Глава II ФАШИЗМ — ПОРОЖДЕНИЕ ИМПЕРИАЛИСТИЧЕСКОЙ СТАДИИ РАЗВИТИЯ КАПИТАЛИЗМА
С марксистской точки зрения непосредственные предпосылки фашизма формируются с началом вступления капитализма в империалистическую стадию своего развития. В. И. Ленин, подчеркивая реакционный характер империализма, писал: «...Политически империализм есть вообще стремление к насилию и к реакции»48. Подобная тенденция характерна для всех стран, вступивших в фазу империализма. Ленин указывал, что империалистическая реакция усиливается при всяких политических порядках, начиная с самодержавной монархии и кончая буржуазно-демократической республикой, хотя, разумеется, в странах политически отсталых тенденция к ре< акции «по всей линии» более сильна, чем в странах с укоренившимися демократическими традициями. Так, во Франции, напри^ мер, воздействие реакционных тенденций сковывалось довольно высоким уровнем развития буржуазной демократии, достигнутым в значительной степени вопреки самой буржуазии. Благодаря борьбе пролетариата, демократически настроенных представителей буржуазии в итоге четырех революций французская буржуазия, по словам Ленина, «вся была переделана в республиканскую, перевоспитана, переобучена, перерождена» 49* Конечно, это отнюдь не означает, что Франция была застрахована от фашизма. Фашизм был взращен империалистическими кругами и во Франции, хотя в силу многих причин (на которых мы остановимся ниже) окончательно победить в этой стране он не смог, как не смог победить и в Англии, в которой демократические традиции также были глубоко укоренены. Фашизм одержал победу в странах, которые позднее других преодолели феодальную раздробленность, в которых капиталистические отношения возникли позже и развивались медленнее, чем, в частности, в Англии и во Франции. Возьмем для примера Германию, «классическую» страну фашизма. Для ее истории имело весьма важное значение то, что она вплоть до второй половины XIX в. состояла из множества (до 300) самостоятельных феодальных государств. Вследствие этого капиталистические отношения в Германии возникли позже и развивались медленнее, чем в других странах Европы. В результате экономической отсталости и политической слабости немецкая буржуазия в течение длительного времени находилась в подчинении феодально-абсолютистской монархии. «В Германии,— писал Ф. Энгельс,— мещанство — это плод потерпевшей поражение революции, результат прерванного и обращенного вспять развития; благодаря Тридцатилетней войне и последовавшему за ней периоду оно приобрело свои особые, резко выраженные характерные черты: трусость, ограниченность, беспомощность и неспособность к какой бы то ни было инициативе, между тем как почти все другие крупные народы переживали как раз в это время быстрый подъем» 50. К тому же когда немецкая буржуазия в середине XIX в. стала наконец достаточно сильной, чтобы добиться власти, на арену социальной жизни уже вышел ее антипод— пролетариат. В конечном счете именно страх перед рабочим классом привел к тому, что в Германии буржуазия отказалась решать вопрос о власти революционным путем (в отличие от французской буржуазии, которая осуществила в 1789 г. свою победоносную революцию) и вместо этого пошла на компромисс, на раздел власти с темными силами прошлого, с монархией, с прусским офицерством и юнкерами51. И поскольку историческая необходимость объединения германских государств была осуществлена сверху, «железом и кровью», поскольку империя была делом рук прусской военщины, прусской реакции, возглавляемой Бисмарком, поскольку «Германия первоначально обретает свое единство в прусской казарме...»52, постольку в ней надолго остались законсервированными многочисленные реакционные, полу* феодальные пережитки. В. И. Ленин, характеризуя немецкую буржуазию второй половины XIX в., также отмечал, что она всегда «трусливо отворачивалась от нараставшей в Германии революции, торгуясь с правительством помещиков, примиряясь с королевским всевластием...»53. Буржуазия, в сущности, приняла политические идеалы юнкерства, уступила ему ведущие политические позиции. Антидемократический и милитаристский дух прусского юнкерства наложил свой зловещий отпечаток на все внутри- и внешнеполитическое развитие страны. Выросшая под крылом юнкерской аристократии, буржуазия, окрепнув и захватывая в экономике одну позицию за другой, отнюдь не вторгалась в прерогативы своего союзника и покровителя в сфере государственного управления и внешней политики. Она крепко держалась за своего повелителя, видя в реакционном прусском дворянстве надежную защиту от рабочего класса, ту силу, которая обеспечит ей благоприятные условия для наживы внутри страны, а также достижение агрессивных империалистических целей. Немалую роль играли также надежды германской буржуазии на пресловутые военные таланты прусских милитаристов, которым предстояло возглавить кайзеровские армии на полях сражений будущих империалистических войн. По всем этим причинам Германия, Германская империя, созданная «железом и кровью», превратилась в полуабсолютист- ское полицейско-бюрократическое государство, которое в свое время еще К. Маркс весьма точно охарактеризовал как «обши- тый парламентскими формами, смешанный с феодальными придатками и в то же время уже находящийся под влиянием буржуазии, бюрократически сколоченный, полицейски охраняемый военный деспотизм...»54. Тот факт, что немецкая буржуазия в историческом смысле «запоздала» в борьбе за утверждение своей политической власти, оказал огромное воздействие и на специфику перехода Германии от капитализма свободной конкуренции к монополистическому капитализму. И здесь немецкая буржуазия также «запоздала». Именно поэтому она чувствовала себя «ущемленной», «обойденной» империалистической буржуазией других стран, которые значительно опередили Германию при захвате колоний, источников сырья, рынков сбыта и сфер приложения капитала. Все это делало германский империализм крайне агрессивным; его ведущие представители слишком привыкли «ставить ставку на силу меча»55, открыто требовали для Германии «места под солнцем», откровенно выступали за передел мира, за захват колоний, провозглашали военную мощь главным фактором реализации своих экспансионистских целей. Вместе с тем историческое «опоздание» германского империализма дало немецкой буржуазии определенный шанс: предопределило тот факт, что на рубеже XIX и XX вв. процесс концентрации производства и капиталов в Германии шел гораздо быстрее, чем в других странах. Быстрое развитие германского монополистического капитализма объяснялось многими причинами. Прежде всего германские капиталисты могли широко использовать и использовали отечественные и заимствованные в других странах новейшие достижения научно-технического прогресса, что стимулировало особенно быстрое развитие таких передовых отраслей промышленности, как машиностроение, электротехническая, химическая, судостроительная