. Налоговое бремя непрерывно росло, тогда как по различным причинам доходы монастырей падали, приводя во многих случаях к разорению. В XII и даже в конце XI века усердие верных христиан приобрело более одухотворенные и подвижнические формы, например самостоятельные дальние паломничества, поэтому пожертвования на них делаются более редкими. Щедрость дарителей иссякала в лице их детей, которые, обеднев, проявляли меньше желания следовать примеру родителей. Сеньоров больше притягивают города, и они отказываются жертвовать на затерянные в лесах монастыри. Эстафета переходит к новым орденам сугубо городского характера — францисканцам, кармелитам, доминиканцам... Одно аббатство в 1095–1200 годах получило 65 пожертвований, в 1201–1250-м — уже 19, в 1250–1300 годах — только шесть и в последующие века — всего два пожертвования в свою пользу. Кроме того, начиная с XIII века, пожертвования делаются в совершенно конкретных целях. Они предполагают определенные условия и по существу являются своего рода продажей, а для некоторых дарителей — средством защиты наследства от распыления, которое ему грозит со стороны соседей и алчных потомков. Снова наблюдается некоторое оживление в виде денежных даров со стороны «молодой буржуазии», адресованных картезианцам, тамплиерам, госпитальерам, цистерцианцам, но это оказалось лишь проблеском. Дух, вера, создавшие в X веке «наиболее влиятельное течение из всех, что знала экономическая история» (Ж. Дюби), к тому времени уже иссякли. Помимо всего прочего, XIII век знаменует собой конец периода обширной распашки новых земель, использования пустошей и болот: тяжело найти конверзов, а обработка земли непосредственно монахами практикуется все меньше и меньше. Отныне плодородные земли обрабатывало само население, становившееся все более многочисленным. У монахов уже не было средств покупать землю, и им приходилось довольствоваться угодьями, прилегающими непосредственно к монастырю, и пытаться извлечь максимальную прибыль из бывших в ходу податей: из шампара, заключавшегося в поставках части сельскохозяйственной продукции; из испольщины, то есть раздела расходов и прибыли между хозяином и арендатором. Это была плохая система, ибо она порождала жестокость, тем более что сам крестьянин всегда расположен к обману, а не к уплате налога. В этих условиях цистерцианцы приобрели себе прочную и, вероятно, заслуженную репутацию жалких скупердяев. Итак, квазимонополия аббатств, которой они пользовались долгое время, была обречена. С монахами конкурировали теперь новые центры — коммуны, приморские города-республики (прежде всего Венеция и Генуя), банки. Постоянные доходы и накопленные состояния утратили свою ценность. Отныне бенедиктинские и клюнийские аббатства вступают в нескончаемый период экономического кризиса, вынуждающего их продавать свои владения или, за неимением лучшего, закладывать свои доходы на годы вперед. Вот, например, что произошло с аббатством Сен-Пьер-де-Без в 1381 году. «Монахи запутались тогда в огромных долгах. Их преследовали кредиторы, безжалостно заставлявшие продавать свои владения и даже угрожавшие отлучением. (Аббат тщетно пытался занять денег у какой-нибудь милосердной души)... но ни в ком не находил ни сострадания, ни милосердия: остались лишь денежные воротилы да ростовщики». Один только мещанин из Дижона, Пийом Желинье, выказал желание прийти им на помощь, но при условии, что аббатство обеспечит его поручительство всей своей собственностью: сукновальной мельницей, трепальной машиной для переработки дубильной коры, печью, сборами податей, местами проведения ярмарок. Желинье оставил монахам лишь минимум для проживания. «В течение шести лет монахи жили малым и вновь сделались похожими на монашество первых веков христианства» (Монтене). Неизвестно, утешило ли это их самих.