ЛЕЙБНИЦ — БЕЙЛЮ 16 Ганновер, 27 декабря 1698 г.

Я напечатал в лейпцигских «Записках» за сентябрь ответ г-ну Штурму, профессору из Альтдорфа, известному своими сочинениями по философии и математике; в этом ответе я попытался доказать, что сотворенным субстанциям свойственно быть деятельными и обладать некоторой силой.

Я получил письмо от одного славного автора, справедливо почитаемого за одного из первых мыслителей нашего времени 17, в котором он уведомляет меня с достойной уважения искрепностыо, каковую он всегда проявлял, что он наконец оставил убеждение, разделяемое картезианцами и не раз высказанное им самим, будто всегда сохраняется одно и то же количество движения. Теперь, по его словам, он понял, что сохраняется лишь одна и та же сумма движения на одной стороне, а не вообще. На это я собираюсь ему ответить, что суждение его правильно, но, на мой взгляд, недостаточно. Если бы дело обстояло только таким образом, правила оказались бы вовсе непригодными для того случая, когда тела встречаются со скоростями, соотносящимися обратно их массам, и весьма мало соблюдались бы, когда одно из тел обладает незначительным приращением количества движения по сравнению с другими.

P. S. Г-н Мастрихт, сипдик вольного города Бремена, человек весьма способный и близкий друг г-на Плакциуса из Гамбурга, поручил мне сообщить Вам, что обширный труд г-на Плакциуса об анонимах и псевдонимах закончеп и его готовы передать книгоиздателю; г-н Мастрихт считает весьма желательным, чтобы это издание было поручено Вам, дабы книга вышла в том виде, какой приличествует сочинению, долженствующему оказать немалые услуги истории литературы. Если у Вас найдется время незамедлительно сообщить о Вашем согласии^ Вы весьма обяжете этих господ и меня.

ЛЕЙБНИЦ — БЕЙЛЮ 18

Ваши письма никогда не опаздывают, ибо то, что в них говорится, никогда не стареет, но они не приходят п слишком рано, потому что дарят усладу и поучение. Посему Вас нужно возблагодарить, в какой бы срок они ни доходили, и особенно мне, ибо я нахожу в них особую пользу. Если бы я знал, что Ваш превосходный «Словарь» будет переиздан так скоро, я просил бы Вас включить в него мой ответ, дабы все находилось в одном месте; но и теперь если бы Вы сообщили мне о неясностях, какие, возможно, еще остаются, и если бы я мог дать Вам на этот счет какие-либо разъяснения, Вы могли бы изложить все, что считаете необходимым, с Вашим заключением.

Однако вернусь к Вашему письму 19. Вы указываете, сударь, что выдающиеся умы сталкиваются с большими трудностями в вопросах о свободе воли у человека и что» по их признанию, они не могут понять, каким образом душа, если она является сотворенной субстанцией, может обладать подлинной собственной и внутренпой силой действовать.

Что же касается свободной воли, то я придерживаюсь мнения томистов и других философов, которые полагают,, что все предопределено, и пе вижу причин усомниться в этом. Однако это не препятствует нам обладать свободой, избавленной не только от принуждения, но и от необходимости: в этом отношении с нами происходит то же„ что с самим Богом, который тоже всегда детерминирован в своих действиях, ибо не может избежать обязанности выбирать лучшее. Но если бы он не имел выбора, если бы то, что он совершает, было единственно возможным, он оказался бы подвластным необходимости. Чем выше совершенство, тем более оно детерминировано привязанностью к добру и в то же время более свободно. Ибо в этом случав имеется возможность и тем более обширного познания, и тем более укрепленной в границах совершенного разума воли.

Если моя теория силы удовлетворяет Вас, сударь, и малое число лиц, подобных Вам, этого будет для меня вполне достаточно. Быть может, пояснения, которые я хочу здесь дать, убедят Вас окончательно. Когда-то я пришел к мысли, что в природе должна сохраняться способность всегда производить равное действие; например, если несколько тел как угодно сталкиваются на горизонтальной плоскости и если никакая часть силы не поглощается трением, средой или незаметными частицами тел, то все вместе они должпы, как я полагал, сохранять способность общим усилием поднимать один и тот же вес на одну и ту же высоту, либо сжимать в определенной степени определенные пружины, либо сообщать определенные скорости определенным телам.