и т. п. Существенное значение имело также и то, что германские капиталы в большей степени, чем, например, английские и французские, вкладывались в национальную экономику, поскольку Германия имела сравнительно мало колоний. Это способствовало интенсивности разви-* тия отечественного производства. Ускоренному развитию монополистического капитализма в Германии способствовало также ограбление Франции в результате ее поражения в ходе франкопрусской войны в 1870—1871 гг.: захват лотарингских рудников, 5 млрд. франков французской военной контрибуции. Важную роль для экономического роста страны играла также милитаризация промышленности, увеличение военных заказов, обусловленных подготовкой германского империализма к войне за передел мира. Характеризуя положение, создавшееся в Германии в начале XX в. в результате концентрации промышленности, В. И. Ленин отмечал: «Менее чем одна сотая доля предприятий имеет более 3Д общего количества паровой и электрической силы! На долю 2,97 млн. мелких (до 5 наемных рабочих) предприятий, составляющих 91% всего числа предприятий, приходится всего 7% паровой и электрической силы! Десятки тысяч крупных предприятий— все; миллионы мелких — ничто»56. Концентрация промышленности и капиталов вела к образованию крупнейших монополий и картелей, могущественных финансовых объединений. Например, стальной и чугунный картели перед началом первой мировой войны контролировали в соответствующих отраслях до 98% производства, 9 берлинских банков (среди них крупнейшие «Немецкий банк» и «Учетное общество») сосредоточивали половину всех вкладов в стране57. Со всей определенностью можно констатировать, что уже в начале XX в. в Германии сложилась финансовая олигархия; крупнейшие монополистические объединения, возглавляемые такими промышленными и финансовыми магнатами, как Кирдорф, Штумм, Г. Крупп, А.. Тиссен, братья Маннесман, Т. Стиннес и др., контролировали почти всю промышленность и финансы страны. «Шесть крупнейших берлинских банков,— писал В. И. Ленин в книге «Империализм, как высшая стадия капитализма»,— были представлены через своих директоров в 344 промышленных обществах и через своих членов правления еще в 407, итого в 751 обществе... Среди этих торгово-промышленных обществ мы встречаем самые разнообразные отрасли промышленности, и страховое дело, и пути сообщения, и рестораны, и театры, и художественную промышленность и пр. С другой стороны, в наблюдательных советах тех же шести банков был (в 1910 г.) 51 крупнейший промышленник, в том числе директор фирмы Крупп... и т. д. и т. п.»58. Германия, как очевидно, убедительно подтверждала вывод В. И. Ленина- о «личной унии» банков с крупнейшими предприятиями промышленности и торговли, о слиянии «тех и других посредством владения акциями, посредством вступления директоров банков в члены наблюдательных советов (или правлений) торгово-промышленных предприятий и обратно»59. Быстрый процесс концентрации производства и капиталов шел и в сельском хозяйстве Германии. Этот процесс развивался в Германии специфическим, «прусским» путем, мучительным для мел кого крестьянства, вытеснявшегося крупным помещичьим землевладением. Характеризуя «прусский» путь развития сельского хозяйства, В. И. Ленин писал: «...крепостническое помещичье хозяйство медленно перерастает в буржуазное, юнкерское, осуждая крестьян на десятилетия самой мучительной экспроприации и кабалы, при выделении небольшого меньшинства «гроссбауэров» («крупных крестьян») х. Так, к концу XIX в. в Германии насчитывалось около 3 млн. мелких крестьянских хозяйств, земельные участки которых не превышали 2 га; причем они составляли свыше половины общего числа хозяйств страны. Наряду с этим в Германии крупные юнкерские хозяйства (превышающие 100 га) занимали более половины всех сельскохозяйственных угодий, а в Восточной Пруссии—более трети. В целом по стране помещики и кулаки, на долю которых приходилось в 1907 г. 5% всех имевшихся в Германии хозяйств, сконцентрировали в своих руках более половины обрабатываемых земель. Важно учесть, что крупные аграрии и финансовые магнаты активно взаимодействовали; помещики участвовали в деятельности банков, картелей и синдикатов, в свою очередь монополисты (Кирдорф, Тиссен, Крупп), приобретая поместья, становились крупными земельными собственниками 60. Таким образом, примечательная черта развития Германии на рубеже XIX и XX вв.— ускоренный рост монополистического капитализма в сочетании с консервацией феодальных пережитков и неприкосновенностью позиций юнкерства. Во всяком случае перед первой мировой войной среди крупнейших богачей Германии, имевших имущество стоимостью свыше 5 млн. марок каждый, 43% составляли дворяне. Представители дворянства контролировали военно-бюрократический аппарат управления, занимали высшие административные посты, а также офицерские должности в армии и во флоте; большая часть дипломатов также были дворяне. Могущество юнкерства, сросшегося с монополиями, значительно усугубляло реакционность и агрессивность германского, «юнкерско-буржуазного» империализма. Тотальная подготовка к империалистическим войнам значительно ускорила развитие в Германии государственно-монополистического капитализма. Конечно, элементы государственно-монополистического капитализма начали формироваться в Германии еще задолго до первой мировой войны. В частности, в Германии государство играло важную роль в формировании самого капиталистического способа производства. Как указывал К* Маркс, в Германии государственная власть, т. е. концентрированное и организованное общественное насилие, широко использовалась для того, чтобы ускорить процесс превращения феодального способа производства в капиталистический и сократить тем самым его переходные стадии61. По мере развития капиталистических производственных отношений, по мере превращения Германии в крупную капиталистическую державу во все возрастающей степени стало проявляться противоречие между экономической мощью нарождающегося германского империализма и относительно узкой сферой его влияния. Это также побуждало германских монополистов и юнкеров все шире использовать государственный аппарат в своих экономических и политических целях. В начале XX в. государству в Германии уже принадлежали железные дороги, 40% угольных запасов страны. Большое значение имели правительственные заказы монополиям на поставки вооружения, и особенно на строительство флота. Уже в то время «личная уния» банков с промышленностью в Германии широко дополняется «личной унией» тех и других с правительством 62. И разумеется, мировая война 1914—1918 гг. решающим образом стимулировала в Германии государственно-монополистический капитализм. Германия вступила в войну в расчете на молниеносную победу; она была с точки зрения экономических условий не готова к длительному ведению войны. Поскольку война затягивалась и требовала