ГЛАВА XIII О ТОМ, КАК СМОТРИТ НА ДОБРОДЕТЕЛЬ БОЛЬШИНСТВО ЕВРОПЕЙЦЕВ

209

8 Гельвеций; т.

Европеец восхищается древней псторией и аплодирует в театре благородным поступкам, к которым азиат часто оказывается безучастным. Это, как я только что сказал, результат его воспитания, часть которого составляет изучение греческой и римской истории. Найдется ли при чтении этой истории человек, еще свободный от своекорыстных интересов и предрассудков, который не почувствовал бы себя одушевленным теми же самыми патриотическими чувствами, какие некогда одушевляли древних героев? Молодость не отказывает в своем уважении добродетелям, освященным всеобщим почетом и прославленным во все времена самыми знаменитыми писателями.

Лишенный такого воспитания азиат не испытывает тех же чувств и не чувствует того же уважения к мужественным добродетелям великих идей. Европеец восхищается ими, но не подражает им, потому что почти ни при одном правлении эти добродетели не обеспечивают видного положения и потому что в действительности почитают лишь власть.

Пусть мне покажут в истории пли на театральной сцене великого человека — грека, римлянина, британца или скандинава — я буду восхищаться им. Меня побудят к этому полученные мною в детстве представления о добродетели; я тем охотнее отдамся этому чувству, что я не стану сравнивать себя с этим героем. Если его добродетель сильна, а моя слаба, то я скрою от себя эту слабость; различие, которое я вижу между ним и мпою, я отнесу к различию места, времени п обстоятельств. Но если этот великий человек — мой согражданин, почему тогда я не стану подражать его поведению? Потому, что одно его наличие должно унизить мою гордость. Если есть возможность ему отомстить, то я отомщу: я стану порицать в нем то, что я уважаю в древних; я стану хулить даже его благородные поступки; я стану порицать его за его заслуги и выражать вслух презрение хотя бы его бессилию.

Мои разум, когда я сужу о добродетели мертвых, заставляет меня в теории уважать героев, бывших полезными своему отечеству. Картины древнего героизма вызывают невольное уважение у всякого неокончательно еще развращенного человека.

Когда добродетель лишена влияния, ее бессплпе дает мне право презирать ее, и я пользуюсь этим: слабость влечет за собою хулу 39 и пренебреженпе.

Чтобы быть почитаемым при жизни, надо быть сильным40. Поэтому власть есть единственный предмет желанпя людей. Если бы им нужно было выбирать между силой Энселода и добродетелями Аристида, то они отдали бы предпочтение силе. По признанию всех крити- ков, характер Энея более справедлив и добродетелен, чем характер Ахилла2*. Почему же вызывает большее восхищение характер последнего? Потому, что Ахилл силен, потому, что люди предпочитают быть сильными, чем справедливыми, а всегда человек восхищается тем, чем хотел бы быть.

Мы всегда стремимся к могуществу и уважению, давая пм название добродетели. Почему требуется, чтобы на театральной сцене добродетель всегда торжествовала над пороком? Что привело к изобретению этого правила? Внутреннее смутное чувство, что в добродетели мы ценим лишь доставляемое ею уважение. Люди желают на самом деле лишь одного — повелевать, и эта любовь к властп дает законодателю средства сделать их более счастливыми и более добродетельными.