Анализ обыденного языка как реакция прошиб логического формализма
Оппозицию составляли разнообразные версии натурализма. Вне академического мира Спенсер вплоть до 1899 г. продолжал расширять свою эволюционистскую систему, и его книги пользовались большим спросом в течение следующего десятилетия; в университетах полем битвы между натуралистическими и спиритуалистическими подходами становилась экспериментальная психология. Развивалась линия утилитаризма, здесь наиболее известными оставались работы Сид- жвика из Кембриджа вплоть до его смерти в 1900 г. Однако теперь происходило значительное пересечение между школами — знак последующей перегруппировки. Сиджвик основал Общество исследования психики (Society for Psychic Research); среди его членов были Артур Бальфур, еще один выпускник Тринити- колледжа, и зять Сиджвика. Бальфур использовал скептицизм Юма для подрыва антирелигиозного рационализма и утверждал (в работе 1895 г.), что все убеждения, включая и относящиеся к природе, имеют в основе некую «атмосферу традиционных мнений» («а climate of traditional opinion»).
Утилитаристы, считавшиеся когда-то яростными политическими радикалами, сдали свои позиции в интеллектуальном отношении, когда обрели статус высокой респектабельности; Бальфур в 1890-х гг. был лидером консерваторов в палате общин, а в 1902-гг. — премьер-министром. В целом, именно идеализм обладал социальным престижем как утонченный и вполне современный способ примирения с религией.
Первой значительной трещиной в этой структуре пространства внимания стала вышедшая в 1903 г. книга Дж. Э. Мура «Principia Ethica»[461]. Мур критиковал одновременно все основные школы, по крайней мере в области этической теории. Эволюционистская этика Спенсера, утилитаризм Бентама, Милля и Сид- жвика—все попали под обвинение в натуралистической ошибке; идеалистические системы совершили ту же ошибку в своей версии, отождествляя добро с аспектом сверхчувственной реальности. Добро — это неопределимый предикат, поскольку оно является абсолютно простым; здесь Мур приближается к позиции, принятой Расселом в его логике, построенной на основе последних простейших элементов, в противоположность холистической логике идеализма29. Мур далее критикует все этические системы с помощью аргумента, согласно которому добро не может быть отождествлено ни с одним объектом, таким как удовольствие или моральный долг (у идеалистов); существует множественность (plurality) хороших объектов, которые вовсе не обязаны иметь между собой что-либо общее. В практическом аспекте этики Мур воспроизводит утилитаристскую тему в том смысле, что о добре или «хорошести» («goodness») конкретных поступков следует судить по их последствиям. Здесь Мур также обращает утилитаристские аргументы против их собственной традиции, делая упор на крайней трудности познания следствий поступков, кроме как по прошествии самого краткого времени. Практические выводы Мура идут вразрез с идеями всех предыдущих мыслителей в области этики, поскольку он не дает предпочтения ни конечным религиозным целям, ни моральной правильности, ни политическому активизму, направленному на достижение наибольшего добра для наибольшего числа людей.
Вместо этого Мур рекомендует личный эстетизм, утверждая, что наивысшим добром является непосредственный опыт пылкой дружбы и созерцания прекрасного.Большая часть ингредиентов концепции Мура имелась у его учителей и соотечественников. Уже в 1874 г. Сиджвик модифицировал утилитаристскую этику, признавая, что моральные принципы не могут быть дедуцированы из дескриптивных утверждений. Оставаясь приверженным принципу всеобщей доброжелательности как пути к максимизации счастья, Сиджвик заключал, что мотивация поступать таким образом сильно зависит от нравственной интуиции и убежденности в реальности сверхъестественных санкций. Брэдли еще раньше подчеркивал неточность утилитаристского расчета; и конечно же, в его собственной системе добро, как и все остальное, неопределимо. Мур фактически использует аргументы Сиджвика и Брэдли друг против друга, выпячивая в каждой
позиции ту сторону, которую он собирается опровергнуть: у Сиджвика — это постоянная сосредоточенность на политических и экономических расчетах, у Брэдли — морализм и включение этики в идеалистический Абсолют. Практические выводы Мура также не являются новыми; он просто защищает с помощью более формализованной аргументации эстетизм, провозглашенный в 1880- 90-х гг. Патером и Уайльдом, добавив к нему более явное одобрение культа гомосексуальных отношений, ставшего популярным во времена Литтона-Стрэчи[462]. Если «Принципы этики» и произвели немедленную сенсацию, то не из-за своей оригинальности, а поскольку данная книга символизировала сдвиг в старом строе интеллектуальных противостояний.