максимального напряжения экономики, мобилизации всех экономических ресурсов, а также поскольку Германия в результате блокады была изолирована почти от всех внешних рынков, постольку для германского империализма широкое государственно-монополистическое регулирование стало насущной, объективной потребностью. Германские монополии и финансовая олигархия первыми внесли «начала огосударствления капиталистического производства, соединения гигантской силы капитализма с гигантской силой государства в один механизм, ставящий десятки миллионов людей в одну организацию государственного капитализма»63. Германией управляли крупнейшие магнаты капитала, бесцеремонно использовавшие в своих целях государственный аппарат. Бесспорно, это была общая объективная закономерность. Процесс концентрации производства и капитала во всех развитых странах вел к формированию могущественных финансово-промышленных олигархий. Но первенство, повторяем, в развитии этого процесса было за Германией. Она была более отсталой, чем, например, Америка, во многих отношениях — «в отношении техники и производства, в политическом отношении, но в отношении организованности финансового капитализма, в отношении превращения монополистического капитализма в государственно-монополистический капитализм — Германия была выше Америки»64. За время первой мировой войны в Германии дело дошло «до руководства хозяйственной жизнью 66 миллионов людей из одного центра, до организации одним центром народного хозяйства 66 миллионов людей...»65, и все это для того, «чтобы «верхние 30 ООО» могли положить в карман миллиарды военной прибыли и чтобы миллионы погибали на бойне для пользы этих «благороднейших и лучших» представителей нации»66, т. е. небольшой кучки юнкеров-дворянчиков и горстки финансовых тузов. Среди этих представителей олигархии были уже перечисленные выше Э. Кирдорф, Г. Рёхлинг, П. Рейне, Г. Крупп и др., которые впоследствии сыграли решающую роль в приходе фашистов к власти и стали затем главными действующими лицами в экономике «третьего рейха». Схожие процессы имели место и в Италии. В сущности, между историческими судьбами Германии и Италии можно провести определенную параллель: в обеих странах национальное воссоединение было осуществлено «сверху» (правда, в Италии оно было связано с революционной борьбой широких народных масс). Тем не менее буржуазная революция в Италии не была завершена. Как отмечал Ф. Энгельс, итальянская либеральная буржуазия, придя к власти в период борьбы за национальную независимость, не смогла и не захотела довести свою победу до конца. Она не уничтожила остатков феодализма и не реорганизовала национального производства на современный буржуазный лад. Не способная обеспечить стране относительные и временные преимущества капиталистического строя, буржуазия взвалила на нее все трудности, все тяготы этого строя67. Над страной по-прежнему висел груз феодальных пережитков. Социальные противоречия были чрезвычайно остры, господствующие классы — реакционны, либеральные институты — немощны. Точно так же, как и в Германии, в Италии на рубеже XIX и XX вв. быстрыми темпами началось перерастание свободного капитализма в империализм. Правительство взяло в свои руки производство табака, добычу соли, эксплуатацию железных дорог страны. Возникла итальянская национальная металлургия. Крупные субсидии и выгодные заказы от правительства получали судостроительные и навигационные компании, а также многие другие отрасли итальянской экономики. Именно поэтому П. Тольятти отмечал, что хотя итальянский империализм «можно отнести к числу наиболее слабых, поскольку у него нет собственного сырья и пр., но с точки зрения организации, структуры он, без сомнения, один из наиболее развитых»68. И, добавим, агрессивных. Подобно германскому, итальянский империализм также жаждал территориальных приобретений, также стремился к колониальным захватам. Таким образом, в конце XIX в. на мировой арене сформиро вались две группы соперничающих между собой капиталистических стран. Против капиталистов Англии и Франции «выдвинулась другая группа капиталистов, еще более хищническая, еще более разбойничья — группа пришедших к столу капиталистических яств, когда места были заняты, но внесших в борьбу новые приемы развития капиталистического производства, лучшую технику, несравненную организацию...» Ч Эту группу возглавляла Германия, господствующие классы которой требовали передела мира в свою пользу. Уже в 1891 г. наиболее агрессивные и реакционные круги германской буржуазии и юнкерства создали шовинистическую организацию — «Пангерманский союз». «Король во главе Пруссии, Пруссия — во главе Германии, Германия во главе мира» — таков был основной лозунг пангерманцев. Пангерманцы требовали захвата английских, французских, бельгийских колоний, присоединения к Германии территорий, заселенных немцами в Австрии, Франции, Бельгии, Голландии и т. д. Пангерманцы выдвигали планы отторжения от России Прибалтики, лелеяли мечту о захвате Польши, Украины и даже Кавказа, откуда намеревались угрожать Британской Индии. Они собирались превратить в германскую колонию Османскую империю. В пангерманских кругах вынашивались проекты создания германской колониальной империи в Африке и Латинской Америке. В экспансионистских замыслах пангерманцев важное место отводилось борьбе против США за установление полного господства империалистической Германии на Американском континенте. Представители олигархии так же откровенно лелеяли мечту о «Великой Германии». Густав Крупп твердо верил, что германская империя представляет собой ось Европы. Вокруг этой оси он хотел консолидировать тевтонскую «Срединную Европу», которая включала бы Австро-Венгрию, нейтральные государства: Голландию и Швейцарию, а также Скандинавию. Французскую же территорию надлежало, по его мнению, аннексировать до линии Мозель — Маас. Крупп предвкушал возникновение огромной тевтонской колониальной империи и в Центральной Африке. Он доказывал: «Если эти задачи будут осуществлены, германская культура и цивилизация возглавят прогресс человечества; во имя достижения такой цели стоит сражаться и побеждать, проливая благородную кровь»69. Эти сумасбродные и вместе с тем опасные идеи и планы широко пропагандировались в печати, отравляя сознание многих немцев шовинистическим угаром, оказывали значительное влияние и на правительство, на разработку им внешнеполитического курса страны. В конце 90-х годов XIX в. финансовая олигархия и юнкерство, руководящие деятели правительства Германии открыто выдвинули экспансионистскую программу приобретения новых территорий. Выступая в рейхстаге в 1897 г., статс-секретарь ведомства иностранных дел князь фон Бюлов, лицемерно ссылаясь на то, что немцы якобы не имеют «жизненного пространства», цинично заявил: «Те времена, когда немец одному из своих соседей уступал землю, другому море, а себе оставлял небо... эти