ГЛАВА XV О ТОМ, ЧТО БОЯЗНЬ ФИЗИЧЕСКИХ СТРАДАНИЙ II ЖАЖДА ФИЗИЧЕСКИХ НАСЛАЖДЕНИЙ МОГУТ ЗАЖЕЧЬ В НАС ВСЯКОГО РОДА СТРАСТИ

Почему жптелп Крита и Беотии и вообще народы, особенно отдававшиеся любовной страсти, были наиболее мужественными? Потому что в этих странах женщины были благосклонны только к храбрецам; потому что любовные наслаждения, как замечают Плутарх и Платон, наиболее способны возвышать душу народа и являются достойной наградой героев и добродетельных людей.

Вероятно, по этой причине рпмскпй сенат, презренный льстец Цезаря, предполагал, по сообщению некоторых историков, издать особый закон, дававший Цезарю право наслаждаться всеми римскими женщинами; это же заставило Платона говорить, в соответствии с греческими нравами, что самый прекрасный должен быть по окончании битвы наградой самому доблестному; это же, должно быть, имел в виду и Эпампнонд, когда он в сражении прп Левктрах поставил любовника рядом с возлюбленной; такой распорядок, по его мнению, способен был всегда обеспечить военный успех.

Чтобы убедиться в этой истине на более обстоятельном примере, рассмотрим, при помощи каких средств знаменитый Ликург вызвал в сердцах своих сограждан энтузиазм и, так сказать, лихорадочное стремление к добродетели, и мы увидим, что если ни один народ не превзошел лакедемонян в мужестве, то потому, что нп один народ не ценил так добродетель и не награждал лучше за доблесть.

В самом деле, если любовные наслаждения доставляют людям самое сильное наслаждение, то какой плодотворный зародыш мужества должен содержаться в этом удовольствии и как влечение к женщине может вдохновлять к добродетели

Всякий, кто углубится в свою душу, поймет, что если бы собранпя спартанцев были более многочисленны, если бы на них трус был покрыт еще большим позором, если бы там было можно воздать еще больше почестей и прославления доблести, то в Спарте энтузиазм к добродетели возрос бы еще сильнее.

Для доказательства предположим, что, проникнув, если можно так выразиться, глубже в намерения природы, вообразили бы, что, украсив прекрасных женщин столькими чарами, связав такое огромное наслаждение с обладанием ими, прпрода пожелала сделать их наградой за самую высокую добродетель; предположим, далее, что по примеру девственниц, посвящавшихся Изиде или Весте, самые прекрасные лакедемонянки предназначались бы для вознаграждения доблести; что они появлялись бы обнаженными на собрания и их уносили бы воины как приз за храбрость; что эти молодые герои одновременно испытывали бы опьянение любви и славы, — как ни странным и далеким от наших нравов показался бы нам этот обычай, но, несомненно, он сделал бы спартанцев еще более добродетельными и мужественными, ибо сила добродетели всегда соразмерна степени удовольствия, получаемого в награду за нее.

Замечу, что этот обычай, такой, по-впдпмому, странный, существует в государстве Бпснагар, столица которого Нарсенг.

Из приведенных примеров явствует, что чувственные страдания и наслаждения могут вдохновить нас на всякого рода страсти, чувства и добродетели. Поэтому, не прибегая к примерам пз отдаленных веков и стран, приведу как последний пример в доказательство этой истины времена рыцарства, когда женщины преподавали своим ученикам-рыцарям и искусство любви, и катехизис.

Если французы в эти времена, по замечанию Макиавелли, и впоследствии, когда они спустились в Италию, оказались столь храбрыми и страшными потомками римлян, то потому, что они были полны величайшей доблести. И как могло быть иначе? Женщины, прибавляет этот историк, были благосклонны только к самым доблестным из них. В доказательство достоинств своих любовников и их любви они требовали от них или привести с войны пленников, пли штурмовать крепость, пли захватить вражеский передовой пост; смерть своих любовников онп предпочитали их бегству. Рыцарь принужден был тогда сражаться для того, чтобы прославить красоту своей дамы и доказать свою безмерную к ней любовь. Рыцарские похождения были постоянным предметом разговоров п романов. Всюду воспевалась любовь. Поэты требовали, чтобы среди битв и опасностей рыцарь непрестанно имел в памяти образ своей дамы. Они требовали, чтобы на турнирах, прежде чем начать поедпнок, рыцарь обратил взор к своей даме, как показывает следующая баллада:

Киньте нежный взор, служители любви.

На помосты, на ангелов рая,

Тогда вы радостно и смело будете ломать копья

И будете почтены и обласканы.

В те времена все проповедовали любовь, и есть ли более могущественное средство воздействовать на душу? Разве походка, взгляд, всякий жест красавицы не представляют очарования для чувств и не опьяняют их? Разве женщины не могут по желанию создавать души и тела в людях слабых умом и телом? Разве финикийцы не воздвигали алтарей красоте, под именем Венеры или Астарты?

Эти алтари могли быть низвергнуты только нашей религией.

Из сказанного мной относительно происхождения страстей я вывожу общее заключение, что чувственные страдания и удовольствия заставляют людей думать и действовать и являются единственными рычагами, двигающими духовный мир.

Следовательно, наши страсти суть непосредственное следствие нашей физической чувствительности; все люди способны и восприимчивы к страстям, следовательно, все носят в себе плодотворный зародыш ума. Но, возразят мне, еслп люди и чувствительны, то не все в одинаковой степени; так, например, мы видим целые народы, равнодушные к славе и добродетели, а если люди не способны к таким сильным страстям, значит, не все способны к одинаковой сосредоточенности внимания, а это является причиной большого неравенства пх умственных способностей; отсюда следует, что природа не одарила всех людей одинаковыми умственными способностями.

Чтобы ответить на это возражение, нет необходимости исследовать, все ли люди обладают одинаковой физической чувствительностью: этот вопрос, ответить на который труднее, чем можно думать, далек от предмета моего исследования. Моя задача — исследовать, способны ли все люди к страстям, достаточно сильным, чтобы сообщить им то сосредоточенное внимание, с которым связано умственное превосходство. С этой целью я прежде всего опровергну довод, опирающийся на невосприимчивость некоторых народов к страстям славы и добродетели, — довод, которым думают доказать, что не все люди способны к страстям. Я утверждаю, что невосприимчивость этих народов не может быть приписана природе, а должна быть приписана разным случайным причинам, как, например, особой форме правления.

ПРИМЕЧАНИЯ К ГЛАВЕ XV 1

На какой страшный риск пошел сам Давид, когда для получения Мелхолы он взялся принести и принес Саулу препуции двухсот филистимлян! 2

У гелонов1* закон возлагал на женщпн все физические работы; они строили дома и обрабатывали землю, но в награду за их труд тот же закон даровал им приятное право разделять ложе со всяким поправившимся им воином. Женщины очень ценплп это право. См. Вардесан, цпт. у Евсевпя в его «Praeparatio evangelical.

Жители Флориды умели приготовлять очень сильный и приятный напиток, но онп преподносили его только тем из своих воинов, которые проявили особое мужество («Recueil des lettres edit.»).