Режимы и соответствующие им формы борьбы

Допустим, мы прибыли в 1650 г. Можно предположить, что это благоприятный для демократических инициатив год: за ис­ключением продолжающейся борьбы между Францией и Испа­нией, Вестфальский мир только что положил конец бедствиям Тридцатилетней войны, в империи Габсбургов были пробиты крупные бреши, а успешный исход начатого еще в XVI веке восстания против Испании наконец-то принес северной части Нидерландов международное признание в качестве крайне де­централизованной независимой республики. Что же мы обнару­жим в Европе 1650 г.?

Мы находим там в изобилии революции и войны, но очень мало признаков утвердившейся демократии. Путешествуя по Британским островам, мы обнаруживаем, что Шотландия охва­чена открытым восстанием против английской гегемонии, а на севере Англии стоит шотландская армия, поддерживающая притязания Чарлза Стюарта[2] на трон его отца, Карла I; всего лишь год назад враждующие английские революционеры на время объединились, чтобы обезглавить короля Карла. В Ир­ландии католические лидеры сражались не только друг с дру­гом, но и с вторгшейся в Ирландию английской армией под командованием Оливера Кромвеля (нас нимало не удивляет то, что «Левиафан» Томаса Гоббса, исполненный ностальгии по стабильной власти, будет издан в следующем году).

Да и на континенте в 1650 г. на четырех шкалах нашего во­ображаемого прибора не появляются значения, соответствую­щие демократии. После того как притязания Вильгельма II на общенациональную власть потерпели крах, только что добив­шаяся признания Голландская республика находится в состоя­нии распада. Мы находим Францию в самом разгаре Фронды: принц Конде и кардинал Мазарини стремятся убрать друг дру­га с политической сцены, а народ на местах вовсю бунтует про­тив требований воюющего государства. В это время Каталония и Португалия уже одиннадцатый год находятся в состоянии открытого восстания против власти Кастилии, Савойя охвачена мятежами вальденсов, Польшу и Россию раздирают восстания, поднятые казаками и другими жителями пограничий, Осман­ская империя бьется в корчах анархии, а многие части Европы, несмотря на только что подписанные Вестфальские соглашу ния, опустошают мелкие межгосударственные конфликты. Бо­лее того, за пределами Европы голландцы и португальцы ведут ожесточенную войну за господство над морскими путями и тор­говлю в Индийском океане. В краткосрочной перспективе такие сочетания революции, восстаний, войны и анархии не благо­приятствуют широте, равноправию, консультациям и защи­щенности.

В государствах, где нет глубоких расколов, в общем господ­ствуют те или иные формы тирании. Чтобы получить от наше­го прибора хоть какие-то показания, нам придется уменьшить масштаб и рассмотреть олигархические режимы, сложившиеся в некоторых торговых городах северной Европы, останки рес­публиканских форм правления в итальянских городах-государ­ствах и неравноправные, но основанные на консультациях фор­мы правления в некоторых крестьянских общинах Центральной Европы. Хотя лишь очень немногие национальные режимы набирают высокие показатели по шкалам «Консультации» и «Защищенность» (защищенностью пользуются лишь члены олигархий), ни один из них нельзя квалифицировать как демо­кратический в смысле широты участия в политической жизни или равноправия участников политической жизни.

Не даст нам особой пользы и углубление в более отдаленное прошлое. Если мы сосредоточимся на локальном уровне и вер­немся примерно на столетие назад во времена протестантской Реформации, то, разумеется, найдем сравнительно автономные, широкие и равноправные общины единоверцев, в которых дей­ствовали формы имевших обязательную силу консультаций и которые даже предоставляли некоторую защищенность своим членам [Blickle, 1998, 1997; te Brake, 1998; Wells, 1995]. Мы мо­жем обнаружить радикальные требования равенства, широко­го участия и интенсивных консультаций в длинной череде анг­

лийских восстаний и в некоторых эпизодах недавней англий­ской революции. Но на более высоком уровне нам нигде не най­ти сколько-нибудь длительный период существования государ- ства> в котором широкое, равноправное гражданство сочеталось бы с имеющими обязательную силу консультациями и защи­щенностью граждан. Только очень острое зрение позволяет со­временным специалистам разглядеть демократию в XVII веке или еще более ранних эпохах.

