Борьба за секуляризацию и популярная французская философия

Во Франции в развитии виталистической науки-религии было два главных эпизода: первый — в эпоху Наполеона, второй — в конце XIX в. В институциональном отношении оба связаны с реформами французской университетской системы, а также с ожесточенными схватками между государственной религией и движением секуляризации, столь характерными для lt;организационныхgt; основ культурной жизни во Франции.

До революции 1789-1794 гг. образование во Франции находилось большей частью в руках католического клира и монахинь, а все остальные учителя были под церковным надзором; исключение составляли организованные правительст

вом технические школы военных и гражданских инженеров1. Революция отменила университеты вместе с привилегиями церкви. Новая система образования, созданная в наполеоновский период, оставляла начальную школу в ведении местных администраций, а в 1808 г., после нового сближения государства и церкви, отдала ее католическим образовательным орденам. Средние школы и высшие учебные заведения были централизованы вокруг Императорского университета, монополизировавшего обучение (с предоставлением степеней), назначения на должности, контроль за размером жалования и составление учебных программ; в этом университете была сформирована постоянная должностная иерархия преподавателей, инспекторов и воспитателей (гувернеров). Глава данной бюрократической системы назначался государством; при Наполеоне эту должность занял епископ, восстановивший в образовании католическую ортодоксию.

В отличие от немецких университетов, во Франции от профессоров высших школ не требовалось проведения самостоятельных исследований; эта деятельность была зарезервирована за сотрудниками Института Франции (Institut de France), который фактически восстановил прежние Академию наук, Академию надписей и словесности и Академию изящных искусств. Отдел Института, занимавшийся «нравственными и политическими науками», существовал с 1795 по 1803 г., но был закрыт Наполеоном из-за оппозиции, оказываемой ему сотрудниками этого отдела — членами кружка свободомыслящих «идеологов» во главе с Кабанисом.

В период Реставрации усилился церковный контроль, все учителя начальной и средней школы были подчинены епископам, за счет светских школ выросло число церковных, а в 1822 г. такие умеренные в религиозном отношении деятели, как Кузен, были уволены с университетских постов. Однако борьба между ульт- рамонтанской[484] папской фракцией и роялистами блокировала наиболее крайние требования церковников, и в 1828 г. консервативные сторонники секуляризации, включая Кузена, были вновь приняты на службу. Жесткий государственный контроль над церковью толкал католических консерваторов в оппозицию к правительству, что играло свою роль в агитации за либеральные права, принципы проведения выборов и вело к установлению конституционных монархий в периоды 1830-1848 гг., конца 1860-х, а также к революции 1848 г. В 1854 г., при диктатуре Наполеона III, ученые степени в области истории и философии были отменены, а в университетской образовательной программе были восстановлены средневековые trivium и quadrivium. Характерная для начального образования 1840-х гг. тенденция формирования светской школы в 1860-х гг. сменилась на противоположную, и большинство начальных школ вновь стали религиозными. Воинственность католиков, в свою очередь, ожесточала правительственных приверженцев секуляризации, защищавших верховенство собственной административной власти. Эта битва разразилась в полную силу в 1870-е гг. — в период Третьей республики. Секуляристы стали хозяевами положения благодаря реформам 1881 г., изгнавшим церковников из университета и лишившим их права присуждать академические степени; в результате была установлена централизованная система обязательного начального образования на основе общедоступных (публичных) школ.

Подъемы квазивиталистической философии соответствовали моментам упадка и отступления движения секуляризации. Хейльброн указывает, что салоны старого (дореволюционного) режима, способствовавшие установлению в интеллектуальной жизни лишенного технической изощренности литературного стиля, погибли вместе с изгнанием аристократии [Heilbron, 1994]; в тот же период закрытие прежних университетов, в которых господствовала теология, и основание научных учреждений при правительстве задали новую ориентацию по отношению к специальным дисциплинам. Произошло кардинальное изменение интеллектуальных иерархий; вместо союза с аристократической литературой философы искали теперь связи с новой элитой — учеными-естественниками.

