ГЛАВА XIV О ВОЗВЫШЕННОМ

То, что есть общего во впечатлении, производимом на нас этими различными отрывками, и составляет возвышенное.

Чтобы лучше узнать природу возвышенного, я буду различать два рода его — возвышенное в образах и возвышенное в чувстве.

О возвышенном в образах

Какого рода ощущения называют возвышенными?

Самые сильные, если только, как я уже сказал, они не доведены до предела страдания.

Какое чувство вызывает в нас эти возвышенные ощущения?

Чувство страха: страх — дитя страдания и вызывает в нас мысль о нем.

Почему эта мысль производит на нас наиболее сильное впечатление? Потому, что избыток страдания вызывает в нас более сильное чувство, чем избыток удовольствия; потому, что нет такого удовольствия, сила которого была бы сравнима с силой страданий, испытанных, скажем, во время пытки Равальяком или Дамьеном1*.

а Чем сильнее мы взволнованы, тем мы счастливее, если только эмоция не болезненна. Но кто испытывает больше всего подобных ощущений? Может быть, писатели или художники? Может быть, в мастерских художников и следует искать счастливцев?

Но согласуются ли факты с этой точкой зрения? Чтобы убедиться в этом, исследуем, какие из различных предметов природы кажутся нам возвышенными. Небесная высь, необъятный простор морей, извержение вулканов и т. д.

Что порождает сильное впечатление, вызываемое в нас этими грандиозными предметами? Грандиозные силы природы, о которых они свидетельствуют, и невольное сравнение нами этих сил с собственной слабостью. При виде их нас охватывает почтение, предполагающее в нас всегда чувство начинающейся боязни и страха.

Действительно, почему я называю возвышенной картину, в которой Жюль Ромэн изображает битву гигантов, и не называю возвышенной картину, в которой Аль- бани изображает игры амуров? Разве легче нарисовать грацию, чем гиганта, и покрыть красками картину туалета Венеры, чем картины поля битвы титанов? Нет, но, когда Альбани показывает мне туалет богини, ничто не вызывает здесь чувства почтения и страха.

Иное дело, когда Жюль Ромэн переносит меня в те места, где сыновья земли громоздят Оссу на Пелион. Пораженный величием этого зрелища, я невольно сравниваю свою силу с силой этих гигантов. Убедившись тогда в своей слабости, я испытываю какой-то тайный страх и называю возвышенным впечатление страха, вызванное во мне этой картиной.

Каким образом Эсхил и его декоратор произвели такое сильное впечатление на греков трагедией «Эвмениды»? Представив им грозное зрелище и наводящие страх декорации. Это впечатление было, видимо, ужасным для некоторых лиц, ибо оно было доведено до степени страдания. Но, будучи смягчепо, это же впечатление было бы всеми признано возвышенным.

Таким образом, в области образов возвышенное предполагает всегда чувство начинающегося страхаа и не может быть следствием никакого другого чувства 62.

Когда бог сказал: да будет свет, и был свет, — это образ возвышенный. Что может сравниться с картиной Вселенной, вдруг извлеченной светом из небытия? Но разве такой образ должен был бы внушать страх? Да, ибо он неизбежно ассоциируется в нашей памяти с мыслью о существе, сотворившем такое чудо: невольно охваченные тогда боязливым почтением к создателю света, мы испытываем чувство начинающегося страха.

На всех ли людей действует одинаковым образом этот величественный образ? Нет, ибо не все представляют его себе одинаково ярко. Попробуем идти от известного к неизвестному, чтобы понять все величие этого образа: представим себе картину глубокой ночи, мрак, который усиливается громоздящимися тучами, когда зажженная бурей молния разрывает облака и при беглом свете вспышек молнии мы видим, как ежеминутно исчезают и снова появляются моря, суда, равнины, леса, горы, пейзаж и весь мир.

Нет человека, на которого не подействовало бы это зрелище. Какое же впечатление должен был бы испытывать тот, кто, не имея еще никакой идеи света, увидел бы в первый раз, как он придает форму и окраску Вселенной! а Какое он должен был бы испытывать восхищение светилом, производящим эти чудеса, и какое боязливое почтение к существу, создавшему его!

Следовательно, только величественные образы, предполагающие грандиозные силы в природе, суть возвышенные образы.

злым богам, чем добрым, то это потому, что человек больше боится страданий, чем любит удовольствия.

а Как ни красив этот образ сам по себе, я согласен с Депрео, что частью своей красоты он обязан сжатой форме своего выражения. Чем лаконичнее его выражение, тем больше удивления вызывает в нас образ. II сказал бог: да будет свет, и был свет. Весь смысл фразы раскрывается в этом слове был. Произнесение его, почти столь же быстрое, как действие света, дает в одно мгновение наиболее величавую картину, какую только может представить себе человек.

