Интеллектуалы получают контроль НАД СВОЕЙ ОРГАНИЗАЦИОННОЙ ОСНОВОЙ: НЕМЕЦКАЯ УНИВЕРСИТЕТСКАЯ РЕВОЛЮЦИЯ

Академическая революция привела к двум значительным последствиям: одному — внутреннему для философии, и другому —- структурному.

Содержание современной философии выстраивалось в борьбе — последовательном ряде столкновений. Организационная битва, вначале произошедшая в Германии, начиналась и в других странах по мере того, как в них реформировались старые религиозные школы, причем в направлениях, заданных в 1810 г. Берлинским университетом. Варианты идеализма появлялись несколькими поколениями позже в Британии, Соединенных Штатах, Италии, Швеции и везде, куда была импортирована немецкая академическая модель. Идеализм стал боевой доктриной первых поколений борцов за секуляризацию, промежуточной стадией при преобразовании теологии и передаче философии в светские руки.

мятежные движения, такие как материализм, позитивизм, а также аналитическое и семантическое направления философии. Происходили обычные расколы, позволявшие заполнить новое пространство внимания согласно закону малых чисел; ведущие движения приобретали соперников, причем некоторые из последних оседали в местах разрыва, создавая свои гибридные учения, такие как витализм и неореализм. Последующие поколения восставали против учителей, вплетая при этом в свою работу темы учителей своих учителей, что давало начало движениям возрождения, таким как неокантианство, неомарксизм, а в наше время — область неоэкзистенциалистских и неоидеалистических направлений.

Под этим каскадом соперничающих движений пространство, когда-то занятое религиозными философами, скрепило lt;ранее разрозненныйgt; строй позиций; это остается верным даже на сегодняшний день, когда борцы за секуляризацию одержали настолько полную победу, что светские мыслители уже приступили к освоению старых религиозно-философских позиций. Религия не отступила перед секуляризаторами без боя: изощренность, выработанная оппонентами воинствующего рационализма и материализма, помогла поставить проблемы и создать мыслительные средства, которые продолжали преобразовывать данное поле даже после того, как религиозные консерваторы были сброшены со своих кресел.

В структурном плане академическая революция разделила старую роль философа как «интеллектуала общего назначения» на множество академических специальностей. Процесс специализации, не окончившийся еще и сегодня, повлиял на содержание интеллектуальной жизни в нескольких отношениях. Наиболее очевидной является кристаллизация предметных областей новых дисциплин, начиная от психологии, социологии и других социальных дисциплин вплоть до естественных наук, гуманитарных наук и литературы, получивших теперь академический статус.

Тем не менее по-прежнему привлекательной остается интеллектуальная роль «общего назначения», благодаря чему обнаруживаются новые предметные области в самой тематике дисциплинарного вызова. Одним из таких ответных движений явилось неокантианство, разыгравшее карту историцистских методологий, отброшенную академическими историками; другим ответным движением стало появление прагматизма в сердцевине движения по формированию эксперимен

тальной психологии; в числе остальных были процессы развития как феноменологии, так и логического позитивизма в результате рефлексии над битвой по поводу оснований математики. В каждом случае существование соперничающих дисциплинарных «домов» означало, что индивиды могли перемещаться туда и обратно между этими lt;организационнымиgt; основами, комбинируя темы, заимствованные у каждой стороны (показательным примером является карьера Вильяма Джемса). Отнюдь не опустошая содержание философии, подъем lt;научныхgt; дисциплин привел к новому способу выработки интеллектуальных инноваций на наиболее общей (т. е. философской) почве. Это одна из причин того, что, несмотря на столь многие заявления об угасании философии, она не исчезала, а, напротив, все больше расцветала.

Я не буду доводить детальный анализ интеллектуального мира до наших дней; я закончу его временем, отстоящим от сегодняшнего на три поколения, а это период философского творчества примерно 1900-1935 гг.

Ближе к сегодняшнему дню мы теряем способность определять, кто именно получит устойчивое влияние этого типа. Почти нет сомнений, что Кант имеет долговременную значимость. Но можем ли мы сказать то же самое о Бергсоне, или Расселе, или Сартре? Являются ли Ницше или Уайтхед фигурами с прочным влиянием? Существуют эмпирические основания, которые позволяют мне предположить, что многие из великих имен в нашей недавней истории идей угаснут в течение последующих столетий. В гл. 2 мы обнаружили, что среди 36 поколений в Греции и 63 поколений в Китае было в среднем от 0,4 до 0,8 философа первого ранга и от 1,0 до 1,9 философа второго ранга на каждое поколение. Даже в периоды пиков творчества максимумы составляют приблизительно два первостепенных философа и от трех до пяти второстепенных философов в каждом поколении. Сходные уровни обнаружены в Европе периода Средневековья и далее в

1700-х гг., даже до середины 1800-х гг.

