<<
>>

12. История как история свободы

Известное гегелевское высказывание "история есть история свободы", распространенное по всей Европе и повторяемое Кузеном, Мишле и другими, имело в виду исторический смысл первого рождения свободы, ее роста, взросления, укрепления в эпоху определенности и неспособности развиваться в другом направлении (восточный мир, классический, германский - свобода одного, некоторых и, наконец, всех).
Мы произносим эту формулу в ином смысле - не затем, чтобы обозначить тему роста свободы, которой сначала не было, а в конце будет для всех, а затем, чтобы обнаружить вечно формирующую роль свободы, которая есть подлинный субъект любой истории. С одной стороны, свобода является экспликативным принципом исторического развития, с другой - моральным идеалом человечества.

Ни на что так часто не жалуются, как на то, что свобода опустошила мир, что ее идеал померк за горизонтом истории, и этот закат никогда не сменит новая заря. Говорящих и пишущих такое, наверное, можно простить, сославшись на слова Иисуса: ибо не ведают они, что творят. Дав себе труд подумать, они бы поняли, что смерть свободы означает смерть самой жизни, растерзанной на последнем вздохе. Для удержания самого идеала ниспровергатели испытали бы невероятные трудности; ведь чем же можно заменить свободу, можно ли уравнять с ней что-то другое, что заставило бы биться сердце человека в его качестве человека? Что лучше соответствует самой истории как закону жизни, ведь ей должен соответствовать идеал, в котором свобода уже принята и поставлена в такое положение, чтобы создавать все более высокие творения.

Конечно, чтобы возражать тем, кто иначе думает и говорит, следует быть готовым к насмешкам и ухмылкам. Ведь философы частенько выглядят свалившимися с луны, слепыми и глухими по отношению к весьма грубой действительности. Даже не останавливаясь особенно на современных условиях либеральных режимов развитых стран, представляющихся серьезным завоеванием 234

девятнадцатого века, мы видим падение - и еще сильнее желание падения - свободного порядка.

Вся история показывает, как с короткими интервалами беспокойства, неуверенности и беспорядочной свободы, слабыми проблесками недосягаемого благосостояния, нарастая, нас накрывает волна репрессий, варварских нашествий, светской и церковной тирании, войн и междуусобиц, преследований, истязаний и гонений. Слова об истории как истории свободы нам, видящим все это насилие, кажутся неуместной иронией или, если произносят серьезно, нелепостью. Все же философия, которая не поддается давлению реальности, ее хаотически возникающих и исчезающих образов, помнит о своем долге понимать и исследовать жизнь, очищая ее от всего иммагинативного, фантастического. Так философия осмысливает процесс, благодаря которому человек, превращенный в раба другим человеком, обретает самосознание и волю к свободе. Периоды большей и меньшей свободы сменяют друг друга: чем прочнее и неоспоримее становятся либеральные завоевания, тем скорее сознание утрачивает бдительность и готовность защищать свободу, ставшую привычкой. Так подтверждается концепция Вико о периодах обращения истории: ушедшее, казалось, навсегда, вновь появляется, чтобы открыть новый путь. Например, древние греческие и римские демократии и республики держались, пока души хранили дух свободы. Затем от нее остались лишь институциональные формы, да и те постепенно сошли на нет, поскольку никакие советы не могли уже отменить горьких и жестких поправок, вносимых жизнью. Истощенная и опустошенная варварами Италия, с императорскими почестями отправленная на кладбище истории, нашла в себе силы возродиться. "Проворная морячка", по выражению поэта, появилась вновь в облике терренской и адриатической республик. Абсолютная власть королей опрокинула свободу баронов и клира, подчинив их своему правлению. Окрепшая бюрократия тем самым расчистила дорогу для участия широких народных масс в политической жизни. Наполеона называют могильщиком свободы народов, однако это только название и видимость. Своей властью он уравнял народы, посеял в них жажду свободы; после него они быстро и энергично взялись устанавливать по всей Европе необходимые институты.
Даже в самые тяжелые и мрачные времена поэты и мыслители осмеливались воспевать одиноких гордецов, не желавших вписываться в окружавший их мир. Таков "свободнейший дух" "спящего льва", рожденного в неволе - героя Витторио Альфиери, описывавшего великокняжескую Сиену восемнадцатого века, автора диалога о 235

неведомой добродетели. Как во времена благоприятные, так и в периоды мрака немногие души хранили твердость и чистоту, но ведь исторически всегда значимы лишь немногие. К ним обращаются великие философы, выдающиеся поэты, авторы шедевров, даже если потом их восхваляет и обожествляет толпа, всегда готовая к измене, чтобы устраивать шумиху неважно под каким знаменем, в силу естественной предрасположенности к угодливому рабскому низкопоклонству. Думающий и усваивающий опыт человек признается сам себе, что во времена свободы была благая иллюзия наслаждаться большой и интересной компанией, а во времена несвободы - противоположная иллюзия найти себя в одиночестве или почти изоляции. Отсюда следует определенная иллюзорность оптимистического настроя, но к счастью оказалась иллюзорной и пессимистическая позиция.