Попробуем, говорит по этому поводу Депрео, растворить этот образ в более длительной фразе, вроде, например: «Верховный властелин всех вещей повелевает свету образоваться, и в тот же момент это чудесное творение, называемое светом, образуется». Ясно, что этот величественный образ не произвел бы на нас того же самого впечатления. Почему? Потому, что краткость выражения, вызывая в нас внезапное и непредвиденное ощущение, усиливает впечатление от этой самой изумительной из картин. Таковы образы Гомера, когда, желая дать величественную идею о могуществе богов, он говорит:

Сколько пространства воздушного муж обымает очами, Сидя на холме подзорном и смотря на мрачное море, Столько прядают разом богов гордовыйные кони.

Таков и другой образ того же самого поэта:

В ужас пришел под Землею Аид, преисподних владыка; В ужасе с трона он прянул и громко вскричал, да над ним бы Лона земли не разверз Поспдон, потрясающий землю, И жилищ бы его не открыл и бессмертным и смертным, Мрачных, ужасных, которых трепещут и самые боги.

Мы равным образом называем возвышенными гордые творения смелого Мильтона, потому что его всегда грандиозные образы вызывают в нас то же самое чувство.

В физическом мире величественное свидетельствует о великих силах, а великие силы вызывают в нас почтение. Вот что в этой области образует возвышенное.

О возвышенном в чувстве

«Я» Медеи; восклицание Аякса; «пусть он умрет» Корнеля; клятву семи вождей у Фив 2* — все это риторы единодушно цитируют как образцы возвышенного.

Когда Нерина говорпт Медее:

Ваш народ вас ненавидит, мужу верить нельзя.

Против стольких врагов защитит вас кто? — «Я».

Это «Я» поразительно. Оно предполагает со стороны Медеи такую уверенность в силе своего искусства и особенно своего характера, что пораженного ее смелостью зрителя охватывает известное чувство уважения и страха.

Такое же действие производит уверенность Аякса в своей силе и в своем мужестве, когда он восклицает:

Великий боже, верни нам свет и сражайся против нас при свете неба.

Такая самоуверенность импонирует самым бесстрашным людям.

Такое же впечатление производит па нас «пусть он умрет» старого Горация. Человек, любовь которого к чести и к Риму так велика, что он ставит ни во что жизнь любимого сына, страшен.

Приведем клятву семи вождей против Фив 4*.

Семь полководцев, семь отважных воинов, Зарезали быка, в чернокаемный щит Спустили кровь и, руки ею вымарав, Аресом, Энио и богом Ужасом Разрушить город поклялись и Кадмову Опустошить столицу или пасть самим.

Такая клятва свидетельствует о безжалостной мести со стороны этих вождей. Но если эта месть не должна обрушиться на зрителя, то чем объясняется его страх?

Ассоциацией известных идей.

Представление о страхе всегда ассоциируется в памяти с представлением о силе и могуществе. Оно соединяется с последней, подобно тому как мысль о следствии соединяется с мыслью о причине.

Если я любимец какого-нибудь короля или феи, то к моей нежной почтительной дружбе всегда примешивается некоторая боязнь и в добре, которое они мне делают, я предвижу всегда зло, которое они могут мне причинить.

Это обстоятельство отличает самым ясным образом возвышенное от прекрасного.

* О возвышенном в отвлеченных идеях

401

14 Гельвеций, т. 2

Существуют ли какие-нибудь философские идеи, которые риторы называли бы возвышенными? Таких идей нет. Почему? Потому, что в этой области самые общие и самые плодотворные идеи доступны пониманию лишь ничтожного чпсла лиц, способных быстро сделать из них все выводы. Подобные мысли могут, несомненно, вызвать в нас множество ощущений: они приводят в движение длинный ряд идей, которые, будучи немедленно схватываемы, по мере возникновения вызывают в нас сильные впечатления, — но не того рода, который мы называем возвышенным.

Не существует геометрических аксиом, которые риторы называли бы возвышенными, потому что нельзя называть так идеи, недоступные невежественным людям и, следовательно, большинству людей.

Таким образом, очевидно: 1.

Что прекрасное — то, что производит на большинство людей сильное впечатление. 2.

Что возвышенное — то, что производит на нас еще более сильное впечатление, но к этому впечатлению всегда примешивается известное чувство почтения пли начинающегося страха. 3.

Что мерилом красоты какого-нибудь произведения служит более или менее сильное впечатление, производимое им на нас. 4.

Что все правила поэтики, предложенные риторами, представляют лишь различные способы вызывать у людей приятные или сильные ощущения.