3. Интерференция проблемы бытия и познания и вопроса единства духа

Современная философия проделала большую работу по различению форм духа, своими достижениями она обязана новым пониманием сути их единства.

Определение конкретного единства как дистинкции-различия (Гегель называл его "беспокойным началом") исключает обдумывание различия в духе множественности, термины которой взаимно трасцендентны. Каждый термин и всякая форма духа суть условие, и, обусловленный другими, каждый элемент есть вместе и результат. У Гегеля духовные формы имеют вид треугольника - тезис, антитезис и синтез; утверждение, отрицание и опосредование; позитивно абстрактное, негативно абстрактное и позитивно конкретное. Теперь спиритуальное обретает форму круга, то есть наиболее богатую смыслами геометрическую фигуру. Редукцию к линеарной геометрии (символ интеллектуалистской логики) считали спасением от иррационализма, который не раз дискредитировали называя "квадратурой круга".

Конкретная дистинкция, которая и есть единство, не имеет ничего общего с бессвязным множеством абстрактно гомогенных элементов.

Такая классификация и статическая редукция спекулятивно диалектического различия содержат в себе жажду и воспоминание чего-то иного, что исправляет дефект абстрактной несвязанности и неподвижности. Так, при переводе в пространство и время натуралистические понятия воплощаются в хронологические эпохи. Можно наблюдать в отдельных частях философии Шеллинга и Гегеля, как формально логические категории делают историко-философские "эпохи", а психологические классы - "эпохи" человеческой истории. 69

Перевод пространства во время стал почти символической церемонией, обращенной к неизвестному Богу. Эффективным такое обращение может стать не столько путем перевода внешнего во внутренний план, сколько путем укоренения внешнего во внутреннем, абстрактного в конкретном, во встрече хронологического времени с идеальным, мифологической истории духа с вечной идеальной историей, в которой Вико угадывал закон духа.

В вечном идеальном проекте дистинкция дана в унитарном процессе, важно понимать конкретный характер единства. Обдумывающий его понимает, что единство не прочно без разнообразия, так и вариативности нет помимо единства. Но разум, испорченный старой метафизикой, его мифологическими решениями проблемы бытия и познания, взятыми в трансцендентном единстве, не хочет довольствоваться этой простой истиной. Охваченный ненасытной жадностью унифицировать все и вся, он, вместо усвоения реального единства духовных форм, занимается подстановкой понятий: вместо уникальных связей - множественность. Попав в сети дуализма, он тщится преодолеть уже преодоленное, наделяет единством то, что уже имеет все необходимое и ни в чем не нуждается.

Привязанный к старой метафизике ум охвачен жаждой обладания -"мозга над мозгом", как выражался критик Спавента.

70

Нет никакой нужды примыкать к одной из этих попыток, по крайней мере, у критически настроенного человека. Мистицизм, увиливающий от необходимости интегрирующей корректировки, означает отказ от критической оценки проблем. Все становится видимостью, игрой интеллекта и произвола в целях мистического самообольщения. В любом случае мифологическое или аллегорическое объяснение реального беспомощно, когда имеет дело с отдельными проблемами и конкретными понятиями, всегда претенциозное, оно прикрывает свое невежество именем сакрального. Во всем, что касается мирского, в суждениях по поводу науки, морали, искусства и других человеческих творений, надежнее использовать понятия, предлагаемые критикой духовных и все более утонченных форм. Даже если с заоблачных высот мистики и мифологии такую мирскую философию называют профанной, стоит проявить терпимость и сострадание.

В самом деле, жаждой унификации мы обязаны не потребностям исторической критики, а привычному религиозному настроению укрыться и обрести блаженный покой в Боге, либо придуманном мифологическим образом, либо мистически прочувствованном. По отношению к такой потребности недостатка в почтении не может быть, ибо этот момент диалектики духа навсегда сохранит свое место. Но и дух определенно не знает другого божества, кроме самой жизни. Его удовлетворяет лишь "беспокойное" единство, которое совпадает с отличностью. Потому в значительной степени он смирился с невозможностью спокойной размеренности, ибо знает, что отдохновение - пусть даже это покой в Боге - во всем противоположен жизни. 1918