Пути критики Ницше

Разумеется, он понимал, что даже плохая дискуссия лучше «хорошей войны». То, что он называл свободной игрой сил — это и есть форма интеллектуального атлетизма, в которой побеждает тот, кто лучше владеет искусством спора. Ясперс отмечал, что Ницше видел в полемике лучший способ достичь другого, заставить его признать, выслушать противника. Тот, кто подвергся нападению, начинает осознавать собственную значимость. Тот, кто начинает полемику, уважает другого, требует равного по силе противника, а не сражается со слабыми и глупыми. Ницше часто и довольно злобно критиковал тех или иных мыслителей и вместе с тем утверждал, что не критикует личностей. Действительно, при внимательном рассмотрении становится ясным, что главным противником оказывается он сам.

Самооценки Ницше поражают тем, что меняются от самых высоких до самых низких. Их анализ показывает, что Ницше хорошо осознавал величие своей задачи, а колебался лишь в отношении ее исполнения.

Ясперс предпринял попытку реконструкции возможных рецепций Ницше, которые в основном, во всяком случаев в философской среде, имеют форму критики. И это вызвано не только непоследовательностью, противоречивостью высказываний Ницше, но и тем, что среди них не мало таких, с которыми невозможно согласиться, во всяком случае публично. Сам Ницше немало страдал от этого и призывал не путать его с другими и даже мечтал о том, чтобы кто-то защитил его от этой путаницы. Здесь, пожалуй, в неявной форме содержится постулат доверия к говорящему, который, в свою очередь, предполагает его искренность. Судя по жалобам на непонимание и путаницу, Ницше считал, что требование искренности он выполнял, однако со стороны читателя не ощущал ответного доверия. Но ведь и сам Ницше не очень-то доверял проповедникам добра, подозревая их в немыслимых пороках.

Логическая критика построена на выявлении внутренних противоречий в сочинениях Ницше. Ясперс ставит вопрос радикально: Правильно ли его воспринимать только без противоречий?§§§§§§§§§§ Ясперс признает наличие их в употреблении слов, но при этом обращает внимание на то, что они всегда означают нечто разное, и это видно из контекста. Он не сводит противоречивость к постоянной смене настроений и оценок, а исходит из того, что она обусловлена целым, непреодолима логикой. Более того, сама попытка писать о «последних истинах» непротиворечиво и понятно несостоятельна. Ясперс полагал, что Ницше не хватало философской выучки на то, чтобы методически прояснять трудности, вызванные подлинными противоречиями. Логика недостаточна из-за того, что она все разделяет, а диа- лектика — примиряет. Между тем Ницше, с одной стороны, держится рассудочной логики, а с другой, пренебрегая ею, делает множество противоречий, и это отсутствие общей формы философского мышления, как справедливо заметил Ясперс, обрекает его на непонимание.

Давайте задумаемся: если философия пытается сказать о невидимом и невыразимом, то вряд ли это может удовлетворять критериям логичности и понятности. Философы тем не менее говорят об этом уже более двух тысячелетий. У них выработался некий вкус и такт, который, к сожалению, не формализуем, он приобретается лишь в ходе долгих систематических занятий философией. Это чувство такта не позволяет философам давать прямые ответы на простые вопросы, которые они обходят молчанием. Эта разумная осторожность временами вызывает сожаление и у самих философов. Ницше также был возмущен тем, что философия оставляет без ответа самые важные вопросы. Обладая вкусом филолога, он остался гениальным дилетантом в философии, ибо позволял себе такую радикальную постановку метафизических проблем, которой избегали профессиональные мыслители.

Если вчитаться в Ницше, то и он поступал таким же образом. Его «ошибка» состояла в том, что он ставил прямо и бескомпромиссно те или иные метафизические вопросы, а отвечал на них по-разному, в зависимости от ситуации. Более того, его критика метафизики построена именно на преодолении трансцендентализма, являющегося крайней формой спекулятивного радикализма, когда критерии здравого смысла перестают определять ход размышлений. В сущности, призыв Ницше вернуться на Землю можно понимать и как требование дать место земной логике, когда формальная непротиворечивость уступает место решению вопроса о том, какое из двух противоречащих суждений правильно, здравому смыслу, принимающему во внимание жизненные последствия тех или иных решений. Ясперс также считает, что сбивающая с толку внимательного читателя внешняя непоследовательность и противоречивость Ницшевых суждений оправдывается тем, что мышление Ницше входит в контекст философии не благодаря какому-либо осознанному методу, но фактически только благодаря неслыханному инстинкту правдивости.

Примерами выхода из противоречий, например добра и зла, являются попытки Ницше указать на позитивность некоторых форм так называемого зла. Рассудочная логика исходит из противоречия добра и зла, но при этом отдает предпочтение добру. Так, говорить зло оказывается под запретом. Но изгнав зло, добро вынуждено выполнять его функции. Точно также во мраке абсолютного зларастворе- ны и некоторые необходимые для жизни дозы, например, насилия, болезни, страдания и неразумия. Попытки Ницше различать между пассивным и активным нигилизмом, между разными формами декаданса, болезни и неразумия вызваны стремлением разрушить фундаментальную оппозицию добра и зла, которая является не только моральной, но и формально-логической нормой и как таковая препятствует гибко мыслить жизнь.

Расценивать Ницше как гениального дилетанта — значит просто отделаться от него.

Человек — это не только логическая адская машина, но и устающее, страдающее живое существо. Устрашенный ужасными последствиями кажущейся безупречной в логическом и моральном отношении позиции, он впадает в другую крайность. Но и после радикальной трансформации из грешника в святого, и наоборот, он не достигает гармонии. Ницше не пережил ужас быть сверхчеловеком. Это дано нам, и поэтому мы имеем полное моральное право изменить позицию, и именно это, а не слепое следование идее, соответствует «духу Ницше».