В этот период большая часть творческих достижений британской философии во всех ее ответвлениях была сосредоточена в рамках единственной сети с центром в Тринити- и Кингс-колледжах Кембриджского университета (см. выше рис. 13.2). Групповой характер структуры творчества уже знаком нам по другим периодам; в данном случае у нас есть богатая информация, позволяющая исследовать формирование такой группы, а также двигавшую ею динамику эмоциональной энергии.
В поколениях с 1840 по 1920 г. ведущие интеллектуалы были более тесно связаны семейными отношениями, чем фактически в любой иной период истории: существовала целая сеть браков, опосредованно соединявших Рассела, Мура, Кейнса, Вирджинию Вулф и кружок «Блумсбери» с семьями Теккереев, Маколеев, Дарвинов, Мейтлендов, Тревельянов, Бальфуров и многих других. Все они друг для друга либо кузены, либо зятья, либо шурины, либо племянники, иными словами, составляют отнюдь не просто метафорическое «родство», образованное связями типа «учи‘гель — ученик»30.
Данная интеллектуально-родственная сеть эпохи королевы Виктории и короля Эдуарда была основана на движениях сторонников политических и религиозных реформ, в которых участвовали представители верхушки среднего класса и часть высшего класса. Данные движения возникли в тот период, когда государственная церковь была только что упразднена, а университеты вырвались из-под
клерикального управления и контроля. В обществе с высокой классовой стратификацией такие интеллектуальные отщепенцы (dissidents), отошедшие от своего класса, составляли относительно малую группу, сплоченную как социально, так и через сеть браков. В группу входили представители трех главных типов: богатые квакеры (таково происхождение Мура и жены Рассела); евангелисты (игравшие главную роль в идеалистическом движении); а также реформаторское крыло аристократии (в котором самым знаменитым было семейство Расселов). Для многих из этих семей стало традицией посылать сыновей в Кембридж, особенно в Тринити- и Кингс-колледжи, где последующие визиты сестер способствовали перекрестным бракам. Когда число последних превосходило некую критическую массу, внутренняя групповая культура начинала смещаться в новом направлении и утрачивать серьезное отношение к вопросам морали, характерное для исходной политической среды членов данной группы. В рамках этой элиты образовалась своя элита в форме дискуссионного сообщества, известного как «Апостолы», со строгим отбором членов.
Перед ними открывались самые блестящие перспективы благодаря помощи бывших членов группы, проводивших конкурсные испытания или преподававших в знаменитых частных школах. Эта группа часто собиралась для состязаний в написании остроумных низвергающих идеалы статей, что сопровождалось ритуалом, обеспечивавшим членам группы сознание собственного превосходства и осведомленность о достижениях предшественников [Levy, 1981]. В этой атмосфере молодые выпускники, такие как Рассел (вошедший в группу в 1892 г.) и Мур (1894 г.), поощрялись на подражание линии, восходящей к Теннисону и включавшей самых знаменитых учителей вплоть до Сиджвика и Мак-Таггарта.Благодаря публикации своих «Принципов этики» Мур стал идолом для молодых «Апостолов». Именно вследствие их последующего успеха установилась высокая репутация Мура, поскольку в группу входили Литтон-Стрэчи, Джон Мэйнард Кейнс, Леонард Вулф — словом, те мужчины, которые составили образовавшийся вскоре после этого литературный кружок «Блумсбери». Иначе трудно объяснить ту лесть, которой был окружен Мур на протяжении всех последующих лет жизни. Его работа в области этики не была особенно оригинальной, а его более поздняя философия сводилась к негативной реакции, направленной против последующих инноваций. Мур стал сакральным объектом в дюркгейми- анском смысле — символом идеального интеллектуала. В структурном отношении у него была отличная ситуация для этой роли: в начале 1900-х гг. он дольше всех из «Апостолов» сохранял творческую активность, славился своей хрупкостью, юношеской миловидностью и стилем спорщика, сочетавшим пылкость, остроумие и даже сексуальные домогательства [Levy, 1981, р. 213]. Мур сохранил этот образ и в средние годы, когда отрастил брюшко; как только он отделился от «Апостолов», его пылкость и аура авангардного блеска увяли, но при этом он оставался символом — излюбленным в данной группе образом ее самой.
