ПРИМЕЧАНИЯ К ГЛАВЕ I

Все конечности животных снабжены или копытом, как у быка її оленя, пли ногтями, как у собаки и волка, или когтями, как у льва пли кошки.

Жизнь большинства животных короче и не дает им возможности сделать достаточное количество наблюдений и иметь, следовательно, столько представлений, сколько имеет человек. c)

Животные, будучи от природы лучше пас вооружены и покрыты, пмеют меньше потребностей, и, следовательно, они менее изобретательны: если животные плотоядные вообще более умны, чем прочие животные, то это потому, что голод всегда изобретателен и заставляет их прибегать к хитрости, чтобы ловить добычу.

Животные боятся человека, который при помощи сделанного им оружия стал страшен самым сильным животным.

К тому же человек — самое распространенное животное на земле: он родится и живет в любых климатических условиях, тогда как некоторые животные, как, например, львы, слоны, носороги, живут лишь в определенных широтах. Чем распространеннее какая-нибудь порода животных, способная к наблюдательности, тем больше у этого рода животных представлений и ума.

Но могут спросить, почему обезьяны, у которых руки приблизительно так же ловки, как и наши, не достигают тех же успехов, что и человек. Потому что во многих отношениях OHII уступают человеку; потому что люди более распространены на земле; потому что среди различных пород обезьян немного таких, сила которых могла бы сравниться с силой человека; потому что обезьяны — животные травоядные и у них меньше потребностей и, следовательно, меньше изобретательности, чем у людей; потому также, что жизнь их короче, чем у людей; что они бегут от людей и таких животных, как тигры, львы и т.

Принимая во внимание все эти различия между строением человека и животного, можно объяснить, почему чувствительность и память — способности, присущие и людям и животным, — являются для последних способностями бесплодными.

Мне возразят, может быть, что бог, не будучи несправедливым, не может обречь на страдания и смерть невинные существа п что, таким образом, животные являются просто машинами. Я отвечу на это возражение, что. поскольку в Священном писании п в учении церкви нигде не говорится, что животные суть только машины, мы можем совсем не знать мотивы поведения бога но отношению к животным и предположить, что мотивы этп справедливы. Нет надобности прибегать к остроте Мальбранша2*, который, когда при нем утверждали, что животные подвержены страданиям, ответил шутя, что, «очевидно, они отведали запрещенного плода». 2

Представления о числах, которые столь просты и столь легко приобретаются и в которых мы постоянно нуждаемся, так поразительно ограничены у некоторых народов, что они не умеют считать дальше трех и выражают число больше трех словом много. 3

Таковы народы, найденные Даминром3* на одном острове, на котором не произрастали нп деревья, ни кусты. Жители питались здесь рыбой, которую морские волны выбрасывали на берег маленьких заливов острова, и не знали другого языка, кроме звуков, похожих на крик индейского петуха. 4

Сенека 4* был убежденным стоиком5*, и тем не менее он не вполне был уверен в духовности души. «Ваше письмо, — пишет он одному из своих друзей,— пришло некстати: когда я его получил, я упивался грезами надежд: я преисполнился уверенностью в бессмертии моей души; мое воображение, приятно воспламененное речами некоторых великих людей, не допускало уже сомнений в бессмертии ее, которое они больше обещают, чем доказывают; я уже начинал смотреть на себя с неудовольствием, презирал остатки несчастной жизни и с наслаждением предвкушал открытие врат вечности.

Одним из доказательств того, что прежде не верплн нп в бессмертие, ни в имматериальность души, говорит г. Делянд6* в своей «Histoire critique de la philosophies, служит то, что во времена Иерона в Риме жаловались, что недавно появившееся учение о загробной жизни ослабляет мужество солдат, делает их робкими, лишает несчастных главного утешения их и усиливает страх смерти, угрожая новыми страданиями после этой жизни.

6 Св. Ирнней7* утверждал, что душа — дыхание. «Flatus est enim vita» («Ведь жизнь есть дыхание»). См. «Theologie раіеппе». Тертуллиан 8* доказывает в своем «Трактате о душе», что она те- лесна (Tertull. De anima, cap. 7, p. 268).