Выше сказанное приводит к выводу, что история - хотя и не идиллия, но и не ужасная трагедия. Скорее, она - драма, персонажи которой посредственны в аристотелевском смысле, то есть виновны-невиновны, среднее между праведниками и злодеями. Ее главный замысел все же- благо, а зло служит в качестве стимула. Она - произведение свободы, восстанавливающей социальные и политические условия для достижения все более интенсивной свободы. Кто желает убедиться в том, что иной, чем прожитая в непрерывных битвах, жизни у нас не может быть, тот хотя бы на минуту должен вообразить себе свободный от контрастов мир, без угроз и репрессий любого сорта. Получится ужасающая картина - хуже смерти - тоска нескончаемая.

Так что же значат стенания по поводу утраченной свободы, призывы, разрушенные надежды,

слова любви и отчаянного ужаса, слышимые нами в разные исторические эпохи? Это не философские и не исторические истины, не мечты и не ошибки. Здесь зримы движения морального сознания и исторической работы. 1937

<< | >>
Источник: Б. КРОЧЕ. Антология сочинений по философии. - СПб., «Пневма». - 480 с. Перевод С. Мальцевой. 1999

Еще по теме 12. История как история свободы:

  1. Глава V. ИСТОРИЯ КАК ИСТОРИЯ СВОБОДЫ
  2. 2. История Христианства – история Европы О том, как христиане завоевали Рим
  3. КУЛЬТУРА КАК ФОРМА И ДУХ ИСТОРИИ. ТРАДИЦИИ, КОНСЕРВАТИВНОСТЬ, ТВОРЧЕСТВО И ИННОВАЦИИ В ИСТОРИИ Ганчев Петко
  4. Свобода и безопасность: неоконченная история непримиримого союза
  5. Глава III. АВТОБИОГРАФИЯ КАК ИСТОРИЯ И ИСТОРИЯ КАК АВТОБИОГРАФИЯ
  6. 2. ФИЛОСОФИЯ ИСТОРИИ И ИСТОРИЯ. ФИЛОСОФИЯ ИСТОРИИ и СОЦИОЛОГИЯ. ФИЛОСОФИЯ ИСТОРИИ И СОЦИАЛЬНАЯ ФИЛОСОФИЯ. ФИЛОСОФИЯ ИСТОРИИ, ФИЛОСОФИЯ ПОЛИТИКИ И ПОЛИТОЛОГИЯ
  7. Журавлева И.А.. ПОСОБИЕ ПО ПРЕДМЕТУ ВСЕМИРНАЯ ИСТОРИЯ. ИСТОРИЯ СРЕДНИХ ВЕКОВ, 2007
  8. Иванов В. Г.. История этики средних веков. СПб.: Издательство «Лань». — 464 с, — (Мир культуры, истории и философии)., 2002
  9. 2.3 Монофелитская уния: «история идей» сквозь историю церкви
  10. Глава IV О СВОБОДЕ, ПРИСУЩЕЙ ЧЕЛОВЕКУ. ПРЕВОСХОДНЫЙ ТРУД, НАПРАВЛЕННЫЙ ПРОТИВ СВОБОДЫ,—СТОЛЬ ХОРОШИЙ, ЧТО ДОКТОР КЛАРК ОТВЕТИЛ НА НЕГО ОСКОРБЛЕНИЯМИ. СВОБОДА БЕЗРАЗЛИЧИЯ СВОБОДА СПОНТАННОСТИ. ЛИШЕНИЕ СВОБОДЫ — ВЕЩЬ ВЕСЬМА ОБЫЧНАЯ. ВЕСОМЫЕ ВОЗРАЖЕНИЯ ПРОТИВ СВОБОДЫ
  11. Е. В. Агибалова, Г. М. Донской. Всеобщая история. История Средних веков. 6 класс : учеб. для общеобразоват. учреждений / под ред. А. А. Сванидзе. — М. : Просвещение,. — 288 с., 2012
  12. Глава I. ИСТОРИЯ, ХРОНИКА И ЛОЖНЫЕ ИСТОРИИ