Можно с полным основанием удивляться, восхищаясь тем, что грандиозные исследования фактов, которые Вы, сударь, предприняли, не отвлекли Вас от Ваших замечательных размышлений о самых глубоких вопросах в философии. Я же пе имею возможности постоянно заниматься этими вопросами, так как выпужден уделять время исследованиям в области генеалогии, которая на первый взгляд кажется более чем легкомысленным предметом, но от которой часто зависят судьбы государств. Я потратил много труда на изучение германской истории в части, специально касающейся моей страны, и это позволило мне сделать некоторые наблюдения, приложимые к всеобщей истории. Так что и я убедился, что пе следует пренебрегать знанием фактов. Но если бы я мог выбирать, я предпочел бы естественную историю гражданской, а законы и обычаи, установленные Богом в природе, — тому, что ирипято среди людей. Остаюсь с глубокой преданноегью в благодарностью и проч. БЕЙЛЬ — ЛЕЙБНИЦУ

Роттердам, 5 октября 1701 г.

У мепя пет пикакой возможности прислать Вам экземпляр моих соображений насчет мемуара, посланного Вами г-ну де Бовалю, который должен был по моему предложению поместить его в своем журнале 21. Дело в том, что переписчика у меня нет, и все, что я пишу, я отдаю в набор, даже не переписав набело; в таком виде оригинал печатается, а затем, после правки корректурных листов* его рвут или швыряют в огонь. Можно было бы найти выход, послав Вам оттиск тех страниц, где изложены мои соображения, но это не принесет пользы ни мне, ни читателям моего словаря, так как, прежде чем эти страницы попадут к Вам, текст будет уже отпечатан, во всяком; случае он будет готов прежде, чем я успею получить Ваш ответ. Печатники уже приступили к отливке набора, да к тому же издатель торопит, так как зимой плохо сохнем бумага, а зима у нас начинается в ноябре.

Я весьма сожалею, сударь, что не смог раньше узнать то, что Вы сообщили мне в Вашем последнем письме: это позволило бы мне существенно обогатить мои ДОПОЛНЄТ ния Вашими несравненными и высокоучеными размышлениями. Однако публика от этого не пострадает, ибо у Вас будет возможность направить их г-ну де Бовалюс который поместит их в своей истории научных трудов.

Бесконечно признателен Вам, сударь, за добрые пожелания; их надлежит адресовать великим людям, таким* как Выл что я и делаю весьма охотно и с самым искренним восхищением перед Вами.

ЛЕЙБНИЦ — БЕЙЛЮ

Берлин, 27 декабря 1701

[...] Если бы я знал, что сообщение о Ваших новых соображениях сопряжено с трудностями, я не стал бы Ва& этим обременять. Воспользуюсь средством, к которому я уже прибегал с разрешения г-на де Боваля. Но так как моя главная цель — углубить понимание вещей и прийти к истине, то я весьма огорчен тем, что так долго был лишен возможности общения с Вами, которое,, несомненно, принесло бы мпе большую пользу, и лишь благодаря книгоиздателям мог просвещать себя Вашими идеями* Высоко ценя эти идеи и будучи покорен Вашей незаурядной проницательностью, я не смогу дождаться, когда выйдет Ваш следующий труд, если не узнаю каким-либо иным путем, каково Ваше мнение о том, что я намерен поместить в «Истории научных трудов». Конечно, я всем сердцем желаю, чтобы Вы дарили свои произведения публике, но боюсь, что я для этого недостаточно терпелив. Помнится, я писал о том, что Вы считаете Пайву Андрадия малоизвестным автором, которого будто бы цитируют лишь в связи с Кемни. Должен сказать, сударь, что если он и малоизвестен, то лишь для нынешнего поколения, в прошлом же веке его хорошо знали. Труды его вышли в свет в Италии, затем были переизданы в Кёльне, и наши ученые спорщики называли «андрадиенцами» его последователей. Что до меня, то я держал его книгу в руках, когда цитировал этого автора в письме к покойному г-ну Пелиссону; книга эта имеется в нашей библиотеке. Говорю об этом потому, что это не было отмечено в общей дискуссии.

Я нахожусь здесь уже несколько месяцев по повелению прусской королевы 22 и с разрешения ее брата, монсеньёра курфюрста. Король прусский 23 также выразил желание, чтобы я принял участие в устроении нового научного общества, которое Его Величество недавно основал, распорядившись построить обсерваторию в Берлине и предоставив все необходимое для этой цели 24. Я отнюдь не пренебрегаю обязанностями, возложенными на меня курфюрстом; однако предполагаю вскорости вернуться к себе домой. Королева сказала мне, что она виделась с Вами и просила передать Вам, что она желала бы иметь возможность и впредь беседовать с Вами. Впрочем, она, как и ее матушка, госпожа курфюрстина, хорошо знает Вас по Вашим книгам. [...]

ЛЕЙБНИЦ - БЕЙЛЮ

Берлин, 19 августа 1702 г.

