Глава II. ВЕРГИЛИЙ Эней перед лицом Дидоны

Что в самом деле вовсе не странно, так это то, что проклятия в адрес Энея часто оборачивались попреками самому поэту-Вергилию. Мы читаем в критических комментариях, что Эней изображен не так мастерски, как Дидона. Она - живая и конкретная, он - холодный, абстрактный, монохромный, архаичный. Говорят, что следовало бы оттенить его волнение, тревогу, нежную деликатность по отношению к любившей его женщине, страдание от разлуки. К чему, дескать, адвокатские рассуждения и мужицки грубые попытки обмана. Читая таких цензоров, кажется, что Вергилий не мог не пронзить грудь Энея. Спасибо, что критики не довели до конца свои намерения и не дополнили поэму своими новациями.

По правде говоря, этот сентиментальный и моральный бунт против Креонта, Яго, Бирена в критике шедевров Софокла, Шекспира и Ариосто толкает осудить художника за то, что он добавил черное пятно ради общей гармонии полотна. Эней в отношении к Дидоне тот же, что в четвертой и шестой главах "Энеиды", то есть ненавистный и презренный, как того хотел

Вергилий. Речь, 292

однако, не о критическом самосознании (возможно, требовавшем оправдания героя), а о более глубоком поэтическом чувстве, единственно ценном для нас. Любовь Дидоны в ее неодолимой силе (omnia vincit) вдохновляла поэта.

Последняя лирическая экспрессия подразумевает, что неполноценная любовь оставляет после себя не только изображение, а даже, при наличии дерзости, теорию. 1

"Вы меня любите, но вы - король, и я покидаю вас!" (фр.)- - Примеч. пер. 2

"А я бы отдала тебе все, я бы все продала, я бы работала на тебя, пошла бы милостыню просить за одну твою улыбку, за один взгляд, только за то, чтобы услышать от тебя "спасибо!"" (фр.).

3

Тела паралитиков никогда не согреет пылающее солнце по имени - Любовь (фр.). Бодлер. - Примеч. пер. 293

Эней принадлежит к разряду людей, которые в ополчении становятся трусливыми перебежчиками. Ясно, что Вергилий не осуждает Энея, пытается даже представить его в лучшем свете. Все же поэт, придерживаясь логики поэзии, не щадит малодушного. Эней пассивен, наблюдая любовь Дидоны. Не он, а царица "саесо carpitur igni" \ язык пламени обжигает ее, открытая рана кровоточит. Она живет любовью, он лишь позволяет ей любить себя: ведь после мытарств на море и на земле так приятно быть обласканным в гостеприимном городе. Когда Зевс повелел Энею искать Италию и начертал путь следования, среди всего, что должен покинуть, он не замечает лица любящей женщины, зато видит dulces terras, сожалея, что ее плодами не придется более наслаждаться. В своем безотчетном эгоизме и стремлении к новым свершениям он не знает, что такое борьба страстей, в его сердце нет места даже условиям рождения любви. Его беспокоит лишь проблема, как безопасно и без неприятностей уйти, что следует из обращения к Дидоне: Heu quid agat? Quo nunc reginam ambire furentem audeat adfatu? Quae prima exordia sumat? Atque animum nunc Ьшс celerem, nunc dividit illuc, in partisque rapit varias perque omnia versat. Эней:

Ты не думай, что я вероломно,

Тайно хотел убежать; и на брачный факел священный Не притязал никогда, и в союз с тобой не вступал я. Если бы мне разрешила судьба повелителем жизни Собственной быть и труды избирать по собственной воле, —

Я бы их Трое родной, где покоятся близких останки,

2

Прежде всего посвятил. (с. 208)

Он пытается оттянуть момент объяснения перед отъездом, но его осмотрительность бессильна перед сверхчувствительностью любящей души. Не глядя в лицо, он лепечет пошлости ("что всегда будет помнить о милостях и почестях"), тупость безмерна ("что их связь не была настоящим браком" и т. п.). Кажется, он и не знает, что, помимо Италии, земли предков и обители сына, есть еще обитель любви, которая не прощает измены.