Первым шагом на пути развития французского витализма была философия воли Мен де Бирана. Он начинал в кружке «идеологов», собиравшегося вокруг Кабаниса и графа Дестюта де Траси — прямой ветви от главной линии французской интеллектуальной жизни, восходившей к энциклопедистам, а также Отой- скому (Auteuil) кружку Кондорсе и мадам Гельвеций (см. рис. 14.1). «Идеологи» развивали главные темы секуляристского движения, ставшего более радикальным в ходе политической жизни 1790-х гг. Кабанис (в работах 1796-1802-х гг.) утверждал, что метод химического анализа Лавуазье может быть применен к области идей; Дестют де Траси (в 1798-1815 гг.) применял термин Ideologie для такой «зоологической науки», в которой идеи разлагаются на сенсорные элементы. Поскольку Дестют рассматривал свой метод как средство подрыва религии, он и его последователи стали в оппозицию Наполеону, когда тот начал возвращаться к государственной поддержке религии. Тогда практически все значитель-

1800 г.

1900 г.

ные философы были политическими деятелями, а философия открыто считалась оружием политики[485]. Именно как член Палаты представителей, а затем как сотрудник Института Франции Мен де Биран — умеренный роялист и противник Наполеона — вошел в контакт с «идеологами».

Мен де Биран начал свой творческий путь в 1802 г. с трактата о влиянии привычки на мышление. К 1812 г. он порвал с запрещенным кружком «идеологов», превратив их темы в идеи своей книги «Опыт об основаниях психологии». Не ощущение, не мысль, но воля — внутреннее чувство телесного усилия — вот что является первичным опытом; формула «я желаю, следовательно, я существую» является начальным пунктом всего познания. Именно произвольное внимание и движение оживляют внешние ощущения; идущие извне впечатления становятся для Мена мишенью критики в духе Юма, поскольку не раскрывают никаких необходимых связей, так что только внутренний опыт воли делает причинность непосредственно очевидной. Философия Мен де Бирана — это манифест, направленный против ассоцианизма и механицизма; вместе с тем в своей философии Мен избегает сентиментализма и эмоционализма Шатобриана и религиозных консерваторов. Среди современников Мен де Биран получил славную репутацию «мастера философии», а его психология воли вместе с защищающим религию учением Руайе-Коллара вскоре стала официальной университетской доктриной и оставалась таковой до утверждения там схоластической эклектики Кузена [CMN, 1902-1911, vol. 9, р. 133]. После Реставрации Мен де Биран продолжал работать над системой, но не смог ее завершить до своей смерти в 1824 г. Просвет, в котором могли появиться религиозные и дисциплинарные новшества как следствия Революции, вновь оказался перекрытым, когда официальная религия восстановила свой контроль над образованием. Идеи в духе Мен де Бирана витали в воздухе, если говорить о внеакадемических литературных кругах. В период либерализации 1830-х гг. Бальзак в романе «Реаи de Chagrin» («Шагреневая кожа») описывает полных амбиций молодых людей, которые во время относительной свободы парижской журналистики от цензуры пытаются достичь славы путем написания исчерпывающего трактата о воле.

рана имеет оттенок новой религии, составленной из ингредиентов современной ему науки и ставшей в эпоху Бальзака и Стендаля чем-то вроде изменчивой и свободно парящей моды.