Содержательная критика ориентируется, во-первых, на поиск фактических ошибок. Ницше и сам знал о недостатках своего образования и пытался преодолеть их чтением специальной литературы. Возможно, он остался дилетантом не только в философии, но и в естествознании, при помощи которого хотел подтвердить свои идеи, зато он стал родоначальником модного ныне междисциплинарного подхода. Именно благодаря разнообразным знаниям он оказался в культурном отношении более проницательным, чем узкие специалисты: «Мы являемся чем-то иным, чем ученые; хотя и нельзя обойтись без того, чтобы мы, между прочим, были и учеными». Разумеется, не следует переоценивать возможности дилетантизма, особенно в сфере специального знания.

Экзистенциальная критика, направленная на могущую быть истолкованной экзистенцию, возникает как продукт встречи существа, истолковываемого с собственными возможностями истолкователя. Такая, по сути, герменевтическая коммуникация наталкивается на то, что сообщения Ницше временами превращаются в «антитексты». Яс- перс писал: «Критически относясь к его экзистенции, движешься сквозь несерьезные однозначности, половинчатые истины и неправдоподобные возможности, и если при этом не впадаешь в ослепление, теряя из виду подлинного Ницше и в конце концов совсем уж утверждая в нем некое ужасное воплощение ничто, то начинаешь видеть его как исключение, постоянно ставящее под вопрос все, и нас самих».***********

Ясперс разбирает различные попытки экзистенциальной критики философии Ницше. Его упрекают в индивидуализме и чуждости народу. Ясперс в ответ на это приводит высказывания: «Я священно» и противоположные им: «Мы почки на одном дереве», «Сам индивид есть ошибка». Отсюда Ясперс сделал правильный вывод о том, что Ницше не индивидуалист и не коллективист: «Его индивидуализм — это преданность вещам, самого себя он ценит лишь постольку, поскольку в нем говорит необходимость бытия».††††††††††† Ницше уничижительно отзывается о толпе, народ в своей субстанциальности, наоборот, является постоянной темой его размышлений, он воистину хочет жить в народе. Народ, как субстанциальное целое, отмечен печатью вечности, он представлен меньшинством законодательствующих господ, связывающих остальных в звенья единой цепи. Настоящий народ — это не серая однородная масса, он порождает авантюристов духа, искателей приключений, экспериментаторов и страстных разоблачителей. Только идентифицируя себя с народом, с Германией, Ницше оказался способным на беспощадную критику.

Ницше мыслил на пределе честности и для него не существовало ничего запретного. Отсюда резкие, переходящие в грубость оценки даже великих людей: Кант — китаец из Кенигсберга. Притом, что Ницше часто говорил о необходимости меры и середины, он любил игру с безмерным: «мера чужда нам», «мы имморалисты — мы экстремальны». По Ясперсу, такие выражения следует понимать как исключительные. Находясь посреди старого, разоблаченного им мира, Ницше хотел поскорее опрокинуть его и проявлял при этом чрезмерную агрессивность. В целом же, по его мнению, Ницше присуща воля к порядку и мере.

Бытие Ницше также лишено ограничивающей насилие любви, для него сомнительно все человеческое и он ищет опору в холодной серьезности и расчете. Критикуя холодных аполлонийцев, он сам не был способен ни к дионисий- скому опьянению, ни к безрассудному эросу. Ницше всегда мечтал, но никогда не мог найти друга, его эстетика распространяется скорее на страдание, чем на наслаждение. Ясперс констатировал: «Ницше никогда не может соединиться ни с одним человеком, с идеей какого-либо призвания, с родиной. Он один со своими произведениями».‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡‡

Можно ли принять ошеломляюще парадоксальный и вместе с тем весьма правдоподобный вывод: коммуникация с ближними, друзьями, соратниками, со своим народом открылась бы для Ницше именно благодаря тому, что он всего этого лишен? Верно ли, что мы стремимся к тому, чего у нас нет? Не действует ли не только в психоанализе, но и в философии принцип восполнения и повторения вместо абстрагирования и исключения? Ясперс решительно отметает это допущение. При чтении Ницше охватывает ужасная тоска, оттого что в его книгах нет позитивной наполненности. И все-таки Ницше мечтал о «позитивном герое». Этим он чем-то напоминает нашего Гоголя. Истину он находит в критике и иронии. Это следует из слов самого Ницше: «Что знает о любви тот, кто не должен был презирать именно то, что любил он!»§§§§§§§§§§§ Ясперс писал: «Никто не видел и не требовал меры и благоразумия яснее, чем не знающий меры Ницше, никто не понимал коммуникацию и невозможность таковой глубже... Никто не мог определеннее поставить под вопрос жизнь познания, чем он, желавший пожертвовать в пользу познания жизнью».************

И все-таки конечный итог размышлений Ясперса таков: стремление понять Ницше есть глупая и безрассудная спесь. Более того, попытка подражать, следовать по его пути в критике всех ценностей неизбежно наталкивается на внутренние противоречия. Парадокс в том, что у Ницше эта критика выполнена столь пластично, что не сводится к односторонним, вызывающим альтернативные ответы утверждениям. Парадокс в том, что она укрепляет позитивные ценности. Но как это возможно? Если критика укрепляет веру в то, что критикуется, то это означает несостоятельность критики. Стало быть, этот ответ на тайну Ницше не может быть принят как верный и окончательный. Тайна Ницше не разгадана.