В 1920-30-х гг. Мур обратился к защите здравого смысла. Утверждения типа «мое тело было рождено когда-то в прошлом» или «это рука, поднятая перед моим лицом» должны считаться истинными; какие бы изощренные философские альтернативы ни выдв-игались с целью опровержения таких утверждений, никакие основания этих альтернатив не являются убедительными, а в целом они менее очевидны, чем суждения языка, соответствующего здравому смыслу.
В своей сути позиция, защищаемая Муром, банальна; она претендовала на место в пространстве философского внимания лишь потому, что была изготовлена в противопоставлении другим позициям. Данная позиция дает основание для опровержения как идеализма, в тот момент уже находившегося на последнем издыхании, так и онтологий математической теории множеств Рассела и Карнапа, «Трактата» Витгенштейна и гуссерлианской феноменологии. На попытку создания логически совершенного языка Мур отвечает обращением к обыденному языку. Тем не менее это не стало самоубийством философии, поскольку получило свое продолжение, пусть даже негативного сорта, но с использованием ранее предложенных технических достижений. Рассел показал глубокие проблемы формальных систем, а аргументация Мура против предложений, не соответствующих здравому смыслу, восходила к принципиальному и часто высказываемому Расселом признанию того, что кажущиеся очевидными логические доказательства обычно являются предметом последующей ревизии[463].Обыденный язык, как оказалось, содержит свою проблемную жилу, которую следует изучать саму по себе. Воинственность Венского кружка подталкивала к развитию таких исследований. Споры в Кружке о природе бессмысленности вели к рассмотрению множественных измерений смысла. Когда в 1936 г. Айер, вернувшийся домой из Вены,* объявил, что все утверждения, не подпадающие под критерий верификации, имеют тот же статус, что и выражение «ух!», его порицание этического языка привело всех в ярость и заставляло искать пути к тому, чтобы сделать такие утверждения осмысленными[464]. Сильнейший импульс был дан Витгенштейном, отказавшимся теперь от своей ранней программы построения логически совершенного языка и начавшим изучение невыразимых способов, посредством которых язык не «сказывает», но «показывает». Случилось так, что невыразимое, с точки зрения самосознания философов, действительно могло привести к появлению нового царства языка; и хотя Витгенштейн играл на созвучии между своей поздней лингвистической философией и ранним интересом к
религиозному мистицизму, в этой области вскоре стало действовать более прямое направление академического исследования, связанное с речевыми актами по Остину и иллокутивными (невыразимыми) силами[465].
Еще по теме Анализ обыденного языка как реакция прошиб логического формализма:
- Начало философии логического анализа.
- Новые идеи логического анализа.
- Анализ парадоксов. Идея логических типов.
- Глава XXXI. ФИЛОСОФИЯ ЛОГИЧЕСКОГО АНАЛИЗА
- АНАЛИЗ «ПРЕДМЕТНОСТЕЙ» СОЗНАНИЯ В ФЕНОМЕНОЛОГИИ Э. ГУССЕРЛЯ (НА МАТЕРИАЛЕ ВТОРОГО ТОМА «ЛОГИЧЕСКИХ ИССЛЕДОВАНИЙ»)
- СГМ как основа научной философии обыденной жизни
- 2.13. Детская речь как объект неогумбольдтианской психологии языка
- 2.1. Открытие родного языка как феномен человеческой истории
- СТАЛИНИЗМ КАК ФОРМА МЕЖДУНАРОДНОЙ РЕАКЦИИ
- 11. Философия как прояснение механизмов языка и его смысловых функции по работе J1. Витгенштейна «Философские исследования»
- 6 .1 Логическое обоснование Миллем социологии как теоретической и эмпирической науки