ГЛАВА XXVI ОБ УМЕ ПО ОТНОШЕНИЮ КО ВСЕМУ МИРУ

Этот вид ума, бесспорно, самый желательный.

Среди идей, способных нравиться всем народам, находятся, с одной стороны, поучительные, каковые принадлежат некоторым видам науки и искусства, с другой — приятные; таковы, во-первых, идеи и чувства, восхищающие нас в некоторых местах Гомера, Вергилия, Корнеля, Тассо, Мильтона1*, в которых, как я уже говорил, эти знаменитые писатели не останавливаются на описании какого-нибудь народа или эпохи в частности, а касаются всего человечества; таковы, во-вторых, великие образы, которыми эти поэты обогатили свои произведения.

Чтобы доказать, что во всяком жанре существуют красоты, которые могут нравиться всему миру, я приведу для примера эти самые образы; я утверждаю, что поэтические образы величия нравятся всем1; я этим не хочу сказать, что онп одинаково поражают всех людей; встречаются люди, не чувствительные ни к красотам описания, ни к прелести гармонии, которых и несправедливо, и бесполезно разубеждать; вследствие своей нечувствительности они получили несчастное право отрицать удовольствие, которого они не испытывают, но таких людей немного.

В самом деле, может быть, привычное и нетерпеливое желание счастья заставляет нас хотеть всех этих совер- шенств как средства увеличения нашего блаженства и делает для нас приятными эти великие предметы, созерцание которых как бы расширяет нашу душу, усиливает и возвышает наши идеи; может быть, и сами по себе великие предметы производят на наши чувства более сильное, продолжительное и приятное впечатление; может быть, действует здесь и какая-либо иная причина, но мы чувствуем, что наше зрение не выносит ничего стесняющего его; оно чувствует себя неловко в ущелье гор или в месте, окруженном высокими стенами; оно любит, наоборот, обозревать широкие пространства, пробегать по поверхности моря, теряться в далеком горизонте.

Все, что грандиозно, имеет право нравиться взорам и воображению людей; этот род красоты преобладает в описаниях над всеми красотами иного рода, зависящими, например, от правильности пропорций, которая не может чувствоваться так живо всеми, ибо у различных народов неодинаковые представления о пропорциях.

В самом деле, если противопоставить искусственным водопадам, искусственным подземельям и террасам водопады реки св.

В искусствах, как, например, скульптуре, архитектуре и поэзии, способных к изображению такого рода красот, такие произведенпя, как колосс Родосский и Мемфисские пирамиды, занимают место среди чудес мира только благодаря своим размерам. Величие описаний у Мильтона заставляет нас считать его по силе воображения одним из самых крупных и сильных писателей. Его произведение, бедное красотами иного рода, чрезвычайно богато красивыми описаниями. Сделавшись благодаря своему произведению создателем земного рая, он должен был собрать в небольшое пространство райского сада все красоты, разбросанные природой по земле для украшения множества различных страп.

Относительно воображения можно сказать то же, что н относительно ума: поэты и философы достигают совершенства в самых различных областях, в которых одинаково труден и редок успех, только совершенствуя свое воображение пли свой ум путем созерцания и сочетания картин природы пли философских идей. Действительно, всякий человек понимает, что путь человеческого ума должен быть одинаков, к какой бы науке пли искусству он ни применялся. Если, чтобы нравиться уму, говорит Фонтенель, надо его занимать, не утомляя; если занять его можно, только предлагая ему повые, великие и важпые истины, новизна, важность и плодотворность которых сильно приковывают его внима- ниє; если избежать утомления его можно, только предлагая эти идеи в порядке, в соответственных выражениях, причем содержание их должно быть единым, простым и, следовательно, легко воспринимаемым, а разнообразие должно быть неразрывно с простотой2, то — точно так же — громадное удовольствие, доставляемое воображением, тесно связано с тройственным сочетанием величия, новизны, разнообразия и простоты картин. Если, например, для нас приятны вид или описание большого озера, то вид спокойного и безбрежного моря нам, несомненно, еще приятнее; его безбрежность является для нас источником большего наслаждения. Однако, как ни прекрасно это зрелище, его однообразие в конце концов надоедает.

Отсюда мы видим, что если существуют идеи, полезные для всех народов вследствие своей поучительности (таковы те, которые непосредственно принадлежат наукам), то существуют и такие, которые всем полезны как приятные, п ум отдельного лпца отличается от честности тем, что он может иметь отношение ко всему миру.

Из этого рассуждения мы выводим, что как в деле ума, так и в вопросах нравственностп люди высказывают похвалу, побуждаемые к тому любовью и признательностью, и выражают презрение, побуждаемые ненавистью и мстительностью. Следовательно, интерес есть единственный источник их оценки, а ум, с какой бы точки зрения его ни рассматривать, есть только собрание новых и интересных идей, т. е. идей, полезных для человека своей поучительностью пли же приятностью.