<<
>>

Присвоение мира и конституирование субъекта

Беньямин в автобиографии «Детство в Берлине 1900-х» во множест- ве образов, выхваченных из памяти, описывает места, пространства, дорожки, дома, предметы и события из детства и показывает их значение для своего внутреннего развития.
Вспоминая предметы, сцены, события, он придает особый вид своему детству. Образы его памяти не вписываются в традиционные и программные автобиографии с их поиском становления самосознания и самопознания. Они состоят из отдельных текстов, рассказывающих о чувстве счастья и страхах из детства, но в этих свидетельствах о себе ребенок не опознается как субъект. Указанием места («Берлин») и времени («1900-е») задаются рамки этого во всем остальном в высшей степени индивидуального воспоминания. Из имплицитного учета времени и пространства возникает историко-ант- ропологический анализ avant la letter. Автобиографический текст Беньямина порывает с традицией само- представления исследующего себя субъекта, восходящей к Августину и Руссо, и со связанной с этим «центральной перспективой» субъекта, осознающего динамику своей жизни. Ее место занимают образы, сцены, шорохи, не вписывающиеся в порядок субъекта. Эти тексты состоят из «цепочки знаков», в которой отдельные знаки вступают в метонимическую игру и приобретают истинность в себе. Своим метонимическим движением они лишают силы традиционные системы знаков и порождают новые возможности письма и опыта [Schneider 1986]. Поле притяжения этих образов памяти образуется городом, детством и временем Уже на первых страницах город проявляется как лабиринт, сплетающийся с собой мир, в котором ребенок натыкается на множество препятствий, теряет ориентацию, плутает и постоянно оказывается в непредвиденных ситуациях. Город как лабиринт пробуждает воспоминания о непроходимости, опасности, устрашающих мифических силах и ркасе. Опыт лабиринта не ограничивается городом; он продолжается в родительском доме и в воспоминании, мучительно ищущем путь в детство.
Для взрослого детство прошло, и только с помощью речи возможны воспоминания об этом времени. Поэтому для этих автобиографических текстов конститутивно различие между прожитым детством и его последующей репрезентацией и изображением в речи. Есть сдвиг между пережитым, вспоминаемым и изображенным детством, который препятствует биографической однозначности. Даже опираясь на ранние рисунки, фотографии и видеосъемку, биографический текст остается реконструкцией. Всплывающие из детства образы мимолетны. Для того чтобы они стали воспоминанием, их нркно прочитать, вплести в жизнь и расшифровать их значение. Воспоминания — это обещание, направленное к настоящему и будущему, в его конструкции содержится то, что позже исполнено. Поэтому стоит точно определить место и время, в которых и для которых создается воспоминание. В этих текстах Беньями- на воспоминания уплотняются до мыслительных образов с аллегориями и символами, ждущими дешифрующего прочтения. По Беньямину, ребенок переживает мир миметически. Как маги архаических времен он устанавливает подобие между собой и внешним миром; ребенок «прочитывает» мир и «создает» в этом процессе соответствие. Так, разбрасывая руки в стороны и вращая ими, он превращается в ветряную мельницу, а ветер он создает, выдувая воздух изо рта. И тем самым он расширяет свой опьгг ребенок постигает, как ветер приводит мельницу во вращение; он что-то узнает о силе ветра и мере использования человеком природы; его охватывает восторг от продуктивности человека. В миметическом акте превращения в «ветряную мельницу» он испытывает свои возможности, по крайней мере в игре, власти над при родой. Становясь всем телом мельницей, он знакомится с первой формой машины и с машинным характером человеческого тела. Одновременно он познает свое тело как инструмент представления и выражения. При этом он приобретает не только конкретные возможности представления и выражения; это первый опыт использования своего тела с определенной целью и получения благодаря ему социального признания.
Такие миметические процессы сопровождаются символическим толкованием, так что в них одновременно развиваются мышление и речь. Автобиографический текст Беньямина содержит многочисленные примеры миметического раскрытия улиц и площадей, родительского дома с его пространствами и комнатками. Магическое восприятие мира ребенка, в котором мир вещей одушевлен и отвечает ребенку, совершается в процессе приравнивания себя и уподобления образам из детства. Они получат свою связь со значениями, рке предчувствуемыми ребенком, но артикулируемыми позже самой историей жизни. Так, например, в воспоминании о входе в родительский дом Бенья- мин пишет: «Среди кариатид и атлантов, ангелочков и маскаронов, которые тогда, как мне казалось, смотрели на меня, мне более всего милы были те старомодные из рода хранителей порога, что предваряли вход в нутро дома, в его внутреннее бытие» [Benjamin 1980:235—304,238]. При реконструкции этого образа воспринятые в детстве фигуры видятся и истолковываются по-новому. В миметическом приближении развертываются новые слои значений, перекрывающие детский опыт. Фигуры ждут ребенка, богов, посторонних, и все это одновременно. При этом различие между миром ребенка и мифическим миром богов исчезает. Оба мира скрещиваются в миметическом оживлении представленных фигур. В одно мире фигуры одушевляются, а в другом они становятся аллегориями и символами. Из запасников детства в археологическом движении вынимаются образы, собираются как драгоценности и наполняются новым смысловым содержанием. Образовавшиеся чувственные образы и символы становятся биографическими миниатюрами, выражающими историю личности. Образы, символы и написанное становятся носителями воспоминаний, в которых наслаиваются индивидуальное и всеобщее. Тема этих образов, выхваченных из памяти, значение вещей, пространств и событий детства. Многие из этих ранних воспоминаний о мире упоительны. Например, как в памятном образе «лоджии»: «Как мать прикладывает младенца к своей груди, не разбудив его, жизнь еще долго протекает с нежными воспоминаниями о детстве.