Ретроспективное видение легко может исказить рассматри­ваемые объекты, особенно если всюду выискивать специфиче­ские институциональные формы вроде выборов, представите­лей, сроков и условий пребывания в должности, ассамблей, принимающих решения в результате обсуждений, и объеди­нений. Все эти формы действительно были распространены в Европе еще до того, как возник хотя бы один национальный де­мократический режим. Большинство этих форм обнаружива­лись в деревнях, городах или региональных юрисдикциях, но некоторые из них действовали даже на государственном уров­не. Самый замечательный пример — сословно-представитель­ные учреждения, Штаты, которые заключали соглашения с пра­вителями по вопросам налогообложения, содержания армий или совместно с правителями вырабатывали антикризисные меры.

Таким образом, Европа до XIX века изобилует примерами недемократической борьбы. Хотя мы тратим какое-то время на путешествия по континенту, в более ранние века и на рассмот­рение вариантов политической борьбы, главная задача, кото­рую мы решаем в этой главе, распадается на две части. Сначала остановимся в 1650 г. и изучим связи между центрами власти в плане защищенности консультаций и возможностей государ­ственной власти, общих условий социальной жизни и форм политической борьбы. Затем снова запустим нашу машину вре­мени и из 1650 г. доберемся до 1850 г., внимательно исследуя взаимосвязанные трансформации режимов и методов полити­ческой борьбы.

В этой главе мы сосредоточиваем внимание — год за годом, место за местом — на недемократических режимах, т. е. на по­давляющем большинстве существовавших в Европе форм прав­ления, при этом время от времени наведываясь в регионы и эпохи демократической экспансии. Замысел заключается в том, чтобы проследить траектории, по которым шло развитие евро­пейских режимов после 1650 г., и соотнести с ними изменения методов борьбы.

Здесь я пытаюсь найти ответ на два разных, но взаимодо­полняющих вопроса:

1. Чем объясняются вариации и изменения места, которое в период с 1650 по 1850 г. занимают европейские режи­мы в двухмерном аналитическом пространстве, опреде­ляемом степенью защищенности консультаций и дееспо­собности правительства?

2.

Время от времени мы допускаем более тонкие различия, рас­сматривая, например, по отдельности изменения широты поли­тического участия, равноправия участников, консультаций и защищенности. Однако по большей части мы сохраняем управ­ляемость сложной истории, сделав защищенность консульта­ций одной из осей, а затем разместив режимы в двухмерном пространстве, определяемом степенью защищенности консуль­таций и дееспособности правительства.

Самый общий ответ на первый вопрос таков: региональные вариации в накоплении и концентрации средств принуждения, капитала и обязательств оказывают сильное влияние на типы правительственных учреждений, веками складывавшихся в раз­личных частях Европы. Однако существование в том или ином регионе режимов некоторых типов сказывается на характере режимов, сложившихся позднее. Самый общий ответ на второй вопрос таков: переговоры и борьба (которая, надо подчеркнуть, включает борьбу рядовых граждан) за инструменты управления порождают институты режимов, которые затем определяют ха­рактер выдвижения коллективных требований. Впрочем, эти результаты проявляются в рамках жестких ограничений, задан­ных региональными социальными контекстами.

В силу причин, уже рассмотренных в главе 1, мы, по-видимо­му, можем ожидать, что сходства форм и траекторий развития политической борьбы будут наблюдаться внутри географиче­ских кластеров. Это предположение подтверждается. Европей­ские режимы характеризуются не только различными сочета­ниями возможностей правительства и защищенности консуль­таций, но и ведущими в зону гражданства траекториями разви­тия «сильного государства», «слабого государства» и «умеренно сильного государства», которые также группируются по геогра­фическому признаку. Режимы Балканских стран пришли к ши­рокому гражданству совершенно иными путями, чем режимы в Нидерландах. Эти пути сопряжены с разными особенностями и результатами борьбы.