видит то, что прежде не замечала: 1

Выжжена дотла таинственным пламенем любви (лат.). - Примеч. пер. 2

Вергилий. Буколики. Георгики. Энеида. М.,1979. 294

"Nam quid dissimulo aut quae me ad maiora reservo? Num fletu ingemuit nostro? num lumina, flexit? num lacrimas victus dedit aut miseratus amantem est?" Дидона:

Нет, не богини ты сын, и род твой не от Дардана, Кручи Кавказа тебя, вероломный, на свет породили, В чащах Гирканских ты был тигрицей вскормлен свирепой! Что же, смолчать мне сейчас, ожидая большей обиды? Разве от слез моих он застонал? Или взоры потупил? Разве меня пожалел? Разве, тронут любовью, заплакал? Сын Сатурна ужель равнодушно смотрит на это? Верить нельзя никому! Безумная, с ним разделила Царство я, подобрав занесенного на берег бурей, Флот вернула ему и друзей, от смерти спасенных. Горе! С гневом нет сил совладать! Так, значит, Ликийский Гонит оракул тебя, и Феб, и, Юпитером послан, Вестник богов повеленья принес жестокие с неба? Право, забота о вас не дает и всевышним покоя! Что ж, я тебя не держу и согласна со всем, что сказал ты! Мчись, уплывай, убегай, ищи в Италии царства! Верю: найдешь ты конец средь диких скал, если только Благочестивых богов не свергнута власть, - и Дидоны Имя не раз назовешь. А я преследовать буду С факелом черным тебя; когда же тело с душою Хладная смерть разлучит, - с тобою тень моя будет, К манам моим молва долетит о каре Энея! (с. 208-209)

Он делает вид, что опечален, влюблен, безутешен. Затем корабль отплывает, а царица, глядя сверху на удаляющиеся паруса, видит в этом отплытии знак смерти. Мир был полон надежд и свершений, теперь без любви он стал для нее необитаемой пустыней.

"Хоть неотмщенной умру - но умру желанною смертью. С моря пускай на огонь глядит дарданец жестокий, Пусть для него моя смерть зловещим сомнением будет!" Только лишь молвила так - и вдруг увидали служанки, Как поникла она от удара смертельного, кровью Руки пятная и меч.

Кровли богов и кровли людей, пожаром бушуя...

Тяжкие веки поднять попыталась Дидона - но тщетно;

Воздух, свистя, выходил из груди сквозь зиявшую рану.

Трижды старалась она, опершись на локоть, подняться,

Трижды падала вновь и блуждающим взором искала

Свет зари в небесах - и стонала, увидев сиянье...

С неба Ирида летит на шафранных крыльях росистых:

"Прядь эту в жертву Диту я приношу, и от тела тебя отрешаю!"

Вымолвив, прядь срезает она - и тотчас хладеет

Тело, и жизнь покидает его, развеяна ветром.

(с. 216)

Этот эпизод много раз анализировали критики, например, дель Фьоре, дель Моккино, дель Биньоне и др. Страдания и тоска Дидоны по человеку, покинувшему ее, были восприняты критиками по-разному. Мне же достаточно подчеркнуть неполноценность чувств Энея, хотя, вообще говоря, оба персонажа замечательны. Потрясает сцена встречи Энея с тенью Дидоны в лесу. Тут же Дидона меж них, от недавней раны страдая, Тенью блуждала в лесу. Герой троянский поближе К ней подошел - и узнал в полумраке образ неясный. Так на небо глядит в новолунье путник, не зная, Виден ли месяц ему или только мнится за тучей. Слез Эней не сдержал и с любовью ласково молвил: "Значит, правдива была та весть, что до нас долетела? Бедной Дидоны уж нет, от меча ее жизнь оборвалась? Я ли причиною был кончины твоей? Но клянусь я Всеми огнями небес, всем, что в царстве подземном священно, Я не по воле своей покинул твой берег, царица! Те же веленья богов, что теперь меня заставляют Здесь во тьме средь теней брести дорогой неторной, Дальше тогда погнали меня. И не мог я поверить, Чтобы разлука со мной принесла тебе столько страданий!"