Работа Мен де Бирана созвучна открытиям новых lt;естественноgt;научных дисциплин, развивавшихся параллельно с реорганизацией интеллектуального производства во Франции в период подавления прежней университетской системы и основания Института Франции и Ecole Polytechnique. Структурно сходным с де Бираном является Конт, чья линия преемственности также связана с lt;естест- венноgt;научным истеблишментом того времени (Конт учился в Ecole Polytechnique в 1814-1816 гг., был исключен из-за политических неурядиц и подвизался в качестве учителя математики), а также с политическими деятелями 1790-х гг. (Конт пришел к своим первым идеям в 1817-1824 гг., когда служил секретарем у Сен-Симона — автора и пропагандиста социалистических доктрин). Конт привлек к себе внимание широкой публики в 1830-х гг. как автор классификации наук и теории последовательности их появления; он был среди первых, кто признал биологию в качестве отдельной дисциплины, и вначале Конт пользовался поддержкой ученых магистрального направления, таких как Фурье. Социология— наука, служившая, по Конту, венцом для всех остальных.— вытеснила излюбленную «идеологами» психологию. Здесь Конт также был соперником на одной «территории» с Мен де Бираном, тем более что Конт возвещал конец эры метафизики, тогда как Мен де Биран выстраивал из психологии воли некую метафизику, претендовавшую на вхождение в само ядро академической философии на место cogito Декарта. По-видимому, именно Мен де Биран должен был обрести репутацию классической фигуры французской философской традиции — между картезианским cogito и антирационализмом Бергсона и Сартра; однако Мен оказался в тени близких по духу мыслителей с их консервативным спиритуализмом, который стал господствовать в следующем поколении.

В середине XIX в. ни один из ведущих французских интеллектуалов не был академическим философом.

школах, где ее давали на последнем году обучения в форме обзора философской классики [Fabiani, 1988]. Философия была призвана увенчать учебную программу, стать синтетическим единством, преодолевающим раздробленность дисциплин путем сведения воедино всей мудрости, которой уже были обучены слушатели. Большинство философов получали подготовку в элитарном учебном заведении — Ecole Normale Superieure (ENS) — Высшей нормальной школе в Париже и прошли через годы преподавания в провинциальных лицеях, после чего они могли занять в правительственной бюрократии место школьного инспектора, администратора, проводящего централизованные экзамены, или же войти в состав комиссий, присуждавших дипломы о высшем образовании. Успешная карьера в этом роде предполагала верность консервативному интеллектуальному канону, что вело к сосредоточению ученой деятельности на составлении учебников, переводов или переизданиях классических текстов; не считалось предосудительным публиковать мало или же вообще ничего.

Инновации же происходили в просветах данной системы либо вовсе вне академического мира. Не имея официальной должности, Конт все больше обращался к популяризации культа общественных и религиозных реформ; его последователи представляли собой некую секту вне академического мира. Величайшие репутации создавались вследствие неспособности философских направлений серьезно претендовать на общую значимость. Ренан, профессор древнееврейского языка в Коллеж де Франс, начавший наиболее жесткую критику Библии, и Тэн в Ecole des Beaux Arts (Школе изящных искусств) стали известны как воинствующие борцы за секуляризацию, которую они поддерживали учением о факту- альной истинности, построенным по образцу естествознания. Их вдохновляли самостоятельные немецкие университеты; однако путь этих авторов к публичной известности проходил через поприще литературы для широкой аудитории и трудов по истории религии. Более тесно с философским сообществом был связан Ренувье, ранее изучавший математику в Политехнической школе и посещавший частные лекции Конта (которому запрещали выступать публично из-за его республиканских взглядов). Ренувье нашел ячейку в пространстве внимания, примирявшую либерализм и религию. Фактически Ренувье брал эклектичную программу в духе Кузена и выводил из нее некий нравственный урок. В его неокритицизме 1850-60-хгг. история философии толкуется не как прогрессивная последовательность на манер Конта, но как несводимое друг к другу противостояние односторонних позиций. Человеческое познание относительно и состоит лишь в осмыслении этих оппозиций; то, что между данными сторонами можно выбирать, выражает личную индивидуальность и является показателем человеческой свободы.