времена прошли...». И угрожающе продолжал: «Мы требуем и для себя места под солнцем» 70. В новых исторических условиях, когда территориальный раздел мира между великими державами уже был завершен, правящая клика Германии начала готовить новый тур колониальных захватов. Кайзер Вильгельм II, к ликованию магнатов военной промышленности и множества честолюбивых милитаристов, произносил одну за другой провокационные по отношению к соседям Германии речи: «Если германский орел залетел куда-нибудь и вонзил свои острые когти в землю, то эта страна должна принадлежать Германии и навсегда останется германской»71. Он непрестанно бряцал оружием и требовал большего влияния, большего «жизненного пространства», больше колоний, большего «присутствия на море», больше военных кораблей, больше солдат. В 1914 г, правители Германии, энергично поддерживаемые всей имперской финансовой и политической элитой, развязали первую мировую войну. Спустя 4 года, в 1918 г., Германия потерпела сокрушительное поражение. Победители — страны Антанты навязали Германии тяжелый, унизительный Версальский договор. Договор значительно ограничивал суверенитет Германии, но в то же время сохранил основы власти германского империат лизма. Буржуазии, почувствовавшей смертельную опасность, опасность своего ухода с исторической сцены, снова удалось спастись. Виновники развязывания войны остались безнаказанными. Генеральный штаб не был распущен. Владельцев концернов, юнкеров и крупных помещиков никто и пальцем не тронул. Более того, монополисты — виновники войны не только нажились на военных поставках, значительно увеличив свое состояние, но фактически укрепили свои политические позиции. Предательство правых социал-демократических лидеров в ходе Ноябрьской революции 1918 г. сделало возможным то, что капитализм, власть монополий, несмотря на крушение кайзеровской империи, были спасены. Во всех решающих сферах общественной жизни в годы Веймарской республики по-прежнему властвовали представители старой элиты, лишь немного поседевшие монополисты-промышленники и банковские толстосумы, а также сыновья, зятья или племянники людей, которые задавали тон при кайзере Вильгельме II и даже еще при канцлере О. Бисмарке 72. Именно старая финансовая и политическая элита заключила в 30-е годы союз с Гитлером и привела его к власти, а Германию— к фашизму и катастрофе. Конечно, монополисты и нацисты не сразу нашли общий язык. Гитлеровский путч в Мюнхене в 1923 г. провалился. Гитлер был арестован, а нацистская партия была запрещена. Почему? Главная причина заключалась в том, что к этому времени революционная борьба немецких трудящихся пошла на убыль. К власти пришло правительство, составленное только нз представителей буржуазных кругов, без социал-демократов. Монополисты, магнаты капитала почувствовали себя увереннее и сочли, что установление террористической фашистской диктатуры пока не является актуальным. К тому же'правящие круги Германии опасались, что приход к власти нацистов, открыто проповедующих идеи реванша, вызовет международные осложнения. Французское правительство даже сделало по этому поводу официальное предупреждение73. Тем не менее буржуазия весьма снисходительно отнеслась к нацистам. Суд против Гитлера и его приспешников закончился фарсом: все они были приговорены к небольшим срокам тюремного заключения и вскоре выпущены на свободу. Гитлер, в частности, был осужден на 5 лет, но уже через год освобожден. В тюрьме Гитлер продиктовал библию нацизма — «Майн кампф», которая была издана в 1925 г. и составила впоследствии основу фашистской идеологии и пропаганды. 1924—1926 годы были для Нацистов трудными. Однако в 1927—1928 гг. в Германии появились симптомы, возвещающие о приближении конца частичной стабилизации капитализма. Начавшийся в 1929 г. мировой экономический кризис оказал огромное воздействие на Германию. К концу 1929 г. промышленные предприятия были загружены менее чем наполовину. К лету 1930 г. армия безработных и частично безработных перевалила за 6 млн. человек. В 1932 г. в Германии примерно каждый четвертый рабочий или служащий был безработным, жил в нужде, голодал. Кризис в промышленности сопровождался глубоким аграрным кризисом, который вел к разорению миллионов крестьян, ремесленников, мелких предпринимателей и торговцев. Социально-экономические последствия кризиса, стремление буржуазии переложить все его тяготы на плечи трудящихся привели к обострению недовольства трудящихся, росту забастовочной борьбы, к формированию резких антикапиталистических настроений. Росло влияние коммунистов. Все это вызвало у буржуазии панический страх за свою дальнейшую судьбу. В этой обстановке реакционные круги монополи- стического капитала все больше стали склоняться к открытому насилию, сделали основную ставку на фашизм. Они надеялись с помощью нацистов и Гитлера обуздать рабочих, порвать с Версальским договором, покончить с марксизмом, разрушить Веймарскую республику. Уильям Ширер в своей книге «Подъем и падение третьего рейха» отмечал, что правые в Германии столь страстно желали упразднения республики, что прямо-таки с не- мыслимым тупоумием, предубежденностью, недальновидностью подкапывались под ее устои. Они желали возрождения авторитарного государства, которое, в сущности, уже существовало в Германии в годы первой мировой войны и обеспечивало властям полное подавление какой-либо оппозиции. В конечном счете многое им удалось сделать в этом направлении уже во время Веймарской республики74. В 1929 г. в период кризиса были значительно ущемлены права,парламента, в конституцию страны были вйесены поправки, позволяющие президенту управлять страной на основе чрезвычайного законодательства, т. е. не считаясь с парламентом. Последнее парламентское правительство, возглавляемое социал-демократом Германом Мюллером, рухнуло в 1930 г. Все последующие правительства — Брюнинга, Папена, Шляйхера, Гитлера — опирались уже не на большинство в рейхстаге, а назначались имперским президентом. Ярым противником Веймарской республики был, например, канцлер Брюнинг, во многом способствовавший приходу Гитлера к власти. Брюнинг начал ликвидацию Веймарской республики с того, что все больше законов он и его правительство принимали в чрезвычайном внепарламентском порядке, минуя рейхстаг. Как горделиво сообщает Брюнинг в своих мемуарах, он «низвел полномочия парламента до уровня времен Бисмарка». Курт Бахман пишет: «Это все выглядело так: в 1930 г. было проведено 94 заседания рейхстага, в 1931 г. их было уже только 41, а в 1932 г.