9. Литературные и художественные жанры и эстетические категории

Из всех жанров, пожалуй, можно было бы оставить, придав ему философский статус, жанр "лирики", "эпики", "драмы". Это три момента процесса объективации: от лирики изливающегося через край «Я» переходят к эпическому, затем нарративное чувство отделяется от «Я», так в драме оно формирует собственный рупор, dramatis personae.

дат самое себя на сцене, рассказывает и драматизирует себя. Именно дух формирует поэзию эпического и драматического, и различить их нельзя, разве что в деталях. Такие произведения, как "Макбет", "Антоний и Клеопатра", по существу лиричны, тоны и строфы этой лирики представлены персонажами и сценами.

В старых эстетических теориях, да и сегодняшних, большое значение уделялось категориям прекрасного, трагического, комического, грациозного, юмористического и т. п. Философы, в основном немцы, взялись трактовать их как философские понятия, которые очевидным образом являются психологическими и эмпирическими. Они изобрели диалектику, где чистые спекулятивные понятия, то есть философские категории выстроились в забавно фантастический ряд прогрессии, завершающийся то Прекрасным, то Трагическим, то Юмористическим. Понимая суть понятий, необходимо отметить их принципиальную соотнесенность с жанрами, "литературными институциями". Как психологические и эмпирические эти понятия не принадлежат к эстетике, в ее комплексе они обозначают не что иное, как тотальность чувств (эмпирически разделенных и сгруппированных); чувства, в свою очередь, образуют вечную материю для художественной интуиции.

10. Риторика, грамматика и философия языка

Любая ошибка содержит в себе момент истины и рождается как произвольная комбинация элементов, законных сами по себе. Это подтверждает анализ ошибочных доктрин, которых немало было в прошлом, да и в настоящем, думается, предостаточно. В процессе преподавания представляется совершенно законным анализ чистого стиля и изобразительных приемов, метафорических форм, чтобы понять, где следует применять метафоры, а где они неуместны, где нужна фигура умолчания, а где - гипербола или ирония. Однако когда мы уходим от дидактических и практических задач, то начинаем теоретизировать, различая чистую и декоративную, логическую и аффективную формы, уточняя, какие элементы, перенесенные в лоно эстетики и риторики, загрязняют подлинное понятие экспрессии.

Как и логическое мышление, наука в момент самовыражения превращается в чувство и фантазию. Именно по этой причине учебник по философии или истории можно считать не только добротным, но и красивым. В любом случае, одинаково правомерны суждения о книге как с точки зрения логики, так и с позиции эстетики. Даже когда критика устанавливает теоретическую или историческую ошибочность, художественные качества произведения остаются благодаря выразительному звучанию душевных струн. Что касается момента истины, беспокойного в основании самого различения логической формы и метафорической формы, диалектики и риторики, то это не что иное, как потребность создания наряду с наукой логики науки эстетики. Однако в области экспрессии разделить эти две науки, как ни пытались, невозможно. Не менее законной представляется попытка в дидактических целях разделить формы экспрессии на периоды, пропозиции и классы слов, чтобы потом анализировать их вариации в сочетаниях корней, суффиксов, слогов, фонем и букв. Таким путем возникли алфавиты, грамматики, словари, поэтические метрики, музыкальные ноты и т. п. Но даже античным писателям не удавалось избежать должного перехода от разума к вещам, ab intellectu ad rem, от абстракций к реальности, от эмпирии к философии, что мы уже наблюдали в других аспектах. Понять речь как агрегат слов, слова как набор слогов, корней и суффиксов означает понять первичность речи как continuum организма, в котором слова, слоги и корни являются posterius, анатомическим препаратом, продуктом абстрагирующей деятельности разума, а не чем-то изначальным. Грамматика и риторика, перенесенные в сферу эстетики, породили удвоение так называемых "выразительных средств" и "экспрессии". Редупликация очевидным образом незаконная, ибо экспрессивные средства есть сама экспрессия, раздробленная грамматикой, она не перестает быть сама собой. Эта и другая ошибка - деления формы на чистую и декоративную - мешали увидеть, что философия языка не есть философская грамматика, ибо она преодолевает любую грамматику. Философия языка игнорирует и иногда даже уничтожает классы, поскольку, будучи единой с философией искусства, наукой об интуиции-экспрессии, эстетикой, она охватывает всю языковую сферу. Звучащий и артикулирующий язык в своей незамутненной чистоте есть не что иное, как живая экспрессия в полном смысле слова.