Мы лишены такой перспективы даже в период 1935-1965 гг. — в поколении, предшествующем нашему. Рассмотрим суждения историков lt;философииgt; периода около 1890-1910 гг. (причем среди них были вполне активные в собственной профессии философы, такие как Виндельбанд или Ройс) относительно мыслителей середины века, т. е. составлявших их непосредственное прошлое. Для многих из таких историков возвышающейся над всеми фигурой был Лотце, который по современным критериям является в лучшем случае второстепенным (см., например: [Merz, 1904-1912]). Ройс в книге «Дух современной философии» [Royce, 1892] пишет, что в философии до сих пор задает тон идеализм, и это является, разумеется, пристрастным суждением активного участника событий. Другими лицами, которые производили весьма сильное впечатление на своих

современников, были Джеймс Мартино [Merz, 1904-1912/1965, vol. 4, p. 376], Клиффорд и сэр Вильям Гамильтон, а также такие неистовые борцы, как Д. Ф. Штраус, Бюхнер и Бокль. Конечно, при столь переменчивом соперничестве между смежными поколениями неудивительно, что мыслители, которым предстоит сохранить влиятельность на протяжении длительного времени, обязательно проходят сквозь «воронку», посредством которой, как минимум через одно или два поколения, устанавливаются более или менее стабильные репутации. Репутация Гегеля была крайне низка в середине 1850-х гг., накануне волны неогегельянски х возрождений. Даже философия Канта, чья слава, установившись в конце 1780-х гг., никогда существенно на спадала, рассматривалась его непосредственными последователями как нечто устаревшее^. Репутация Аристотеля, как и Мэн-цзы, значительно падала в течение нескольких последующих поколений и вырастала до громадных высот только по истечении очень длительного времени; Дарвин был близок к исключению из числа авторитетов в своей профессии около 1910 г., а репутация его была восстановлена только в 1930-х гг.

Это не означает, что у каждого, чья репутация падает после смерти, авторитет будет позже восстановлен; закон малых чисел делает достаточно очевидным тот факт, что большинство крупных имен начала XX в. угаснут и станут второстепенными в XXI в. и позже. Нам важно дисциплинировать себя и не превращать наше исследование в игру по определению того, «кто выживет из героических личностей». Тема моей социологической аргументации заключается в том, что творчество — это не одномоментное событие, но процесс, простирающийся за пределы жизни людей, в деятельности которых оно себя проявляет, причем во всех направлениях — назад, в стороны и вперед от индивидов, чьи имена являются тотемическими эмблемами, выставленными их сетями. Межпоколенные сети, разделяющие пространство внимания,— вот что делает интеллектуальную историю во всех отношениях. Творчество мыслителей нашего собственного столетия lt;ХХ в.gt; в буквальном смысле еще не полностью создано.

Было бы более безопасно завершить мой анализ периодом, близким к 1865 г. Тем не менее я продолжаю его на два поколения вперед даже при том, что они окутаны дымкой пристрастности. Период 1930-х гг. (с несколько большей продолжительностью для того же набора персонажей) как раз сейчас начинает приоткрываться для спокойного взгляда. Венский кружок и экзистенциалисты, погруженные в полемику как в свое время, так и в непосредственно последующих десятилетиях, становятся предметами исторического исследования; осадок выпадает на дно, только когда проходит поток. Социологические структуры интеллектуалов начала 1900-х гг. представляют собой достаточно знакомую картину: философы продолжают группироваться в соперничающие кружки, разделять пространство внимания согласно закону малых чисел; значительные фигуры соединяются в «гроздья», что мы видели в Китае и Греции; межпоколенные цепочки учителей и учеников ведут через Фреге и Рассела к Витгенштейну, и от Венского кружка к Куайну (который также является наследником Ройса через К. И. Льюиса), или от Гуссерля к Хайдеггеру и Маркузе. Какой бы ни была будущая историческая значительность названных фигур, эти цепочки, принадлежащие центру пространства внимания, уже существуют. И поэтому моя заключительная глава завершится в тумане времени, близкого к настоящему, даже притом, что сеть, которая сейчас выявляется, приобретает на средней дистанции знакомые контуры.