И здесь он мелок, а ее возвышает страдание: он говорит, а она, храня молчание, исчезает в тени

своего первого супруга. Трудно вообразить себе более жалкие слова для самоутешения: "Никогда не думал, что она убьет себя!".

Talibus Aeneas ardentem et torva tuentem lenibat dictis animum lacrimasque ciebat. Ilia solo fixos oculos aversa tenebat, nec magis Incepto voltum sermone movetur, quam si dura silex aut stet Marpesia cautes. Tandem corripuit sese atque inimica refugit in nemus umbriferum, coniunx ubi pristinus illi respondet curis aequatque Sychaeus amorem.

... Но отвернулась она и глаза потупила в землю, Будто не внемля ему, и стояла, в лице не меняясь, Твердая, словно кремень иль холодный мрамор марнесский. И наконец убежала стремглав, не простив, не смирившись, Скрылась в тенистом лесу, где по-прежнему жаркой любовью Муж ее первый, Сихей, на любовь отвечает царице. Долго Эней, потрясенный ее судьбою жестокой, Вслед уходящей смотрел, и скорбью полнилось сердце. (с. 253)

Такова чистая и постоянная любовь, так раненное сердце, не забывая прошлого, переплавляет страдание и страсть в усталую меланхолию. Я упомянул, что хотя цензоры в целом неверно трактовали эпизод с Дидоной, все же есть момент истины, который следует искать в том, как представлен герой поэмы Эней. С него начинаются дисгармония и разного рода диссонансы. После долгих мытарств и военных походов он обустраивает троянцев в Италии. Величие Рима начинается именно с него. Почему в жизнь любвеобильной женщины вошел обманщик и разоритель, который на любовь отвечает уходом, почему привязанность заканчивается отчаянием и смертью? Почему вообще перед читателем выведена столь мелочная фигура? Разве не достаточно было ограничиться любовной интригой? Ведь мирный буржуа не вступает в борьбу с оружием в руках, поэтому его не назовешь ни трусом, ни дезертиром. Можно было последовать совету, сделанному одной венецианке: либо посвятить себя математике, либо остаться женщиной. Посвятить произведение героическим подвигам и оставить в покое Дидону. Вступление в сомнительную связь, несомненно, было ошибкой художника. Промах, конечно, можно объяснить поправкой на волю богов. Если такая воля может оправдать или объяснить житейский поступок, допущенную ошибку можно и не исправлять. Бывает, что неверно сложенный стих благозвучен, а неуместный цвет не диссонирует общему колориту. Вергилий, как мог, пытался устранить ошибку, это видно 297

из последней сцены. Попытка не удалась, ибо Вергилий хотел, чтобы структура поэмы соответствовала характеру выведенного героя. Неуклюж именно Эней, а не его создатель, ибо оказался загнанным в ситуацию, достойную описания. Все же поэтическая ошибка щедро компенсируется упомянутым эпизодом, описывающим трагедию страсти и неразделенной любви Дидоны. Фантазия и сердце Вергилия сработали так, что герой антитетичен Дидоне, и сама ошибка показала ущербность любви Энея в сравнении со страстью героини. Без этого, возможно, у нас не было бы трагедии, так ярко разработанной. Противоречие, находимое нами в фигуре Энея, не так уж значимо, мы можем от него абстрагироваться. История Дидоны выглядит вполне правдивой и связной, что не умаляет поэтичности описания Энея в последнюю ночь Трои и сцены встречи с царем Эвандром в диком лесу, где и поднимется впоследствии фатальный Рим. Впрочем, следует остеречься от слишком плотного сближения разных образов Энея. Иногда в пустых и бесплодных попытках объяснить мы теряем главное, так и не встретившись с подлинной поэзией. Хотя считают, что такого рода абстракции незатруднительны и зачастую рекомендуемы для чтения поэтических произведений. Другим они кажутся незаконными, ибо толкают читателей искать единства там, где его на деле нет. Кроме того, абстракции нередко провоцируют множество бесполезных диспутов и нескончаемую цепь абсурдных интерпретаций (предельное число которых - вокруг "Божественной комедии" Данте и "Фауста" Гете). 1938