Внутренняя автономия университета Первый этап уплотнения сетей

Христианская философия становилась творческой прежде всего в движении странствующих диалектиков, которое быстро росло на севере Франции после 1000 г.[281] На рис. 9.3 показана знакомая структура связей преемственности между наиболее заметными творческими мыслителями, включающая не только цепочки преемственности значительных учителей и учеников, но также отношения соперничества.

1200 г.

134Col \

133д if 132A ^(Данте) 4 *

135д7 ЭКХАРТ

Par, Col, D

* 3s i I ш. ш\u?Fgt;si / i3lt;

I Оккам I Ў 1 v42f.v              \              I              I              *

143c. с V                            А              ВИЛЬЯМ

F’amp; *              ОЮСАМ

Ox, Avig, F

alt="" />

Рис.

-*              = личное знакомство                            > = связь «учитель — ученик»

              = вероятное знакомство

конфликтная свял,

alt="" />направление критики ВСЕ ЗАГЛАВНЫЕ = первостепенный философ Номер = третьестепенный философ (ключ в Приложении 3)              1              номер              1 = уже имеющийся на схеме

{имя в фигурных скобках} = ученый или математик              п              гк-пйкяч^              =              nerhmmmfh

tr —                                                                      ГЛ              _

(имя в скобках) = нефилософ А = монах-августинианец Avig = Авиньон It = Италия Col = Кельн

творческой энергии, которые разряжаются в местах максимального напряжения, подобно тому, как электрическое поле порождает ток.

С самого начала сети были организованы во взаимосвязанные цепочки ведущих учителей и учеников, сплетенные между собой lt;пнтеллектуалы1ымиgt; конфликтами. Учителем Ансельма был Лафранк, большая знаменитость своего времени, споривший о существовании универсалий с Беренгаром Турским; в следующем поколении Ансельм дискутировал с учителем Абеляра Росцелином. В этих дебатах участвовала и третья партия, включавшая ученых книжников — знатоков Писания, таких как Петр Дамиани, Отло из Сен-Эммерана и Манегольд из Лаутенбаха, которые нападали на саму диалектику как нехристианское занятие. Без сомнения, смелыми интеллектуальными провокациями были применение Беренгаром диалектики для отрицания вездесущности Господа и приложение Росцелином принципов номинализма к Троице с выводом о том, что она должна состоять из трех отдельных лиц. Интенсивность творческой энергии достигала все большего накала в этой христианской версии спора между кстамом и толкователями хадисов.

Знатоки Писания, такие как Дамиани, заняли следующую позицию против диалектиков: Бог превыше логики и на самом деле воля Божья может изменить законы логики. Ансельм, получивший образование в светских школах Италии и преподававший в норманнском монастыре в Беке (причем пополнение монастыря и даже доходы зависели от его славы как центра обучения), был вполне готов к тому, чтобы принять вызов. Для него разум составляет самую основу Писания. Если бы Христос никогда не существовал, все равно было бы возможно показать логическую необходимость спасения, воплощения, Троицы, даже таких деталей, как рождение от девы [см.: «Monologium»9 особенно предисловие; а также: «Сиг Deus Homo»] — все то, что впоследствии более скромные философы, такие как Фома Аквинский, считали таинствами, постигаемыми только верою. Благодаря противостояниям в интеллектуальном пространстве энергия Ансельма сместилась к крайнему рационалистическому полюсу. В спорах с номиналистическими философами, такими как Росцелин, он отстаивал первичность общих идей — доопыт- ных и не затрагиваемых опытом. Отсюда для Ансельма вырастало следующее затруднение: мог бы он найти хоть одно достоверное доказательство для самой важной реальности — доказательство существования Бога, причем такое, чтобы оно не зависело от цепочек аргументов, включающих эмпирические предпосылки? Ансельм много бился над этим, прежде чем к нему пришел ответ: наивысшим должно быть то понятие, которое включает свое собственное существование; поскольку если бы оно не существовало, то было бы менее совершенно, чем другое понятие, включающее собственное существование. Ансельм строит свое доказательство, используя единственный рациональный критерий недопущения противоречия.

Доказательство Ансельма является одним из тех монументальных достижений западной философии, которые провоцируют противоборства сразу же после своего появления, а с некоторыми перерывами — и до наших дней.

Цепочка последователей Лафранка, Ансельма и Росцелина, а также отвергавшие философию консерваторы вскоре привели к более сложной расстановке конфликтов. Это уплотнение сети сместило фокус внимания к самой природе понятий и аргументации. Самосознание данной сети воплотилось в том человеке, у которого были прекрасные связи со всеми ее фракциями. Пьер Абеляр — странствующий рыцарь диалектики — переходил из одной группы в другую, бросая вызов их учителям. Абеляр связан с Ансельмом через одного посредника, а напрямую по крайней мере с тремя второстепенными фигурами и множеством третьестепенных фигур своего времени. В этом водовороте идей Абеляр отвергал и реализм, и номинализм, разрабатывая эпистемологию, направленную на сам процесс абстрагирования, и распахивая настоящую целину — новые области в логике и теории значения. Оттачивание логических понятий было вторым великим монументальным достижением средневекового творчества.

Наиболее мощный оппонент Абеляра — Св. Бернар Клервоский — был величайшим среди противников философии, который в противовес диалектикам развивал набожность и мистицизм.