Образовательная реформа при Третьей республике коренным образом не изменила иерархию академических должностей. Под лозунгом равнения на немецкую систему, к чему с 1860-х гг. призывали Ренан и Тэн, было сделано несколько

шагов в сторону децентрализации и автономии региональных университетов. Политика по отношению к независимым католическим факультетам характеризовалась рядом возвратных движений, что к тому же осложнялось противоречиями между стремлением либеральных реформаторов к децентрализации и их кампанией в поддержку проводимой государством секуляризации. При всех этих сдвигах государственные экзаменационные комиссии по-прежнему удерживали контроль над содержанием учебных программ, а лучшей карьерой считалась такая карьера выпускника парижского учебного заведения, когда он, поработав в провинции, возвращается в одну из элитарных «витрин» образования в Париже [Fabiani, 1988; Weisz, 1983]. В период католического контроля над образованием естественные науки были исключены из программ и лицеи в основном принадлежали к гуманитарному типу учебных заведений — с упором на классические языки, историю и литературу. Давление, направленное на реформирование учебных программ и лишение гуманитарных наук их привилегированной позиции в последовательном ряду lt;образовательныхgt; требований, угрожало образу философии как интегрирующей дисциплины, узаконивающей специальные знания. Этот образ мог бы утвердиться лишь в той мере, в какой философия как предмет была бы востребована на завершающем этапе учебной программы средней школы.

Чтобы защитить свою дисциплину, философы объединялись в основном с консерваторами; большинство вошло в лагерь приверженцев спиритуализма, поддерживая субъективные и идеальные ценности в противовес естествознанию. Типичным примером был Лашелье, normalien (выпускник ENS), администратор в сфере образования и генеральный инспектор, который возглавлял неоспиритуа- листическое движение, выражая скептическую позицию относительно доверия чувственным явлениям и миру, внешнему по отношению к мышлению. Его ученик Бутру, обогащенный общением с неокантианцем Целлером в Гейдельбергском университете в течение года, стал особенно влиятельным, когда в 1880-х гг. он вернулся и начал преподавать в ENS, отстаивая в своих лекциях вероятностный характер законов природы. В тот же период битва по поводу университетской реформы 1870-80-хгг. пробудила амбиции среди некоторых обучавшихся философии студентов, стремившихся порвать с консерватизмом. Рибо, Бине, Жане, Дюркгейм и Леви-Брюль выковывали новые научные дисциплины на арене философских битв, давая начало специализированным социальным наукам — антиметафизическим психологии, социологии и антропологии [Fabiani, 1988].

Именно в контексте данного конфликта витализм стал по-настоящему влиятельным направлением. Среди его представителей наибольшей славы достиг Бергсон, но данное движение разрабатывалось целой группой менее заметных фигур. Лекьер, будучи polytechnicien (выпускником Ecole Polytechnique) и скорее ученым-естественником, чем профессионально подготовленным философом, в 1865 г. написал книгу, в которой предвосхищал темы Бутру, Бергсона, Джемса, Пирса и Уайтхеда. Гамелен, входивший в неокритический лагерь, развивал

критику идей Канта с позиций Ренувье, превращая ее в дедуцирование категорий из категории отношения, а также проводил идею диалектической эволюции реальности из взаимодополняющих противоположностей (1907 г.). Фуйе, преподаватель лицея и ENS в 1860-70-х гг., по состоянию здоровья рано вышедший на пенсию, в период с 1870-х гг. по 1911 г. опубликовал ряд книг, в которых проводил концепцию идеи-сипы, занимающей промежуточное положение между личным сознанием и объективными вещами. Гюйо, приемный сын Фуйе, в 1885 г. использовал эти idees-forces как основание для антиформалистского учения о нравственности: не принципы, но чувство долга является общим знаменателем всех разнообразных действий, которые люди во всем мире считают нравственными [ЕР, 1967, vol. 3, р. 397-398; Copleston, 1950-1977, vol. 9, p. 174-177]. Источник морали — не в духовном или рациональном царстве, заданном свыше, но в жизненных (витальных) нравственных импульсах, коренящихся в биологии. Жизнь — это деятельность, а рефлексия лишь препятствует спонтанности. Гюйо разделял антиклерикальное умонастроение своего времени; он осуждал традицию безбрачия священников (целибат) как противоречащую жизни-нравственности и предлагал некую религию зависимости от вселенной, причем в роли спасителя вселенной выступал человек.

