ГЛАВА XXX О ПРЕВОСХОДСТВЕ НЕКОТОРЫХ НАРОДОВ В РАЗЛИЧНЫХ ОТРАСЛЯХ НАУКИ

Не только в лпце Аристотеля чтили философию. Известно, что египетский царь Птолемей относился к Зе- нону как к государю и отправил к нему посольство; что афиняне воздвпглп этому философу мавзолей, построен- ный на общественный счет; что незадолго до смерти Зенона Антигон, царь македонский, писал ему: «Еслп судьба высоко вознесла меня, еслп я превосхожу тебя в величии, то признаю, что ты превосходишь меня в познании и в добродетели. Приезжай к моему двору; ты будешь здесь полезным не только великому царю, но п всему македонскому народу. Тебе известно, как действует на людей пример.

Впрочем, греки воздавали подобные почестп не только философии, но п всем искусствам. Поэты столь ценились в Греции, что Афины запрещали им особым законом и под страхом смерти покидать страну2. Лакедемоняне, которых иные писатели любят изображать как людей добродетельных, но скорее грубых, чем духовно утонченных, были не менее остальных греков3 чувствительны к красотам искусств и наук. Страстно любя поэзпю, онп привлекли в свою страну Архилоха, Ксенодома, Ксенокрпта, Полимнеста, Сакада, Периклнда, Фриниха, Тимофея4. Они так благоговели перед поэзией Тпрпандра, Спендоп- та и Алкмапа2*, что рабам запрещалось петь пх стихи; это было, по пх мнению, профанацией божественных вещей. В искусстве рассуждения они былп не менее способными, чем в искусстве описывать своп мысли в стихах: «Тот, кто разговаривает с лакедемонянином, — говорит Платон, — хотя бы с последним из них, может сначала найти его грубым, но, углубляясь в тему, он увпдпт, как этот же самый человек проявляет достоинство, точность и тонкость, сообщающие его словам остроту п проницательность. И рядом с ним всякий другой грек покажется лепечущим младенцем». С ранней юности пх учили изяществу и чистоте речи, чтобы к верности мысли онп присоединяли красоту и тонкость выражения, чтобы пх ответы, всегда краткие и верные, былп полны остроумия п приятности. Тех, которые вследствие торопливости или медлительности ума отвечали плохо пли совсем не отвечали, немедленно наказывали. За плохое рассуждение в Спарте карали, как в других местах карают за плохое поведение.

Могли ли наукп и искусства не сиять полным блеском в стране, подобной Греции, где они пользовались таким всеобщим и постоянным почетом? Я говорю постоянным, чтобы предупредить возражение людей, утверждающих, подобно аббату Дюбо, что в известные века, как, например, в век Августа и Людовика XIV, какой-то ветер приносит великих людей, словно стаи редких птиц. В пользу этого мнения приводят обыкновенно то, что некоторые государи напрасно стремились ожпвить у себя науки и искусства5. Если усилия этих монархов оставались бесплодными, то потому, что онн пе былп постоянными. После нескольких столетий невежественности почва, на которой произрастают искусства и наукп, становится иногда столь дикой и запущенной, что не может создать действительно великих людей, пока ее не распашет несколько поколений ученых. Таков был век Людовика XIV, в котором великие люди были обязаны своим превосходством ученым, предшествовавшим им на поприще наук и искусств. На это поприще упомянутые ученые проникли лишь благодаря поддержке наших королей, о чем свидетельствуют и грамота от 10 мая 1543 г., в которой Франциск I строго воспрещал поношение и нападки на Аристотеля6, и стихи, которые Карл IX послал Ронсару7;3*.

К сказанному мной я прибавлю еще только одно: подобно фейерверку, который, быстро взлетая в воздух, на мгновение озаряет горизонт и затем снова гаснет, погружая природу в еще более глубокую тьму, искусства и наукп во множестве различных стран лишь вспыхивают и исчезают, оставляя затем эти страны во мраке невежества. За веками, которые наиболее богаты великими людьми, почти всегда следует век, когда науки и искусства культивируются менее успешно. Чтобы понять это, не нужно прибегать к физическим причинам, — здесь достаточно прпчин духовного порядка.