От г-на Толанда 25 я узнал, что Вы находитесь в добром здравии и что Вы благосклонно вспоминаете обо мне. Очень рад. Он передал мне также привет от Васг и я хочу выразить Вам мою благодарность не только этим письмом* но и тем, что присовокупляю к нему. Я познакомился с новым изданием Вашего превосходного «Словаря» 2в, в котором столько учености, ума и красот слога, что я лишь с трудом и по необходимости оторвался от чтения. Мое пребывание в Лютценбурге, загородном доме королевы прусской, дало мне досуг,, которого я обычно лишен. Прежде всего я прочел статью «Рорарий» и, найдя в ней столь любезно сделанное приглашение, написал заметку, которую Вам посылаю 27. Она предназначается гораздо больше для Вас, сударь, и для нескольких избранных друзей, нежели для публики. И мне бы хотелось, чтобы Вы нашли время познакомиться с ней, дабы я сподобился получить Ваш отзыв через посредство г-на Вольдера, чья блестящая ученость Вам, сударь, известна и которому будет так же лестно приобщиться к Вашим размышлениям,, как мне получить их от него. Если бы я не знал о том, что даже самые глубокие мысли не стоят Вам никакого труда, я не решился бы беспокоить Вас из опасения отнять у Вас иремя, столь же драгоценное для Вас, как и для Ваших читателей. По этой же причине я заканчиваю письмо,! хотя мог бы высказать Вам многое по поводу вашего труда. Остаюсь и проч.

БЕЙЛЬ — ЛЕЙБНИЦУ

Роттердам, 3 октября 1702 г.

Весьма рад был узнать, что г-н Толанд не забыл о моей просьбе передать Вам мой нижайший поклон. Письмо,) которым Вы почтили меня, от 19 августа сего года, я получил через господина де Вольдера два или три дня назад вместе с рукописью, в коей Вы изволили рассмотреть мои мелкие возражения 28. Я прочел ее с превеликим удовольствием и вновь был восхищен блеском и глубиной Вашего гения, который так хорошо умеет развить самые трудные темы. Что же касается похвал, которые Вы„ сударь, расточаете мне, то позвольте мне отнести их на счет Вашей благородной учтивости, ибо я искренне убежден, что все, что я могу помыслить и написать, ничтожно в сравнении с мыслью философа столь великого и возвышенного,, каковым являетесь Вы. Итак, сколь ни почетна похвала, исходящая из уст такого великого человека,, сознание того, что я недостоин ее, вынуждает меня просить Вас опустить эти лестные выражения,, когда Вы будете публиковать (чего я желаю от всей души) Ваш ответ. Я пересылаю его г-ну де Вольдеру, чтобы избавить Вас от необходимости заказывать вторую копию. Он любезно согласился вручить его Вам вместе с этим письмом.

После чтения Вашей рукописи, сударь, смысл Вашей гипотезы стал для меня более ясным. Я счастлив,, что дал BaAi повод обогатить ее новыми соображениями,, которые способствуют дальнейшему усовершенствованию этого весьма возвышенного учения. У меня нет к Вам более никаких вопросов, ибо все, что я мог бы сказать,, было бы, насколько я понимаю, лишь дополнением к тем первым возражениям 29 и, не представляя ничего нового,, в сущности возвращало бы нас к уже сказанному. Вероятность Вашей гипотезы, как мне кажется, невозможно оспаривать, раз мы не знаем отчетливо,, в чем состоит субстанциальная основа души и каким образом душа способна преобразовываться, переходя от одной мысли к другой. Но, быть может, если бы мы знали это достаточно отчетливо, оказалось бы, что ничто не является более возможным, нежели то, что предполагаете Вы. Никто не может лучше, чем Вы, сударь, просветить пас в этом великом вопросе, и я убежден,; что тот анализ идей* о котором Вы говорите в конце Вашей рукописи,; может стать величайшим подспорьем для человеческого ума и одним из самых серьезных достижений философии. Я хочу, чтобы автор этого анализа сделал его достоянием публики^ Речь идет о Вас, сударь. Мне понадобилось бы много страниц, чтобы указать все те места в Вашем ответе, которые очаровали меня, а если бы я углубился в подробности,, то прежде всего обсудил бы то, что Вы говорите о книге 30 кавалера де Мере 31. Все это крайне любопытно.

Но я упустил из виду, что нужно быть кратким, когда имеешь честь писать лицу столь занятому, как Вы. Итак„ заканчиваю на этом и желаю Вам отменного здоровья, дабы Вы и впредь трудились над распространением самых возвышенных истин философии. Примите заверение в моем: глубоком почтении и бесконечной признательности 32.