Главная и основная догма, из которой исходили, в частности, Гитлер и другие нацистские главари при построении своей «доктрины», заключалась в следующем: истинная идеология базируется не на логике, не на разуме, а на слепой, иррациональной вере. Фашистские заправилы сознательно противопоставляли свое «органическое мировоззрение», ядром которого была «жизнь», а не «исти на ради истины», научному мировоззрению, которое они третировали как схоластическое, механическое и т. п.231. Конечно, за всеми их словесными мистификациями скрывается весьма определенное идейное и политическое содержание. Неясность, нечеткость формулировок, обрамление программных установок мистифицированной фразеологией позволяли фашистам маскировать классовую сущность своей идеологии и в этой связи использовать в своих контрреволюционных целях широкие слои мелкой буржуазии, т. е. находить массовую социальную базу. «Фашистский дух, — провозглашал, например, Муссолини, — бежит от всякой произвольной ипотеки на таинственное будущее. Мы не верим в догматические программы, во все эти твердые рамки, в которые нужно вместить сложную, изменчивую и многоцветную действительность. Мы позволяем себе роскошь согласовать и превзойти в себе те антитезы, которые разъедают других... Мы позволяем себе роскошь быть аристократами и демократами, консерваторами и прогрессистами, реакционерами и революционерами, ле- галистами и иллегалистами в соответствии с обстоятельствами времени, места и среды, одним словом, в соответствии с историей, в которой мы вынуждены жить и действовать»232. Рассматривая классовую сущность фашистской идеологии, П. Тольятти отмечал: «Что мы обнаруживаем анализируя фашистскую идеологию? Всего понемногу. Эта идеология эклектична. Но крайний национализм — повсюду составная часть идеологии всех фашистских движений... Фашистская идеология включает множество разнородных элементов. Мы должны с этим считаться, ибо эти особенности позволяют нам понять, чему служит данная идеология. А она служит объединению различных течений в борьбе за господство над трудящимися массами и за создание в этих целях широкого массового движения» 233. То обстоятельство, что фашистская идеология была эклектичной, противоречивой и внешне примитивной, использовалось и нередко используется и современными буржуазными идеологами для маскировки классовой сущности идеологии фашизма, да и самого фашистского движения в целом. Буржуазные историки утверждают, что то, что принято называть «идеологией», «мировоззрением» или «философией» фашизма, есть не более как социально-психологическое описание противоречивых, не поддающихся суммарному теоретическому исследованию инстинктов толпы, что это только отражение идеологии мещанства, взбунтовавшегося против последствий первой мировой войны, последствий послевоенной разрухи и экономического кризиса и т. д. В таком случае, во-первых, идеология фашизма исключается из сферы теоретико-социального исследования и становится предметом психоанализа и социальной кри минологии, и во-вторых, империалистические круги освобождают* ся от ответственности за фашистские преступления, поскольку ми» ровоззрение фашизма отождествляется с «инстинктами толпы», ? «идеологией мещанства». Конечно, отмечает советский исследователь С. Ф. Одуев, понятия «философия» и «фашизм» ставить рядом рискованно, тем не менее правомерно и необходимо. Несмотря на противоречивость и примитивность, у фашизма была и есть своя философская концепция, ибо так или иначе фашисты решали и основной вопрос философии и отвечали на вопрос о сущности бытия и духа, о сущности человека и смысле его жизни 234. Не представляя собой единого целого, фашистская «философия» по своей классовой, партийной направленности выражала, подчеркиваем это, интересы самих реакционных, шовинистических кругов империалистической буржуазии; она была философией империалистической агрессии и войны, философией преступления, как называл ее Томас Манн. Иррационалистическое, мистическое «органическое мировоззрение» служило фашистам теоретической опорой отрицания предшествующей рационалистической и демократической традиции в культуре. Так, в частности, итальянский фашиствующий философ Оттавиано в своей статье «Антисовременное» призывал, по сути дела, к полному отказу от всей предшествующей рационалистичен кой и демократической культуры. «С тех пор как Декарт нашел критерий истины в субъекте, а не в объекте, переместив ее естественную основу, с тех пор как протестантизм своей пагубной доктриной свободного исследования потряс основы религиозного авторитета, с тех пор как фатальный дух «Энциклопедии» в своем безум* ном антиисторизме отверг ценность традиции... с тех пор как И. Кант попытался построить метафизику на основе морали, унич* тожив и ту и другую, с тех пор как французская революция освободила поле деятельности для необузданного эгоизма, с тех пор как натурализм Руссо уравнял всех людей... с тех пор... на сцену вышли необразованные и грубые массы, которые в погоне за материальными богатствами ввергли мир в неописуемую бойню»235. И подстрекали их к этому, подчеркивает Оттавиано, именно «представители мцра культуры», забывшие о моральных ценностях и традициях и сделавшие из человека меру истинного и ложного, добра и зла, справедливого и несправедливого236. Итальянские фашисты отвергали историю, откровенно проповедовали исключительную ценность антиистории. Так, Тильгер в книге «История и антиистория» превозносит фашистов за их «господство» над историей: «Делу мира гораздо в большей степени служат люди и партии, которые не позволяют истории господствовать над собой, но крепко держат ее в руках, чем те, которые в силу суеверного преклонения перед историей оставляли на произвол судь бы в его первозданном естестве беспорядочный и хаотический поток европейской жизни. История сегодня сведена с пьедестала... она очеловечилась. Она представляется теперь изготовленной из крови, страстей, воли и ошибок людей, живая, свободная, непредвидимая, как все человеческие творения»237. В том же духе открыто проповедовал самый дикий обскурантизм Орестано. Установив, что «истинная» философия есть прославление того, кто не мыслит, Орестано восклицает, что как раз это и есть «философия, полностью и изначально итальянская. Предложить миру обучение этой философии значило бы завоевать Италии новый примат, примат философский...»238. Э. Гарин отмечает, что «после 1929 г., в то В|ремя как терпели крах последние иллюзии многих веривших в официальную итальянскую культуру», Орестано «выпала честь стать выразителем всего наиболее темного, смутного, двусмысленного, что оставалось в обращении и предпринимало попытки утвердиться различным образом»239. И все же все это не просто фальсификация науки, не просто дикие, шарлатанские измышления идеологов фашистского разбоя. Обскурантизм, нападки на науку, на объективную истину, воспевание иррационализма, самых «темных и мрачных» человеческих инстинктов и т. п. — все это имело определенную цель: обосновать воинственный волюнтаризм, агрессивность фашистского «мировоззрения», в конечном счете пробудить в массах «жажду крови». Апеллируя к «философии жизни» ф. Ницше, к «жизненному порыву» А. Бергсона, рассматривавши! «жизнь» как «отчаянную авантюру», как смелое вторжение в возможности бытия, как то, что предваряет всякое существование, Гитлер, фашисты требовали, чтобы фашистское мировоззрение исключало всякую созерцательность, было «активным», «практическим», наступательным «духовным оружием». Фашистам не нужна была теория, рациональная и научная. Им нужна была «идея», имеющая черты страсти, зовущая к действию. Отсюда апелляция к мистике, к мифу, поскольку только они мо- гут-де вызвать озарение, непосредственную общность между толпой и «идеей-силой» (по выражению Джентиле), что и порождает иррациональный порыв, страсть, находящую выход в действии.