ГЛАВА VIII О ХВАЛАХ, ВОЗДАВАЕМЫХ РУССО НЕВЕЖЕСТВУ

Тот род честности, который необходим для того, чтобы не быть повешенным, требует мало просвещения. Но можно ли сказать то же самое о высшей, утонченной добродетели? Каких только знаний о патриотических обязанностях не предполагает эта добродетель!

Среди невежд я встречал добрых людей, но в небольшом количестве. Я видел много раковинг из коих лишь немногие содержали жемчужины. Никогда не наблюдалось, чтобы самые невежественные народы были самыми счастливыми, добрыми и добродетельными21.

В Северной Америке бесчеловечная борьба постоянно вооружает одних невежественных дикарей против других. Эти дикари, жестокие в сражениях, еще более жестоки, когда они побеждают.

Действительно, почему невежественный обитатель лесов должен быть более добродетелен, чем просвещенный житель городов? Люди повсюду рождаются с одинаковыми потребностями и с одинаковым желанием удовлетворить их! В колыбели они одинаковы, начинают отличаться друг от друга лишь по мере своего дальнейшего продвижения вперед по жизненному пути.

Скажут, что потребности дикого народа сводятся к одним его физическим потребностям. Они не многочисленны. Потребности же цивилизованной нации, наоборот, ог- ромны. Немногие люди здесь испытывают муки голода, но зато сколько вкусов и желаний приходится здесь удовлетворять! И сколько, можно сказать, скрыто в этом разнообразии вкусов источников ссор, споров и пороков! Это так, но как много здесь законов и полицейских мер для их подавления!

К тому же большие преступления не всегда являются следствием разнообразия наших желаний. Не разнообразие страстей, а сила их чревата злодеяниями. Чем больше у меня желаний и вкусов, тем менее они пылки. Это — потоки, которые тем менее полноводны и опасны в своем течении, чем на большее число ручейков они делятся. Сильная страсть есть одинокая страсть, сосредоточивающая все наши желания на одном пункте. Таковы часто страсти, порождаемые в нас нашими физическими потребностями.

Два народа, незнакомые с земледелием и искусствами, иногда испытывают муки голода; зато какие стимулы к активности дает этот голод! Нет ни одного изобилующего рыбой озера, ни одного леса, изобилующего дичью, которые не стали бы предметом споров и войны между ними. Рыбы и дичи стало меньше — каждый из этих народов охраняет тогда озеро пли лес, которые он себе присвоил, подобно тому как земледелец охраняет доступ к полю, где зреет жатва.

Голод возобновляется несколько раз в день.

Разве уменьшение населения в северных странах, так часто опустошаемых голодом, доказывает, что самоеды более счастливы, чем голландцы? А каково со времени изобретения огнестрельного оружия и успехов военного искусства23 положение эскимоса? Чему он обязан своим существованием? Жалости европейских наций. Пусть только возникнут какие-нибудь осложнения между ним и европейскими нациями, и этот дикий народец будет уничтожен. Можно ли назвать счастливым народ, самое существование которого так шатко?

Положим, что гуроны плп ирокезы столь невежественны, как того хочет Руссо. Но я не считал бы их в силу этого более счастливыми. Народ обязан своими добродетелями, своим процветанием, своим населением и своим могуществом просвещению и мудрости своего законодательства. Когда русские стали угрозой для Европы? Когда царь принудил их к просвещению24. Руссо на стр. 30 т. III «Эмиля» категорически утверждает, «что искусство, науки, философия и обычаи, которые она порождает, вскоре превратят Европу в пустыню25, что знания портят нравы». Но на чем основано это мнение? Чтобы добросовестно защищать этот парадокс, следовало бы никогда не обращать своих взоров на государство с такими столицами, как Константинополь, Исфахань, Дели, Мекинез2*, ни на одну из тех стран, где невежеству одинаково воскуряют фимиам как в мечетях, так и во дворцах.

Кого мы видим на троне Оттоманской империи? Государя, обширная империя которого является огромной пустыней и все богатства и все подданные которого, сосредоточенные, так сказать, в одной огромной столице, представляют собою лишь пустую видимость могущества.

А какое зрелище являет миру Персия? Жители, рассеянные на огромных пространствах, разоряемых разбой- пиками, и двадцать тиранов, которые с оружием в руках оспаривают друг у друга превращенные в пепел города и опустошенные поля.

Что мы наблюдаем в Индии с ее самым благоприятным в мире климатом? Ленивые народы, униженные рабством, лишенные любви к общественному благу, душевного величия, дисциплины и смелости, прозябают под самым прекрасным небом в мире26.

Небольшой кучки европейцев достаточно, чтобы сокрушить все их могущество. Таково в значительной части Востока положение народов, обреченных на это прославленное невежество.

Серьезно ли думает Руссо, что только что перечисленные мною государства являются более населенными, чем Франция, Германия, Италия, Голландия и т. д.? Считает ли он, что невежественные народы этих стран более добродетельны и более счастливы, чем просвещенный и сво- бодный английский народ? Разумеется, нет. Он не может не знать этих фактов, известных самому поверхностному франту и самой легкомысленной болтушке. Что же в таком случае побудило Руссо так смело выступить в защиту невежества?