Словом, по-видимому, только причинам духовного порядка можно приписать превосходство некоторых народов над другими в областп наук п искусств; и можно заключить, что нет народов, особенно одаренных добродетелью, умом и мужеством. Природа в этом отношении делила поровну свои дары. Действительно, если бы большая или меньшая сила ума зависела от различия температуры в разных странах, то, принимая во внимание древность мира, должна была бы найтись народность, которая, будучи поставлена в наиболее благоприятные условия, достигла бы путем постоянных успехов большего превосходства над другими народами. Но уважение, которое поочередно воздавалось за их ум разным народам, и презрение, которому они, один за другим, подвергались, показывают, как ничтожно влияние климата на ум. Я прибавлю даже, что если бы место рождения определяло силу нашего ума, то причины духовного порядка не могли бы дать нам столь простого и естественного объяснения явлений, зависящих от физических причин. Относительно этого я замечу, что так как до сих пор не было ни одного народа, которому бы климатические особенности его страны и вытекающие отсюда небольшие различия в организации давали постоянное преимущество перед другими народами, то мы вправе думать, что возможные небольшие различия в организации отдельных лиц, образующих какой- нибудь народ, не пмеют заметного влияния на их ум8. Все способствует доказательству этой истины. Кажется, что самые сложные проблемы в этой областп представляются уму лишь для того, чтобы находить свое решение в применении установленных мной принципов.

Почему люди посредственные упрекают почти всех знаменитых людей в странном поведении? Потому что гений не является даром прпроды: потому что человек, ведущий образ жизни, сходный с образом ЖИЗНИ других людей, имеет и схожий с ними ум; потому что гениальность предполагает жизнь, полную прилежных занятий, а такая жизнь, отличаясь от обычной, всегда будет ка- заться смешной.

Причины духовного порядка объясняют нам все различные относящиеся к уму явления п показывают, что, подобно частичкам огня, скрытым в порохе и бездеятельным, пока искра не ожпвпт их, ум остается бездействующим, пока страстп пе приведут его в движение. Страсти способны превратить глупца в умного человека, и всем, что мы пмеем, мы обязаны воспитанию.

Еслп гениальность, как утверждают, дар природы, то почему же среди людей, исполняющих какую-либо должность, или среди людей, родившихся либо долго живших в провинции, нет ни одного прославившегося в искусствах —в поэзии, в музыке или живописи? Почему гениальность не могла бы заменить у должностных лиц потерю некоторого времени, требуемого для выполнения служебных обязанностей, а у провинциалов — беседы с образованными людьми, которых встречаешь только в столице? Почему великий человек обладает гениальностью лишь в той области, которую он долгое время изучал? Разве не видно пз этого, что если он не обладает превосходством в других областях, то, значит, он и не имеет другого преимущества над остальными людьми, кроме привычки к прилежанию и научных методов? Почему, наконец, среди великих людей реже всего встречаются великие министры? Потому что к множеству обстоятельств, необходимых для создания великого гения, нужно еще присоединить такие обстоятельства, которые помогли бы этому гениальному человеку подняться до должности министра.

Общее заключение этого рассуждения то, что талант есть общее достояние, а условия, благоприятные для его развития, очень редки. Еслп позволительно сравнивать мирское со священным, то можно сказать, что здесь много званых и мало избранных.

Словом, умственное неравенство людей зависит и от формы правлення в их стране, и от более пли менее счастливой ЭПОХИ, в которую они родились, и от полученного ими воспитания, и от большего плп меньшего желания выдвинуться и, наконец, от степени высоты и плодотворности тех идей, которые они сделали предметом своего изучения.

Таким образом, гениальные люди являются продуктом условий, в которых они находились 10. Поэтому все искусство воспитания состоит в том, чтобы ставить молодых людей в условия, способные развпть в них зачаткп ума и добродетели. Не любовь к парадоксу привела меня к этому выводу, но единственно желание людского счастья. Я понял, насколько хорошее воспитание может распространить просвещение, добродетели и, следовательно, счастье в обществе и насколько уверенность в том, что талант и добродетель суть простые дары природы, мешает успехам науки о воспитании и поощряет леность п небрежность. Исследуя с этой точки зрения власть природы п воспитания над нами, я заметил, что тем, чем мы являемся, мы обязаны воспитанию; на основании этого я решил, что долг гражданина — сообщить іютину, способную привлечь внимание к средствам усовершенствования воспитания. Чтобы еще лучше осветить столь важный вопрос, я постараюсь в следующем Рассуждении точно определить те различные понятия, которые должны соединяться с различными папменованпямп ума.