— всего 13. В 1930 г. рейхстаг принял 52 закона и 5 внепарламентских чрезвычайных законов; в 1931 г. было издано 19 законов и 41 чрезвычайный закон; в 1932 г. рейхстаг принял лишь 5 имперских законов при 60 чрезвычайных. Так Брюнинг обесценил Веймарскую конституцию, равно как и избранный парламент»75. В сущности, каким образом можно было защитить демократию в Веймарской республике, если, как писал американский журналист А. Маурер, «юная республика постоянно призывала старорежимных монархистов и генералов защитить ее от коммунистов! Такая республика должна была неминуемо оказаться во власти своих врагов... Что следует сказать о республике, позволяющей монархистским судьям толковать ее законы по своему усмотрению и оставившей на правительственных постах старых чиновников, воспитанных в верности старому режиму, о республике, разрешающей реакционным учителям и профессорам вос питывать детей в презрении к существующей свободе и превозносить перед ними феодальное прошлое, которая разрешает и даже поощряет возрождение милитаристского духа,, по вине которого главным образом страна и подверглась в прошлом унижению»76. С помощью авторитарных мер империалистические круги буржуазии рассчитывали добиться «умиротворения» внутри страны, т. е. подавления всех демократических тенденций, и в первую очередь революционного рабочего движения. Рассчитывая покончить с помощью фашистов с «демократическими безобразиями» внутри страны, с профсоюзами, с рабочим движением, олигархия надеялась и в сфере внешней политики изменить статус-кво: «стряхнуть» оковы Версальского мира и начать новый тур агрессивных войн. Действительно, Версальский договор был унизительный и грабительский для Германии. «...Версальский договор это есть договор хищников и разбойнй- ков»,— писал В. И. Ленин, подчеркивая далее, что «международный строй, порядок, который держится Версальским миром* держится на вулкане...»77. Империалисты и милитаристы Германии использовали грабительский и антидемократический характер Версальского договора для того, чтобы отравить ядом шовинизма и реваншизма широкие массы народа, в первую очередь мелкую буржуазию. В этих внутри- и внешнеполитических условиях монополистическая буржуазия и сделала ставку на нацизм, прежде всего потому, что основные лозунги нацистов полностью отвечали планам и целям монополистов. Для Германии все будет хорошо, если уничтожить марксизм, твердили нацисты. Следовательно, нужно ликвидировать рабочее движение. Для Германии все будет хорошо, если отказаться от парламентской демократии. Следовательно, нужно воссоздать сильное, деятельное государство, установить твердую диктатуру. Для Германии все будет хорошо, если евреев- капиталистов вытеснить из экономики и других решающих сфер общественной жизни, В результате с помощью антисемитизма антикапиталистические^ настроения были в значительной степени переведены в русло борьбы против евреев, что было весьма выгодно немецким монополистам и международному сионизму. Для Германии все будет хорошо, если она порвет Версальский договор и займет силой господствующее положение в Европе. Эти лозунги не были изобретением нацистов. Их проповедовали монополисты и их идеологические приспешники и в кайзеровской Германии, и в Веймарской республике. Уже в то время их использовали в борьбе против революционного движения, объявляя революционеров и даже просто пацифистов врагами народа, а также для оправдания гонки вооружения и экспансионистской политики. Разница была только в том, что фашисты придали этим лозунгам особо агрессивный смысл, используя са- мые изощренные средства (от демагогии до террора), навязали эти лозунги широким массам. Монополисты, поддерживая нацистов, полагали, что в Гитлере и фашистах они нашли ту силу, которая поможет им в достижении их целей, не выходя в то же время из-под их воли и контроля. Как уже было отмечено, еще в 20-х годах монополисты поощряли фашистов, хотя и не сочли в то время целесообразным открыто встать на их сторону, допустить осуществление ими государственного переворота во время путча Гитлера — Людендорфа в 1923 г. Тем не менее Гитлера они ценили, на нацистское движение постоянно рассчитывали. Фашистская диктатура под руководством Гитлера не только представлялась крупной буржуазии и юнкерству надлежащей гарантией предотвращения социалистической революции, но и одновременно казалась наиболее способной обеспечить подготовку политики реванша после поражения 1918 г., а также новых агрессивных завоевательских войн. К. Бахман в своей книге воспроизводит запись беседы с Г. Стиннесом руководителя отдела Западной Европы государственного департамента США В. Г. Кастла (от 19 ноября 1922г.): «Планы Стиннеса простираются далеко. Он предвидит, что путь на Восток откроется вновь, что Польша исчезнет, что начнется экономическая эксплуатация России и Италии со стороны Германии,— записывает В. Г. Кастл и резонно спрашивает: — А не поведут ли эти намерения к новой войне, если мы и весь остальной мир не пожелают оказаться под немецким господством?» 78 Германские монополисты не сидели сложа руки; они «действовали». Они взращивали фашизм, были его крупнейшей финансовой опорой, более того, оказывали ему прямую политическую поддержку. В течение 1927—1932 гг. состоялось несколько секретных встреч, в которых приняли участие видные представители финансовой олигархии, помещики, генералы и главари фашистской партии. Поддержка нацистов промышленниками и банкирами стала особенно очевидной после встреч Гитлера в 1932 г. с верхушкой германской империалистической буржуазии. Гитлер изложил промышленным и финансовым магнатам свою программу ремилитаризации Германии, перехода к политике завоевания «жизненного пространства», подготовки и развязывания войн. Он обещал предоставить крупные военные заказы, создать сильную и здоровую нацию, твердое и стабильное правительство, высказался за решительную борьбу против большевизма и марксизма. «Марксизм будет выкорчеван с корнем,— заявил Гитлер.— Думаете, что я пошел бы на компромиссы с марксизмом? Ни на какие. Если я пойду на какой-либо компромисс, тогда через 30 лет марксизм оживет опять. Марксизм нужно убить»79. Гитлер запугивал монополистов большевизмом и одновременно обещал их «спасти»: «Если бы нас не стало, то сегодня в Германии больше уже не было бы буржуазии, а вопрос: большевизм или неболыпевизм — был бы уже давно решен!... Вы видите перед собой организацию, исполненную самым выдающимся национальным чувством, построенную на теории абсолютного авторитета руководства во всех областях, во всех инстанциях, единственную партию, которая преодолела в себе без остатка не только интернациональные, но и демократические идеи, которая во всей своей организации вводит только ответственность, приказ и послушание.., И если нас упрекают в нетерпимости, то мы с гордостью в ней признаемся: да, мы приняли непреклонное решение вырвать до последнего корня марксизм в Германии» 80. Магнаты германской промышленности безоговорочно поддержали Гитлера и нацистов именно потому, что программа фашистов полностью соответствовала их классовым интересам, их антикоммунистическим и реваншистским целям, более того, она была их собственной программой. Монополисты оказали Гитлеру