Гюйо постоянно болел и умер молодым; его труд, во многом такой же цветистый, как работы Ницше и Бергсона, остался в тени творчества его современников. Здесь мы вновь видим, что богатое сочетание культурных капиталов, как правило, одновременно используется разными мыслителями (также можно упомянуть Мейерсона и Дриша, входивших в движение ученых-естественников против позитивизма); фокус внимания, суженный действием закона малых чисел, служил залогом того, что большая часть этих имен будет предана забвению во имя славы немногих. Гюйо находился на периферии, он выпал из академической карьеры после краткого периода преподавания в элитарном Коллеж де Франс, где учился Бергсон, а позднее преподавал Сартр. Подобно своему приемному отцу, Гюйо писал как свободный художник; у него было достаточно связей в интеллектуальном центре, чтобы развивать соответствующие темы, но работал он в изоляции, питавшей его радикализм.

В ячейке витализма Бергсон обошел всех остальных, используя во многом те же ингредиенты, на представляя их публике с высоким литературным мастерством, обеспечившим ему наиболее широкую аудиторию. Карьера Бергсона началась в организационном центре Французской академии; он учился в ENS у Бутру. в одной когорте с Дюркгей*мом и Жоресом, ставшим впоследствии одним из лидеров социалистического движения. В течение 16 лет Бергсон преподавал в провинциальных и парижских лицеях, а в 1900 г. был избран в Коллеж де Франс; в дальнейшем Бергсон, уже став хорошо известным, читал лекции широкой публике. Он был технически изощренным философом, открытым для новых тем. которые предоставлялись появлявшимися дисциплинами; его работы в период лицеи-

ского преподавания касались психологических исследований, но опирались на традиционные философские проблемы свободы воли, материи и времени. Стратегия Бергсона состояла в использовании эмпирических свидетельств для критики позитивизма, применении арсенала новейших наук для поддержки его тради- ционалистски настроенных современников в борьбе, которую они вели с позиций спиритуализма. Получив кафедру Коллеж де Франс, Бергсон стал настоящим виталистом; его работы «Творческая эволюция» (1907) и «Duree et Simultaneite»

{«Длительность и одновременность», 1910) впервые были представлены широкой аудитории, которая с готовностью восприняла их как реабилитацию религии в век науки.

В ту же схему укладывается и карьера Жан-Поля Сартра, принадлежащего следующему поколению. Он учился в ENS (1924-1928 гг.), по окончании преподавал в провинциальных лицеях (1931-1936 гг.), затем — в парижских (1937- • 1944 г.), в конце концов войдя в мир литературы, театра и политической журналистики Парижа. Экзистенциалисты наследовали элементы обращенных к публике идей виталистов, пытаясь найти некую замену религии в тот период, когда секуляризация уже стала банальностью. Французы теперь меняли свои позиции под влиянием немецких академических сетей и в связи с появлением новых техник феноменологии. Французские философы, начиная с Мен де Бирана, конечно же, не страдали недостатком творческих способностей, особенно при исследовании онтологических проблем и движущих сил, которыми временно перестали заниматься господствовавшие в те времена течения в Германии — позитивизм и неокантианская эпистемология. Однако пути, открытые формулой Мен де Бирана «я желаю, следовательно, я существую»,— углубление неокритицизма и превращение его в диалектическое выведение динамической реальности — так и не привели к установлению отчетливого центрального фокуса в пространстве внимания. С точки зрения сторонников секуляризации, преобладавших среди широкой публики, технические успехи французской философии оставались в тени более понятных доводов, защищавших религию в век науки.