В данной книге этот вопрос является исходной точкой. В ней принимается и отстаивается идея, что понятие общества должно быть исключено из анализа общественной жизни. Но при этом считается возможным и необходимым описать другой тип анализа, в центре которого находится идея социального действия. Означает ли это возвращение действующего лица, скрытого классической социологией и исключенного антисоциологией? Главное тут то, что растущее отделение действующего лица и системы могло бы быть заменено их взаимозависимостью благодаря идее системы действия. Но что это означает? [:18] Если классическая социология сплавила воедино культуру, социальную организацию и эволюцию, чтобы образовать те большие культурные, социальные и исторические ансамбли, которые она называла обществами, мы будем стремиться их отделить друг от друга, чтобы создать таким образом проблемное пространство, где может поместиться социология. Сначала приходит культура. Как можно рассуждать иначе в период, когда создается новая культура, новые отношения с миром, тогда как формы общественной жизни остаются старыми, разложившимися или беспорядочными? Такая культура не является общей «рамкой» общественных отношений, совокупностью ценностей. Еще менее она является «господствующей идеологией», как легкомысленно представляет ее левое мышление. Культура является смыслом, совокупностью средств и моделей, которыми действующие лица стремятся управлять, которые они хотят контролировать, которые они осваивают или обсуждают между собой превращение их в социальную организацию. Ее направления обусловлены коллективной работой, уровнем действия (самопроизводства), которое рассматриваемые коллективы оказывают на самих себя. Я называю уровнем историчности упомянутый уровень действия, который проявляется как в характере знания, так и в способах экономических вложений или в этике. Сегодня осуществляется переход от космоцентрического к антропоцентрическому образу общественной жизни. Вместо того, чтобы искать гарантов, то есть принципы легитимации человеческого действия в отношении вещей вне человеческого мира — в божественной благодати, в требованиях разума или в смысле истории, общество, достигшее самого высокого уровня историчности, определяет человека только в понятиях действий и отношений. Обращение к сущностям и к природе вещей исчезает из области науки. В этике моральность не определяется больше заповедями и преодолением интересов и страстей, она измеряется волей к самоутверждению и собственному выбору, так же как признанием других в качестве личностей во всем их своеобразии и воле к действию. Действующие лица общества владеют культурными направлениями, определяющими область историчности, и оспаривают друг у друга контроль над ними. Ибо центральный сегодня общественный конфликт разделяет сообщество на тех, кто является агентом и хозяином этих культурных моделей, и тех, кто принимает в них зависимое участие и стремится освободить их от влияния общественной власти. [:19] Один пример будет достаточен. Рабочее движение является центральным действующим лицом индустриального общества, ибо оно считает, что машины и организация труда хороши лишь в той мере, в какой они служат трудящимся и населению. Предприниматели тоже являются центральным действующим лицом этого общества, ибо они используют аналогичный язык: наше действие и наша прибыль хороши, потому что они развивают промышленность и повышают общий уровень жизни. Конфликт промышленников и рабочих находится, таким образом, в центре индустриального общества, оба лагеря верят в промышленность и разделяют одни и те же культурные цели, но борются между собой за то, чтобы дать промышленной культуре противоположные социальные формы. Нет больше оснований противопоставлять Маркса Веберу. Один приносит в сегодняшнюю социологию идею о том, что общественная жизнь основана на центральном отношении господства, другой — идею, что действующее лицо ориентируется на ценности. Комбинируя эти две идеи, мы получаем определение общественного движения: действующие лица, противопоставленные друг другу отношениями господства и конфликта, имеют одинаковые культурные ориентации и борются между собой за общественное управление этой культурой и диктуемыми ею формами деятельности. Понятно, такое соединение может осуществиться только при отказе от того, что у Маркса или Вебера зависит от эволюционистского представления об общественной жизни. Но такое разделение между тем, что принадлежит ушедшей эпохе, и тем, что может быть использовано в другом историческом контексте, не менее законно для мыслителей, чем для людей искусства. Столь же важно, что подобная реконструкция отношений между культурой и обществом является и преобразованием отношений между социальной структурой и историческим развитием. Повторим, классическая социология отличалась отождествлением двух осей анализа: модернизация была для нее одновременно постоянной силой изменений и принципом социальной организации. Их разделить было действительно трудно, когда существовал только один тип промышленного общества, а именно: Великобритания викторианской эпохи. Сегодня это легче при условии отказа от многократно опровергнутой фактами иллюзии о сходстве всех промышленных обществ. Это, между тем, не означает, что все зависит от национальной специфики и что нет ничего общего, например, между Советским Союзом и Соединенными Штатами. Индустриальное общество как ассоциация [:20] с некоей культурой и неким центральным общественным конфликтом повсюду одно и то же. Но способы индустриализации различны между собой, ибо если главным агентом индустриализации и, шире, исторического изменения является всегда государство, то последнее может вступить в союз с буржуазией или, напротив, само взять на себя роль правящего класса. В первом случае, который характерен для капиталистических стран, представительство социальных сил автономно по отношению к государству. Во втором случае, который относится к странам, называемым социалистическими, государство не соглашается на автономию структур, связанных с представлением социальных интересов. Классическая социология, которая изучала общества капиталистической индустриализации, где государство, по крайней мере на территории метрополии, имело очень мало независимости в отношении национальной буржуазии, вовсе не размышляла над вопросом о государстве, охотно отождествляя правящий класс и агентов экономического развития. Сегодня существуют бок о бок общества, становящиеся