не только политическую, но и огромную финансовую поддержку. Уже с начала 30-х годов финансирование монополистами фашистской партии приобретает регулярный характер. Так, Рейнско-Вестфальский угольный синдикат с 1 января 1931 г. начал отчислять в ее кассу по 6 млн. марок ежегодно. А Фриц Тиссен, субсидировавший еще путч Гитлера — Людендорфа, позднее потратил миллионы на военизированные отряды нацистов. После захвата гитлеровцами власти монополисты по инициативе Круппа создали «Фонд Адольфа Гитлера», в который Крупп сразу же вложил 6 млн. рейхсмарок, а также дополнительно передал еще 6 млн. на другие нужды национал-социализма. Концерн же «ИГ Фарбениндустри» внес в этот фонд с 1933 по 1944 г, около 80 млн. марок81. Маурер в своей книге «Германия переводит стрелку часов назад» в 1933 г. писал: «Список финансовых покровителей, оказывающих помощь национал-социалистическому движению, стал чрезвычайно длинным. Подписной лист национал-социалистической партии так же пестрил фамилиями предпринимателей, парламентских представителей, генеральных советников... как и подобный лист Национального комитета республиканской партии США»82. В числе лиц, финансировавших фашистское движение в Германии, были и многие зарубежные капиталисты. Один лишь английский нефтяной король Генри Детердинг передал Гитлеру 10 млн. голландских гульденов83. Примечательно, что монополии усилили свою поддержку Гитлера именно в тот момент, когда положение нацистской партии стало ухудшаться. На выборах в апреле и ноябре 1932 г. НСДАП дотеряла 2 млн. голосов и 34 места в рейхстаге, а рабочие партии, особенно коммунисты, существенно укрепили свои позиции. Вместе СДПГ и КПГ получили свыше 13 млн. голосов избирателей и больше мест в рейхстаге, чем нацисты. Кроме того, министр внутренних дел генерал Грёнер распорядился распустить гитлеровские СА и СС, а также запретил ношение формы членами всех других военизированных организаций нацистов. Правые немедленно пришли на помощь Гитлеру. Начало положил кронпринц Вильгельм — через день после запрещения национал-социалистических боевых отрядов обратился к генералу Грёнеру с письмом, в котором говорилось: «...мне особенно прискорбно, что Вы поставили свою подпись под распоряжением о роспуске СА и СС. Я могу расценить это распоряжение как серьезную ошибку, чреватую страшной опасностью для внутреннего мира. Запрещение членам «Стального шлема» носить форму и роспуск СА и СС неизбежно сильнейшим образом подорвут в национальных кругах доверие к министерству обороны. Поскольку я с давних пор стремлюсь лично содействовать установлению доверия между рейхсвером и национальными организациями — это особенно относится к НСДАП,— Вы... поймете, сколь тягостное впечатление производит на меня этот шаг, скрепленный Вашим именем...» 84. Вскоре под давлением крайне правых политиков, генералитета и президента Гинденбурга генерал Грёнер вынужден был уйти в отставку, а вслед за ним Гинденбург уволил в отставку и канцлера Брюнинга (которому за две недели до этого рейхстаг выразил полное доверие). Канцлером стал Папен, проложивший дорогу Гитлеру. Именно признаки ослабления позиций фашистов в массах заставили буржуазию поспешить с передачей власти фашистам. 19 ноября 1932 г. представители крупной промышленности и землевладельцы направили Гинденбургу следующее послание, которое имело первостепенное значение в передаче гитлеровцам власти. В послании говорилось: «Мы видим в национальном движении, охватывающем наш народ, многообещающее начало, которое только и создает, благодаря преодолению классовых противоречий, необходимую базу для нового подъема немецкой экономики. Мы знаем, что этот подъем потребует многих жертв. Мы верим, что эти жертвы могут быть с готовностью принесены только в случае, если крупнейшая группа этого национального движения (имеется в виду НСДАП) будет участвовать в правительстве как руководящая сила. Вверение ответственного руководства президентским кабинетом, который состоит из лучших в деловом и личном отношении кадров, фюреру крупнейшей национальной группы устранит недостатки и ошибки, присущие в силу обстоятельств любому массовому движению, и позволит увлечь за собой миллионы людей, ныне стоящих в стороне, сделает их надежной силой»85. Банкир барон Курт фон Шрёдер на Нюрнбергском процессе по делу концерна «ИГ Фарбениндустри» в 1947 г. раскрыл причины, побудившие магнатов капитала поддержать Гитлера: «Общее устремление (магнатов капитала.— Б. ?.)... сводились к тому, чтобы получить сильного фюрера... Когда... НСДАП потерпела свое первое поражение и миновала свой зенит, поддержка ее со стороны немецких экономических кругов стала особенно важной. Общий для этих кругов интерес обусловливался страхом перед большевизмом и надеждой, что национал-социалисты в случае их прихода к власти создадут устойчивую политическую и экономическую базу в Германии. Другой общий интерес определило желание осуществить экономическую программу Гитлера, причем существо вопроса заключалось в том, что экономические силы должны были сами направлять дело к решению проблем, поставленных политическим руководством. Кроме того, ожидалось, что возникнет подходящая экономическая конъюнктура благодаря размещению крупных государственных заказов»86. И далее в показаниях Шрёдера следует особенно зловещая фраза: «Надо упомянуть... что Гитлер проектировал увеличение вермахта, требовал разрыва Версальского договора и желал возрождения сильной Германии как в военном, так и в экономическом отношениях»87. Впоследствии, уже после разгрома фашизма, Крупп, находясь в заключении, также вынужден был признать, что его концерн сознательно и добровольно поддержал Гитлера. И после этого находятся еще буржуазные идеологи, которые доказывают, что крупные промышленники не имели-де намерения привести Гитлера к власти и не оказали будто бы фашистам решающей поддержки!88 Гитлер и фашисты оправдали надежды и ожидания монополистов. После прихода Гитлера к власти были созданы все предпосылки и для требуемой финансовой олигархией борьбы с марксизмом, революционным рабочим движением, политики реванша и захватнических войн. Уже с первых же дней, когда Гитлер стал канцлером, началась кампания против коммунистов, всех антифашистских сил. Коммунистическая и другие рабочие партии были запрещены. Коммунисты — депутаты рейхстага были арестованы 21 марта — в день открытия рейхстага. Были брошены в тюрьмы и концлагеря сотни и тысячи коммунистов и социал-демократических деятелей. Были разгромлены и профсоюзы. Гитлер заменил их «корпоративной системой», превратил предпринимателей в «вождей предприятий», облеченных неограниченными правами. Фашисты издали закон «О принудительном картелировании», согласно которому многие мелкие предприятия лишались своей самостоятельности и присоединялись к крупным монополиям. Только за период с 1933 по 1939 г. 700 тыс. ремесленников и