Спор относительно Форм восходит к «Пармениду» Платона и «Метафизике» Аристотеля. Номинализм отстаивали Антисфен, современник и соперник Сократа, а позднее некоторые стоики, включившие в свою позицию заимствования из идей киников, восходящих к Антисфену [Weinberg, 1964, Р- 80]. Мыслители раннего Средневековья подхватили наиболее знаменитую головоломку из той литературы, которая была им доступна,— из текстов по античной логике.

постепенно обретавшей самосознание профессиональной гильдии — той самой, которая вскоре образует университет. Бернар же был харизматическим лидером монастырской реформы; цистерцианский орден, к которому он принадлежал, переживал период бума — были основаны сотни новых монастырей (см. рис. 9.2). Энергия Бернара шла от новых возможностей власти среди переживавших расцвет социальных организаций и движений. Он проповедовал крестовый поход, поскольку именно церковь стала главной движущей силой военной координации христианского мира; у себя же на родине он пытался искоренить внутренние разделения церкви, преследуя Абеляра и ему подобных за ересь. Лучше всего данную ситуацию представляет следующее: в 1139 г. Бернар нагрянул в Париж, чтобы проповедовать опасность роста образования среди мирян и вернуть новообращенных из школ в цистерцианские монастыри-крепости на пограничных рубежах [Ferruolo, 1985, р. 47].

При всем успехе деятельности монастырей Бернара, давление со стороны интеллектуального рынка все же было сильнее. Хотя Абеляр, будучи уже в преклонном возрасте, был приговорен к заточению в монастырь, сеть учителей продолжала уплотняться, а школы консолидировались и .обретали постоянную основу. Мистицизм Св.

После институционализации парижской школы получил высокий престиж соперничавший сетевой узел в Шартре. Бернар Шартрский и его ученики защищали классическое образование и теологическую версию платонизма, подкрепляя свои притязания на внимание собранными материалами по античной культуре. Нет ничего удивительного в том, что именно представители шартрской сети взяли на себя инициативу по поиску переводов lt;с греческогоgt; в арабском мире, в целях укрепления своей позиции посылая эмиссаров в Толедо и на Сицилию на розыски текстов.

Около 1200 г. прежние цепочки стали постепенно распадаться (см. рис. 9.3 и 9.4). Традиционный мистицизм пришел в упадок и в антиинтеллектуальной, и в систематической форме; то же самое произошло с номинализмом и даже с утонченной логической техникой Абеляра. Хотя у Абеляра было много выдающихся учеников, наиболее знаменитые из них перешли на позиции скептицизма и эклектизма, сформировавшиеся через два или три поколения в ситуации переполнения интеллектуального пространства. Одним из результатов усложнения сети был Иоанн Солсберийский, ученик не только Абеляра, но также Жильбера из

Пуатье, лично знакомый с Гуго Сен-Викторским и даже со Св. Бернаром. Иоанн относился к противоречиям своего времени с умеренным скептицизмом и отстаивал учение о том, что знание в лучшем случае может быть только вероятным. По его мнению, проблема универсалий существовала с древних времен и, вне всякого сомнения, была неразрешимой.

Начиная с этого периода происходит развитие сугубо технических аспектов интеллектуальной жизни — не в виде тонкостей логики Абеляра, которые были забыты, но в том, что становилось схоластическим методом. Из учеников Абеляра наибольшего успеха достиг Петр Ломбардский, который не был оригинальным мыслителем, но зато составил «Изречения» — настоящую коллекцию мнений по спорным вопросам. В Средние века эта книга стала наиболее популярным учебником; преобладающей формой сочинений были комментарии к «Изречениям». Успех этой компиляции по сравнению с другими, появлявшимися в то же самое время, объясняется главным образом положением сети Петра Ломбардского в Париже, где он с 1140 по 1159 гг. заведовал школой при соборе Парижской Богоматери, а потом стал парижским епископом. Позднее данная школа превратилось в ядро Парижского университета, причем Петр из Пуатье, преданный ученик Петра Ломбардского, был назначен первым ректором.

По отношению к оживленным интеллектуальным сражениям времен Абеляра странный контраст представляют неоригинальные и исполненные педантизма плоды усилий следующих двух поколений. Тем не менее генеалогия, идущая от Абеляра и его соперников, вполне ощутима. Именно они сделали Париж центром интеллектуального внимания — основным местом встреч и обсуждений, где позднее получили институционализацию знаменитые школы мысли. Причем сам Абеляр в начале столетия создал первый грандиозный образец учебника, книгу «Да и нет» («Sic et Non»), в которой он изложил противоречивые высказывания отцов церкви, выстроив их вокруг абстрактных философских вопросов. Данный метод изложения возник поколением раньше в среде специалистов по каноническому праву; вскоре после Абеляра великий Грациан из Болоньи составил систематическую компиляцию, в которой согласовал противоречившие друг другу юридические тексты [Grabmann, 1909-1911; Kantorowicz, 1938]. Юридический и* теологический факультеты формировались одновременно и при взаимном влиянии. «Да и пет» Абеляра предоставили интеллектуальному сообществу один из наиболее замечательных компонентов культурного капитала—набор головоломок для дальнейшей работы. Схоластическому методу предстояло расцвести во всем его архитектурном великолепии; позднее комментаторы от Бонавентуры и вплоть до Оккама будут выстраивать авторитетные позиции то в пользу одной точки зрения на проблему, то в пользу другой, систематически опровергая, подтверждая их и устанавливая равновесие. После нового оживления интеллектуальной жизни в следующем столетии, эти тексты стали памятниками исчерпывающего анализа и тонкости, достигнутых в интеллектуальном сообществе,

которое принимает всерьез свою историю и свои конфликты — эти два главных структурных ингредиента творчества.