Возможность общения

Ницше сильно страдал из-за непонимания публикой своих сочинений. Первоначально они вообще не находили спроса, и он вынужден был издавать их за свой счет. Конечно, можно согласиться с Ясперсом и другими авторами, что Ницше пытался сказать о чем-то невыразимом и в связи с этим использовал технику «косвенного сообщения». Однако правда более прозаична, но от этого не менее трагична: Ницше понимали, но не принимали. Конечно, можно сказать и так, что его не принимали, потому что не понимали. Но и в этом случае речь идет не столько о непонятной сложности сообщений, сколько об их непринятии.

Ницше писал: «Один всегда не прав: но с двоих начинается истина».‡‡‡‡‡‡‡‡ Этим он раскрыл причину неприятия своих мыслей.

Думается, что воля к истине — это нечто иное, чем воля к власти. Более того, последняя понимается как свободная игра сил, предполагающая исходное равенство тех, кто вступает в борьбу. Воля к власти отличается от банального принуждения тем, что реализуется как честное соревнование, исход которого определяется исключительно способностями участников, без привлечения каких-либо внешних, тем более мифических или мистических сил. Ницше не принимал языка фанатизма и поэтому использовал косвенное сообщение. В частности, «Человеческое» написано таким образом, что в нем вместо автора слово дается тому или иному персонажу. Так открывается «философский театр» Ницше, благодаря стилистике которого он получает возможность говорить от имени своих персонажей.

Ясперс считает, что Ницше продумывал, но не осуществил идею говорить, скрываясь под псевдонимами. В отличие о Лу Саломе, Ясперс считал, что Ницше, который писал сестре — не верь, что мой сын Заратустра высказывает мои мнения,— в конце концов брал слово сам.

Ясперс подчеркивал, что маска не обязательно обманывает, она не только скрывает, но и сообщает истину, которая не показывается в «голом виде». Ницше писал: «Всякий глубокий ум нуждается в маске,— более того, вокруг всяко- го глубокого ума постепенно вырастает маска, благодаря всегда фальшивому, именно плоскому толкованию каждого его слова, каждого шага, каждого подаваемого им признака жизни».§§§§§§§§ Здесь говорится о маске, которую накладывают на нас другие. Своими ложными интерпретациями они нейтрализуют высказанную нами истину. Но есть маски, которые мы надеваем, чтобы легче пережить страдания. Это, прежде всего, маска насмешливой веселости, благодаря которой мы преодолеваем ужас бытия.

Более скептично расценивает Ясперс актерство. Сам Ницше более терпимо и даже с надеждой (это следует из его объяснения названия книги «Веселая наука») расценивал положительный смысл буффонады, дурачества и даже глупости (например, в вопросе о женщинах и актерах). «Нам следует время от времени отдыхать от самих себя... смеясь над собою: мы должны открыть того героя и вместе с тем того дурня, который притаился в нашей страсти к познанию».********* Речь идет не просто о ценной способности человека валять дурака и избегать жестокой серьезности, а об онтологической амбивалентности Бога и сатира.

В поздних сочинениях Ницше становится циничен. Насколько тесно при этом соединены правда и поза сказать трудно. Конечно, нельзя сбрасывать со счетов усталость и гнев, однако определение себя как «скомороха новой вечности», характеристика своих книг как «высшего проявления цинизма» свидетельствуют об окончательном мнении, что серьезность в постановке и решении «первых и последних вопросов» не только не эффективна, но и опасна. Даже если бы кто-то действительно знал, а не просто думал, что знает ответы на эти вопросы, он бы правил миром как абсолютный диктатор. Обобщая неоднозначное отношение Ницше к маске, шутовству, Ясперс писал, что, с одной стороны, Ницше сердился, когда дал себе увлечься и обмануться ими, а с другой стороны, искал в них защиту от отчаяния, что не может знать самое важное. Яс- перс полагал, что Ницше присуще «уважение к маске».‡‡‡‡‡‡‡‡‡Под маской оказывается не только сам Ницше, но и его произведения. Философ — это отшельник, или, точнее, человек, попавший в лабиринт, из которого нет выхода. Философ не имеет никаких окончательных истин, за каждым его основанием открывается пропасть: «Всякая философия есть философия авансцены».§§§§§§§§§ Определяя наивысшую форму духовности Европы как «гениальную буффонаду», Ницше не только фиксирует ее несубстанциальность, но и положительно оценивает все то, что сегодня называют «виртуализацией» культуры. Не только смерть Бога, а вслед за ней и человека, кризис высших ценностей, но и пропажу стиля он считал освобождением от единообразия и приветствовал плюрализм.