Ничто так глубоко не скрепляло мои воспоминания, как вид дворов, одна из темных лоджий которых, затененная летом навесом, была мне колыбелью: в нее город поместил своего нового гражданина» [Ibid: 294]. Еще пластич ное мышление ребенка определяется этими первыми впечатлениями, предформирующими более поздние возможности восприятия и переживания. На ощущения и мышление взрослого накладывают отпечаток символически закодированные вещи, образы и аллегории, оседающие во внутреннем мире ребенка Жизнь ребенка коренится в этих первых опытах пространства и времени, культуры и историчности. Поскольку его мир полон неопределенности, неуверенности и страха, он пытается истолковать его и тем самым освоиться с ним. Перенятые от взрослого, сначала непонятные названия и понятия интерпретируются им так, чтобы возникали смысл и порядок, чтобы мир утратил свой незнакомый и угрожающий характер. Из такого процесса происходит «горбатый человечек», который превращается в визави, ребенок его рассматривает и создает ш него образ: «Так получилось, что ночью дело вернулось бумерангом, и я сам во сне был пойман взглядами, нацеленным на меня из подвальных складов. Их бросали на меня гномы с остроконечными шляпами. Но едва я успел до смерти испугаться, как они исчезли» [Ibid.: 302]. Такой опыт молено понимать как выражение бессознательной дистанции, которая становится необходимой при столкновении ребенка с миром взрослых и в мгновения, когда с ним обходятся несправедливо. «Горбатый человечек» становится образом наводящего страх препятствия. С взрослением положением дел меняется. Территория взрослого мира «горбатого человечка», который повсюду оперелеал ребенка, становится все больше. Большую роль в воспоминаниях мира детства играют не только образы, но и звуки, шорохи, шумы, а также тактильные ощущения и запахи. Эти невизуальные впечатления часто переносят образы в неизвестное и неосознанное. Так, например, речь идет об «упоительном дуновении ветра»; так лсрклсание газонокосилки становится голосом «горбатого человечка», который нашептывает через поток столетий волшебные слова; так кончается мир очевидного и постижимого в телефонном эхе, в ночном шорохе, в неочевидном, непознаваемом, анонимном.
Через миметические процессы некоторые образы и звуки раннего детства оседают в «глубинах Я», откуда их молено снова вызвать в сознание с помощью оптических и акустических побуждений. Иногда сами эти воспоминания запускаются опять лее миметически. В акте припоминания происходит миметическая отсылка к материалу памяти, которая каждый раз представляет этот материал специфическим, ситуативным и различным образом Воспоминания отличаются, например, по интенсивности и значению в момент припоминания. Различие меледу актами припоминания одного и того лее события молено понимать как различие в конструкции припоминания и миметической репрезентации. Важную роль в мире ребенка играют не только зрение и слух, но и обоняние, осязание и вкус. Так, в этих текстах молено найти воспоминание о шкафе, белье и чулках: «Ничто не доставляло мне столько удовольствия, как запустить руку как можно глублсе во внутренность шкафа, И не только из-за его шерстяного тепла. Это было “принесенное”, которое я нащупывал в свернутом нутре и держал в руке, и которое тем самым затягивало меня. Когда лее я слсимал кулак и всемерно уверялся в обладании мягкой, шерстяной массой, то начиналась вторая часть игры, приносившая захватывающее дух раскрытие тайны» [Benjamin 1980: 284]. В этих сценах проявляются эротические наслоения: пушистое тепло чулка ассоциируется с «принесенным», которое ребенок наматывает из своей сумки. «Форма и содерлсание, пелена и сокрытое», «принесенное и сумка» были одним, а именно — третьим, тем чулком, в который они оба превратились. В ребенке действует нечто вроде архаического принуждения уподобиться миру, чтобы в нем вылсить и найти для себя приют; он обнаруживает сходства между собой и миром, который для ребенка лсивой и подвижный. Только с годами исчезает эта его способность оволшебст- влять мир и быть им околдованным, так же как восторг от игры с ее тождеством формы и содерлсания. В миметическом обращении с миром развиваются «магические практики», которые потом постепенно теряют свою силу.