Св. Амвросий9* учит, что только пресвятая троица нематериальна (АтЪг. De Abrahumo). Гнларый 10* утверждает, что все сотворенное телесно (Hilar. In Mattli, p. 633).

На втором Никейском соборе ангелов еще считали телесными: поэтому здесь можно было без соблазна прочесть следующие слова Иоанна Фессалоникского: «Pingendi angeli quia согрогеі» («Ангелов можно изображать, ибо они телесны»).

Св. Юстнн и Ориген п* признавали душу материальной; они считали бессмертие ее простой божьей милостью; онн утверждали далее, что души дурных людей через известное время будут уничтожены. Бог, говорили онн, который по своей природе склонен к милосердию, устанет наказывать их н лишит пх своего дара.

6 Невозможно придерживаться аксиомы Декарта12* и опираться лишь на очевидность. Если эту аксиому повторяют ежедневно в школах, то потому, что она там недостаточно понята; так как Декарт, если можно так выразиться, не поместил вывески над убежищем очевидности, то всякий считает себя вправе поселить в нем свое мнение. Действительно, всякий, кто полагался бы только на очевидность, был бы уверен лишь в своем собственном существовании. Как, например, быть ему уверенным в существовании тел! Разве всемогущий бог не мог бы вызывать в наших чувствах те же ощущения, какие вызывает присутствие предметов? Но если бог может это делать, как доказать, что он в этом отношении не пользуется своим могуществом и что вся Вселенная не есть только явление? Кроме того, если мы во сне переживаем те же ощущения, какие мы испытывали бы в присутствии предметов, то как доказать, что наша жизнь не есть лишь длительный сон?

Это не значит, что я пытаюсь отрицать существование тел; я хочу лишь показать, что существование пх для нас менее достоверно, чем наше собственное бытие.

Существование тел, например, было бы помещено в физических таблицах как первая степень достоверности; в них было бы затем определено, какова достоверность того, что солнце завтра взойдет, что оно взойдет через десять, через двадцать лет и т. д. В таблицах моральных или политических равным образом помещалось бы как первая степень достоверности существование Рима или Лондона, затем существование героев, как Цезарь или Вильгельм Завоеватель J3*; и так спускались бы по ступеням вероятностей до фактов менее достоверных и, наконец, до мнимых чудес Магомета — чудес, которые засвидетельствованы столь многими арабами, но ложность которых тем не менее весьма вероятна здесь на земле, где лжецы встречаются так часто, а чудеса так редко.

Тогда люди, которые чаще всего расходятся во мнениях только потому, что не находят надлежащих знаков для выражения различных степеней достоверности, которую они придают своим мнениям, могли бы с большей легкостью обмениваться своими идеями, потому что они всякий раз могли бы подвести, так сказать, свои мнения под соответствующий номер этой таблицы вероятностей.

Так как поступательное движение ума всегда медленно, а научные открытия обыкновенно не следуют непосредственно друг за другом, то в однажды составленные таблицы вероятностей пришлось бы последовательно вносить лишь незначительные изменения, которые сводились бы к тому, что в зависимости от этих открытий увеличивалась пли уменьшалась бы вероятность некоторых положений, которые мы называем истинами и которые в действительности суть только более нлп менее накопленные вероятности.

Хотя эта школа, согласно со своими принципами, не допускала истин, она во всяком случае допускала видимость их; она требовала, чтобы люди руководствовались в жизни этой видимостью; чтобы они действовали, когда кажется, что лучше действовать, чем размышлять; чтобы они здраво обдумывали, когда есть время для обдумывания; чтобы поэтому они принимали более надежные решения и чтобы в душе всегда оставалась открытой дверь для новых истин, которую держат закрытой догматики. Далее, она требовала, чтобы люди не были так крепко уверены в своих мнениях, не так скоро осуждали бы чужие мнения и были бы поэтому более дружелюбны; наконец, чтобы привычка сомневаться, делая нас менее нетерпимыми к противоречию, заглушила бы весыма плодоносные семена ненависти между людьми. Здесь мы совсем не касаемся истин откровения, которые суть истины иного порядка.