МОНТЕСКЬЁ. ПО ПОВОДУ ЕГО РУКОПИСИ «ДУХ ЗАКОНОВ» без даты

Сделать более прочным свое счастье п счастье свопх подданных 15*.

Что представляет собою монарх в Европе, которая сейчас подвергается меньшему угнетению, чем остальные части света, в которой все псточнпкп государственных доходов растеклись по сотням тысяч каналов феодальной системы, которая беспрестанно поглощает их? Половина нации обогащается за счет нпщеты другой половины; наглая дворянская клика интригует против монарха, которому она льстит, причем сам монарх не догадывается об этом. Если хорошенько поразмыслить над историей, то она постоянно учит этому. Король создает в свопх целях промежуточные сословия, они вскоре становятся его господами и тиранами его народа. Как сдерживают они деспотизм? Для себя они предпочитают анархию и дорожат только своими привилегиями, будучи всегда противникамп естественных прав тех, кого они угнетают.

Я Вам говорил это и повторяю, мой дорогой друг: Ваши комбинации властей лишь разъединят и усложнят индивидуальные интересы, вместо того чтобы их объединить.

Да и состоит ли сама свобода, которой пользуется английская нация, в принципах этого государственного устройства или в двух-трех хороших законах, от нее не зависящих, которые могут перенять французы и которых, быть может, достаточно, чтобы сделать их форму правления более сносной? Мы еще далеки от того, чтобы на это претендовать. Наши священники слишком фанатичны, а наше дворянство слишком невежественно, чтобы стать гражданами и ощутить преимущества, которые они получили бы, сделавшись ими, а потому они и не способны образовать нацию. Каждый знает, что он раб, но живет в надежде быть в свою очередь маленьким деспотом.

Король также является рабом своих любовниц, фаворитов и министров. Если он рассержен, то пинок, который получают его придворные, передается ими дальше, вплоть до последнего слуги. Вот, как мне представляется, единственное применение посредников в правлении. В стране, управляемой по прихоти главы государства, именно посредники осаждают его, пытаясь еще раз его обмануть, помешать ему услышать мнение и жалобы народа по поводу злоупотреблений, которые приносят пользу одним посредникам. Можно ли считать опасным народ, который жалуется? Нет, ведь его не слушают.

Вы видите, что под посредниками я подразумеваю членов той многочисленной аристократии, состоящей из дворян и священников, верхушка которой находится в Версале, аристократии, которая захватывает почти все влиятельные должности и по своей прихоти умножает их число единственно в силу привилегии происхождения, не обладая ни правом, ни талантами, ни заслугами, и которая удерживает в своей зависимости всех, вплоть до государя, причем последнего она умеет заставить назначать и сменять министров в зависимости от того, насколько они соответствуют ее интересам.

Заканчивая, мой дорогой президент, признаюсь Вам, что я никогда хорошо не понимал топких, без конца повторяющихся различий, проводимых при сопоставлении различных форм правления. Я знаю только два их вида — хорошие и плохие: хорошие — это те, которые еще предстоит создать, плохие — это те, все искусство которых заключается в том, чтобы прп помощи самых разнообразных средств перемещать депьгп от управляемых в кошелек управляющих. То, что древние правители захватывали прп помощп воины, современные получают более надежно при помощи налоговой системы. К этому различию в средствах и сводится различие в формах правления. Тем не менее я верю в возможность хорошей формы правления, когда при уважении свободы и имущества народа станет очевидным, что общий интерес без всяких Ваших равновесий проистекает из частного интереса. Это была бы простая машина, пружины которой, удобные для управления, не требовали бы этого огромного аппарата зубчатых колес и противовесов, которые так трудно приводить в движение неумелым людям, чаще всего берущимся за управление. Они хотят делать все и поступать с нами как с с неживой и неодушевленной материей, которую онп формируют по своей прихоти, не спрашивая ни о наших желаниях, ни о наших подлинных интересах, — именно это и обнаруживает их глупость и невежество. И после этого они удивляются, что чрезмерные злоупотребления вызывают изменения формы правления; во всем они упрекают не свою оплошность, а чрезмерную быстроту, которую просвещение и общественное мнение сообщают ходу дел. Я осмеливаюсь предсказать, что мы близки к этой эпохе.