В охоте за бабочками, при которой ребенку грозит опасность превратиться в бабочку и тем самым утратить самого себя, он только тогда приобретает границы по отношению к внешнему и к своей инаковости, когда убивает бабочку. Теперь больше нет опасности растворения в чулсом и непостоянном бабочки. Убивая ее, он совершает размежевание с животным Он создает субъект-объектное разделение, защищающее его от утраты себя. В умерщвлении бабочки ребенок осуществляет «цивилизаторский акт насилия», которым освобождается от принуждения к мимикрии и может стать субъектом Миметическая способность ребенка вступать в отношения с миром, уподобиться ему, читать его, соединяется, согласно Беньямину, с языком и письмом При этом «миметическое дарование», бывшее прежде «фундаментом ясновидения» создает себе в языке и в письме «совершеннейший архив нечувственного подобия». В этой перспективе язык, выученный ребенком, стал бы «высшим применением миметической способности: медиумом, вовлекающим прежнюю способность запоминать подобное столь основательно, что теперь улсе она сама представляет собой медиума, в котором вещи встречаются и вступают во взаимодействие уже не столь прямо как в духе ясновидцев или пророков, но в их сущности, самой мимолетной и тончайшей субстанции, подобно запаху» [Ibid.: 209]. Уподобляться и быть подобным — это центральные моменты детского развития, постепенно образующие отношение к миру, языку и себе самому. С помощью этих процессов происходит встраивание в символические структуры и отношения власти, дистанция по отношению к которым, их критика и изменение станут возможными только позднее. Благодаря миметической способности ребенок перенимает значение предметов, форм представления и действия. В миметическом движении он перебрасывает мост к внешнему. В центре миметической активности стоит отсылка к Другому, которое нельзя аннексировать, но которому можно уподобиться. В этом движении есть перебой, остановка активности и момент пассивности, он характерен для миметического импульса. Миметическая встреча с миром включает все органы чувств, развивающие в этом процессе свою чувствительность. Эта детская возможность миметического открытия мира становится предпосылкой качественности чувственного и эмоционального восприятия во взрослом состоянии. Это верно в особенности для развития эстетической сенсибильности и умения сочувствовать, сопереживать, симпатизировать и любить. Миметические умения ведут к тому, что человек может прочувствовать чувства других людей, не конкретизируя их и не ожесточаясь против них. Миметическая способность отсылает к таинственности вещей, к ауре в эстетическом переживании и к возможности «живого опыта» (Адорно).
<< | >>
Источник: Вульф К.. К генезису социального. Мимезис, перформативность, ритуал. 2009

Еще по теме Присвоение мира и конституирование субъекта:

  1. Ритуал, конституирование субъекта и сообщество
  2. 3. Выделение субъекта и объекта в философии как исходный момент конституирования онтологии и гносеологии. Взаимопроникновение онтологии и гносеологии
  3. §19. Субъект преобразования мира.
  4. 12.3.3.2 Квалификационная аттестация судей и присвоение классных чинов
  5. ПАРАМЕТРЫ КОНСТИТУИРОВАНИЯ «ГОСУДАРСТВЕННОЙ ЗНАТИ»
  6. § 8. Предметная деятельность —    -процесс безграничного присвоения или процесс при-общения к беспредельности?
  7. Водопьянова Наталия Евгеньевна. РЕСУРСНОЕ ОБЕСПЕЧЕНИЕ ПРОТИВОДЕЙСТВИЯ ПРОФЕССИОНАЛЬНОМУ ВЫГОРАНИЮ СУБЪЕКТОВ ТРУДА (на примере специалистов «субъект-субъектных» профессий), 2014
  8. Субъект и объект познавательной деятельности. Единство познания и практики. Субъект и объект
  9. 6.2. «Первое погружение» в социокультурную реальность гражданского общества: конституирование структурных компонентов гражданской жизни (личность — культура — социальная организация)
  10. Глава 1. РОССИЙСКАЯ ФЕДЕРАЦИЯ, СУБЪЕКТЫ РОССИЙСКОЙ ФЕДЕРАЦИИ И МУНИЦИПАЛЬНЫЕ ОБРАЗОВАНИЯ КАК СУБЪЕКТЫ ПРАВА СОБСТВЕННОСТИ
  11. 2.3.5.2. Среди разнообразных прав субъектов гражданского права одними из важнейших являются вещные права, опосредствующие принадлежность вещей (телесного имущества) конкретным субъектам, т.е. своеобразную статику имущественных отношений
  12. Статья 124. Российская Федерация, субъекты Российской Федерации, муниципальные образования - субъекты гражданского права
  13.       Глава III. КАРТИНЫ МИРА В КУЛЬТУРЕ ЧЕЛОВЕЧЕСТВА. СПЕЦИФИКА ФИЛОСОФСКОЙ КАРТИНЫ МИРА
  14. 4.6. ХОЗЯЙСТВОВАНИЕ И ХОЗЯЙСТВУЮЩИЙ СУБЪЕКТ. ВИДЫ ХОЗЯЙСТВУЮЩИХ СУБЪЕКТОВ
  15. 87. УЧЕНИК КАК СУБЪЕКТ УЧЕБНОЙ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ. УЧИТЕЛЬ КАК СУБЪЕКТ ПЕДАГОГИЧЕСКОЙ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ
  16. Философская и научная картина мира. Проблемы биосферы и экологии в картине мира