мелких торговцев потеряли свою собственность, которая стала добычей крупных капиталистических хищников. Начав перевооружение страны, фашизм дал монополистам возможность получать колоссальные, из года в год возрастающие прибыли. В результате между 1932 и 1939 гг. количество мультимиллионеров в Германии увеличилось на 180 человек. В то время как покупательная способность минимальной заработной платы снизилась с 1932 по 1937 г. на 7%, чистая прибыль концернов резко возросла. Например, чистая прибыль концерна Круппа увеличилась за тот же период с 6,65 млн. до 17,22 млн. рейхсмарок. В 1945 г. Альфред Крупп признал, что его личное состояние как единственного владельца концерна составляет 160 млн. марок, которые ежегодно приносят ему 6% дивидендов, освобожденных от налогов, иными словами, около 10 млн. марок в год. Объединение Круппа как бы символизировало собой весь германский военно-промышленный капитал. Показательно, что и сам кайзер был акционером этого концерна. Еще накануне первой мировой войны, беспощадно заклеймив «кровавый интернационал торговцев смертью», К- Либкнехт подчеркивал, что главенствующая роль в нем принадлежит именно концерну Круппа — этому матадору международной промышленности вооружений, который превосходит остальных участников состязания во всех отраслях военного производства. Эту роль «матадора военной промышленности» Крупп еще больше закрепил в годы правления нацистов 89. Наряду с крупповскими предприятиями на дрожжах военных авантюр Германии росли и другие концерны. Так, уже в годы первой мировой войны совершил решающий рывок с целью установления своего господства над всей химической промышленностью Германии концерн «ИГ Фарбениндустри». К началу второй мировой войны этот концерн занимал ведущие позиции в фармацевтической промышленности, в производстве красителей, искусственных удобрений, взрывчатых, веществ, синтетического каучу- ка, пластмасс и т. д. В состав «ИГ» входило 177 заводов в самой Германии и около 200 заводов в других странах, а к концу войны концерн объединял 380 германских фирм и его влияние распространялось на 500 иностранных компаний в 93 странах. «ИГ» контролировал 40 тыс. патентов. Не случайно в обвинительном заключении Нюрнбергского трибунала «ИГ» был назран «государством в государстве». Джозеф Боркин в книге «Преступление и наказание «ИГ Фар- бениндустри» отмечает, что «лидерство» «ИГ» в подготовке промышленности Германии к войне было «неоспоримым». Заводы и лаборатории этого концерна сделали все для перевооружения Германии, для подготовки и ведения ею агрессивных войн. Концерн выпускал почти все синтетическое горючее, синтетический каучук, отравляющие газы, магний, смазочные масла, взрывчатые вещества, метиловый спирт, сыворотки, пластификаторы, красители, никель и тысячи других видов продукции, необходимых для фашистской военной машины. Д. Боркин отмечает, что руководитель «ИГ Фарбениндустри» Краух стал символом вклада «ИГ» в укрепление военной мощи Германии90. Когда фашистская агрессия началась и войска вермахта заполонили всю Европу, Гитлер лично вручил Крауху награду, которая предназначалась только для героев, отличившихся на войне,—«Железный крест», и назвал его человеком, одержавшим поразительные победы на поле боя германской промышленности. «Никогда ранее в истории,— подчеркивает Боркин,— промышленник и промышленный концерн не играли такой решающей роли в военном планировании и в подготовке к большой войне. Это было военно-промышленное партнерство в его чистейшей форме»91. Это «партнерство», неся миллионам людей горе и смерть, давало «ИГ Фарбениндустри» огромные материальные выгоды. Так, после вторжения в Австрию «ИГ Фарбениндустри», цинично ссылаясь на национальные интересы Германии, грабительски присоединил к себе крупнейший химический концерн «Шкода верке Вецлер», объявив его «своей собственностью». То же самое произошло после захвата Чехословакии с химической компанией «Ауссигер ферейн». В годы фашистского господства доходы германских монополий непрерывно росли. Например, «Стальной трест» увеличил свои прибыли за первые шесть лет гитлеровской диктатуры в 3,5 раза, концерн Маннесмана — в 5 раз, концерн Круппа — в 3,5 раза, концерн Сименса — в 3 раза, а прибыли «ИГ Фарбениндустри» с 1932 по 1943 г. повысились в 18 раз. Примечательно, что сами фашистские главари становились акционерами крупнейших монополистических объединений. Так, Геринг, в частности, был одним из совладельцев созданного в 1937 г. крупнейшего военно-промышленного концерна, названного его именем и объединявшего 177 заводов, 69 горнопромышленных и металлургических предприятий, 15 строительных фирм и т. п. Общая сумма прибылей германских монополий за годы войны с учетом всех видов доходов была не меньше 90—100 млрд. марок. Кроме того, германскими монополистами было выкачано с территории Франции, Бельгии, Голландии, Венгрии, Румынии, Болгарии и Словакии за годы войны примерно 124 млрд. марок. Причем сюда не вошла стоимость, созданная принудительным трудом рабочих, угнанных в Германию из этих стран. Но главное то, что в эту сумму не вошли доходы монополий от ограбления экономики и хищнической эксплуатации труда рабочих Советского Союза и Польши, а также Чехии и других стран, больше всего пострадавших от гитлеровской оккупации. А ведь известно, что только с оккупированной территории СССР на принудительный труд в Германии было угнано около 5 млн. советских граждан. Так что материальные выгоды, извлеченные монополистической буржуазией фашистской Германии, полностью даже не поддаются учету. И примечательно то, что лидеры концернов сознательно приобщались к нацистской идеологии, многие из них вступали в нацистскую партию, а кое-кто и в ряды эсэсовцев. «ИГ Фарбенин- дустри», например, открыто скрепил свой союз с Гитлером тем, что объявил принципом всей своей деятельности незыблемость фашистской доктрины, и все члены правления этого крупнейшего концерна демонстративно вступили в нацистскую партию. Фашизм оправдал надежды и поддерживавших его земельных магнатов. Хотя Гитлер в своей известной февральской программе 1920 г. провозглашал проведение земельной реформы и требовал издания закона о безвозмездном отчуждении юнкерских поместий, он, разумеется, подло обманул крестьян. В 30-х годах, расшаркиваясь перед земельными магнатами, Гитлер объявлял клеветниками тех, кто «приписывал» нацистской партии намерение экспроприировать крупных землевладельцев. Более того, в годы фашистского правления крупное землевладение значительно возросло. Так, в период с 1933 по 1939 г. число крупнейших помещиков увеличилось на 898, а принадлежащая им земля — почти на 3 млн. га. К началу второй мировой войны в Германии насчитывалось 41751 юнкерское хозяйство, каждое из которых имело более 100 га. В общей сложности они владели 20,3 млн. га земли. Это 38% всей полезной сельскохозяйственной площади. В то же время почти 1,8 млн. крестьянских хозяйств владели 28,6 млн. га, или 53,4% всей сельскохозяйственной площади, т. е. немногим более чем 42 тыс. юнкеров. Остаток принадлежал крестьянам-беднякам, ц.