все более гражданскими, где большое число действующих лиц оказывает влияние на политические решения. С другой стороны, существуют также социалистические режимы, где государство является всемогущим. Поэтому нельзя более придерживаться точки зрения тождества между функционированием индустриального общества и движением индустриализации. Напротив, общественное мнение противопоставляет страны, которые как будто утратили ощущение государства, и те, где тоталитарное государство отождествляет себя с обществом. Самая главная особенность классической социологии заключается в том, что создавая из больших исторических ансамблей носителей собственного смысла, она сводила анализ общественного действия к поиску позиции действующего лица в системе. Социология действия отбрасывает такое объяснение действующего лица посредством указания на его место в системе. Напротив, она видит во всякой ситуации результат отношений между действующими лицами, имеющими определенные культурные ориентации и включенными в социальные конфликты. Если она придает решающее значение понятию общественного движения, то это потому, что последнее не представляет собой ответа на некую ситуацию, а ставит под вопрос отношения господства, позволяющие действующему лицу — можно назвать его правящим классом — управлять главными наличными культурными ресурсами. Бесполезно и даже опасно говорить об общественных [:21] детерминизмах, так как индивидуальное действующее лицо одновременно и обусловлено ситуацией, и участвует в ее производстве. Верно, что мы развиваемся в городах, построенных до нас. Но еще более верно, что планы градостроительства передают отношения между действующими лицами, как социальными, так и политическими. Это помогает устранить одно недоразумение. Социологи с полным основанием не доверяют любым формам отождествления наблюдателя с действующим лицом, так как анализ в таких случаях сводится к интерпретации некоего дискурса и низводится, так сказать, до уровня идеологии второй степени. Социология общественных движений и, шире, социология социального действия является антиподом подобной идеологической интерпретации, так как она отделяет различные значения действия и различные типы общественных отношений, в которых находится действующее лицо. Зато историцистские объяснения, в которых утверждается существование исторического единства наблюдаемых явлений, впадают в эту смертельную болезнь социологического толкования. Как только начинают предполагать, что все в стране зависит от ее капиталистического характера, коренится в ее современности или в ее национальном характере, выходят из рамок доказательности и отдаются произвольным интерпретациям. Социология действия и в особенности метод социологической интервенции (который является ее специфической практикой) противятся отмеченному глобализму, стремятся отделять друг от друга различные смыслы поведений и, в частности, конфликтов, выделять в сложности исторического становления простые элементы анализа. Нет ничего более противоположного социологии действия, чем философия истории. Может быть, некоторые увидят в первой новое перевоплощение героической социологии, богатой описаниями революций и столкновений между прошлым и будущим. Какое ослепление! Именно говоря, например, о рабочем движении, можно освободить социологию от ее привязки к законам капитализма или исторической эволюции. Напротив, те, кто говорят о классовой борьбе, сводят социологию к истории противоречий капитализма. Говорить о социальном характере рабочего движения, значит признать его в качестве действующего лица, осознать его в присущих ему культурных ориентациях и социальных конфликтах. Это противоположно обычному, по крайней мере для Франции, употреблению указанного выражения, когда пишут «рабочее движение», а имеют в виду фактически «левые партии». [:22] Сегодня дисквалифицировано видение истории и прогресса, унаследованное от Просвещения и эволюционизма XIX века. Но это далеко не умаляет внимания к общественным движениям, хотя требует такого их анализа, который бы, вместо того чтобы помещать действующее лицо в историю, задавался бы вопросом о производстве исторических ситуаций действующими лицами. В чем состоит тогда единство действующего лица, и представляет ли оно что-либо другое, чем совокупность ролей? Действующее лицо имеет единство и способно регулировать и организовывать формы своей деятельности лишь в той мере, в какой оно лично проживает историчность, то есть способно освободиться от форм и норм воспроизводства поведения и потребления, чтобы участвовать в производстве культурных моделей. Свойство человеческого субъекта заключается в том, что он обеспечивает иерархию форм своего поведения, более ценит научное знание по сравнению с мнениями и слухами, инновацию и инвестицию по сравнению с рутиной, добро по сравнению с общественными соглашениями. Чем более высокого уровня историчности достигает общественная жизнь, тем более действующее лицо утверждает значение и права сознания. История современности является историей роста роли сознания в противовес закону государя, обычаю, корысти, невежеству, страху. Общественное движение, коллективное поведение, включенные в конфликт в целях управления историчностью, существуют лишь в том случае, если действующее лицо обладает способностью подняться выше простых требований и даже политических переговоров, чтобы осознать себя и утвердиться скорее в качестве производителя, чем потребителя общественной ситуации. Оно должно быть способно поставить последнюю под вопрос, вместо того чтобы только соответствовать ей. Социальная жизнь может быть прежде всего охарактеризована как деятельность самопроизводства и самотрансформации, которые она осуществляет посредством своих инвестиций, если дать этому понятию более широкий, а не чисто экономический смысл. Ее характеризуют, далее, конфликты, связанные с борьбой за управление этими инвестициями, наличие все более и более живого сознания действующего лица — субъекта, которое дистанцируется от результатов своих инвестиций, признает их своими творениями, размышляет над своей творческой способностью, выбирает в качестве главной ценности осознание и опыт самого себя в качестве субъекта и видит в других сходство с собой единственно в силу их способности быть субъектами. Здесь коренится единство социальной системы, оно [:23] представляет собой область, где производится историчность, представляющая смысл общественных конфликтов и основанная на сознании субъекта.