а долю каждого из которых приходилось менее 5 га земли. Гитлер оставил также нетронутыми 16 крупнейших княжеских поместий с общей площадью почти 600 тыс. га земли. При нацистах 5,5 тыс. крупных феодалов владели 5,75 млн. га земли. Только на одной этой площади можно было бы расселить 550 тыс. крестьянских семей, выделив каждой по 10 га земли 92. В конечном итоге после победы Гитлера монополисты-промышленники и аграрные бароны — старые поджигатели войны и идеологи захватнической политики—оказались на переднем крае. Они стали «виртшафтсфюрерами» экономики, членами гитлеровского рейхстага, имперского кабинета министров. Классовую сущность фашистской диктатуры в Германии хорошо демонстрирует состав учрежденного фашистами Генерального совета экономики. Из 16 членов этого, по сути дела, подлинного правительства Германии 9 являлись крупными промышленниками, представителями монополистического капитала» 4 — банковскими заправилами и 2 — крупными землевладельцами. Министерством хозяйства руководил представитель крупных банков и страховых трестов Шмитт. Управление объединенными унифицированными капиталистическими союзами было поручено Круппу. Тиссена Гитлер' назначил «авторитарным примирителем» во всех спорах по. вопросам тарифов и заработной платы в Германии93. Гитлер не забыл тех, кто помогал ему и поддерживал его. Председатель бывшего «Пангерманского союза» Класс был с особыми почестями приглашен Гитлером в рейхстаг в награду за «идеи», которые позаимствовал у него Гитлер, развивая в «Майн кампф» захватническую политику «Дранг нах Остен» («натиска на Восток»). И в Италии крупная буржуазия, монополисты сыграли роковую роль в разгроме республиканских институтов, в приходе фашистов к власти. Как развивались события в этой стране? После революционных событий в сентябре 1920 г. итальянская буржуазия утрачивает веру в силу так называемого конституционного государства и парламентаризма и все более склоняется к необходимости террористического подавления революционного движения94. «Политическая сила капитализма,—писал Грамши в октябре 1920 г.,— постепенно все более сливается с высшей военной иерархией, с королевской гвардией, с разного рода авантюристами, которые кишмя кишат всюду после перемирия и стремятся — каждый в борьбе против остальных — сделаться итальянскими Корниловыми или бонапартами»95. Рассчитывая использовать фашизм против революционного пролетариата, буржуазия, ее государственная власть пособничала фашистам. Военные власти давали им оружие. Профессиональные и отставные офицеры обучали фашистские банды и фактически руководили их операциями. Рабочих и крестьян же разоружали. Разоблачая пособничество фашистам со стороны итальянских правящих кругов, А. Маурер пишет: «Полиция оставалась «нейтральной» перед лицом убийств, насилий и поджогов... Чиновники лишь пожимали плечами, когда вооруженные банды заставляли социалистов под угрозой смерти или суда отказываться от своих постов или устраивали форменные суды и приговаривали своих врагов к телесному наказанию, ссылке или казни... Иногда карабинеры и королевские гвардейцы открыто выступали вместе с фашистами, парализуя сопротивление крестьян» 96. Итальянские фашисты, так же как и германские, выступали с весьма демагогическими лозунгами по вопросам внутренней, в первую очередь социально-экономической, политики (объявляли себя сторонниками всеобщих выборов, восьмичасового рабочего дня, участия рабочих в руководстве предприятиями, единовременного прогрессивного налога на капитал и секвестра 85% военных прибылей, национализации всех военных предприятий и т. д.). Эти лживые, ультрадемагогические лозунги и требования фашистов не могли обмануть наиболее внимательных буржуазных политических деятелей. Как отмечает Б. Р. Лопухов, Орландо, премьер-министр Италии в момент зарождения фашизма, «свидетельствовал, что начиная с июня 1919 года он рассматривал Муссолини как представителя крайне правого национализма. Либерал Марио Миссироли писал, что даже вначале в политических кругах буржуазии никто не считал фашизм действительно левым движением и его лозунги рассматривались как маневр Для того, чтобы обмануть массы»97. Если обратиться к анализу состава фашистской правящей элиты. Италии, то и здесь решающее преобладание финансовой олигархии налицо. По данным на 1932 г., 112 сенаторов, 175 депутатов и многие члены Большого фашистского совета и руководства фашистской партии занимали оплачиваемые посты в административных советах крупных акционерных обществ. В 1940—1941 гг. эти связи стали еще более многочисленными и глубокими. Так, акционерные общества, входящие в состав четырех крупных частных электропромышленных групп, имели в своих административных советах более 40 сенаторов и депутатов. В составе административных советов акционерных обществ сахарной аромышленности и смежных отраслей насчитывалось 15 сенаторов и депутатов, в административных советах страховых обществ — свыше 30, машиностроительных акционерных обществ — свыше 30, химических — свыше 25, текстильных — свыше 25 и т. д. Весьма показательно, что среди имен многочисленных специалистов и финансистов, входивших в состав верхней и нижней палат, фигурировали имена известных политиков. А это означало совмещение в одном лице политического и экономического деятеля 98. И если до прихода фашистов к власти образование монополистических групп и картелей носило частный характер, то «теперь они стали обязательными и приобрели государственные пре рогативы. Это означает, что если раньше картелизация происходила на добровольной основе... то теперь возникло новое положение, при котором отдельное предприятие было обязано в- соответствии с государственным законом вступить в картель и подчиниться его дисциплине, которая диктовалась крупнейшими промышленниками, возглавлявшими картель. Новым являлось, с другой стороны, также то, что были расширены функции и власть картелей и им присвоены некоторые государственные функции (например, предоставление лицензий на импорт сырья, установление цен и т. д.)» Все это убедительно свидетельствует, что в фашистских государствах крупные промышленники и финансисты, во-первых, были той социальной силой, которая в решающей степени содействовала приходу фашистов к власти, точнее, фашистскому перевороту (поскольку передача власти Гитлеру, вопреки буржуазным фальсификаторам, отнюдь не была результатом «победы легальной оппозиции», но именно государственным переворотом) 99; во- вторых, были главной опорой фашизма в годы его борьбы за власть и в годы его господства; в-третьих, именно они — представители олигархии — получили наивысшую мзду в результате агрессивных грабительских, разбойничьих войн фашизма.