і. Хронология vs Поэтика

Критики Элизабет, обвинявшие ее в фабрикации «фальшивки», понимали, что этого довода отнюдь не достаточно, чтобы дезавуировать эту грозную книгу. В серии многочисленных приемов ее развенчания филологически самым эффективным способом послевоенные ницшеведы посчитали ее разъятие на хронологически расположенные Посмертные фрагменты.

Задолго до этого—сразу же после смерти Ницше—воз- никла дискуссия по вопросу о том, как публиковать его наследие: как хронологический свиток или как компиляцион- ное ассорти.

После долгих споров было принято решение компилировать. Однако всегда находились те, кто категорически выступал в поддержку хронологического принципа. Этот принцип был реализован, например, в 1920-1929 годах в собрании сочинений в 23-х томах, опубликованных мюнхенским издательством «Музарион»: XVI-й том, который вышел в 1925 году под редакцием Вюрцбаха, содержал посмертные фрагменты периода «Воли к власти».

В 30-е годы—то есть уже в период III Рейха—все громче становятся слышны голоса тех, кто выступал за декомпозицию «Воли к власти» и хронологическую публикацию ее фрагментов. Так, Карл Ясперс в специальном разделе «Пожелания будущим изданиям» своей фундаментальной работы «Ницше. Введение в понимание его философствования» писал в 1936 году: «...тематический порядок, кото- рый господствует в опубликованном на сегодняшний день наследии и призван сделать из него по возможности читаемые тексты, большей частью должен быть упразднен. Мне кажется, что даже отделение «Воли к власти» от наследия, воспроизведенного в 13-м и 14-м томах [собрания сочинений, изданного сестрой—Н.

Так что, окидывая столетнюю историю «Воли к власти» единым взглядом, приходится признать, что «революция» в ницшеведении, произведенная сначала Шлехтой, а затем Колли—Монтинари, не несла ничего нового: хронологический принцип был использован задолго до них.

Нет никаких сомнений в том, что самого Ницше ужаснула бы идея хронологической публикации своих записей. Для него это было совершенно исключено. Тот же Колли, считая, что выдвигает убийственный аргумент против «Воли к власти», пишет: «Чтобы «Воля к власти» стала произведением Ницше, в нее должно было быть внесено—как это было с каждой из его опубликованных работ—художественное начало. Этого не произошло, не было предпринято даже самой предварительной попытки в этом смысле, что подтверждается простой нумерацией материала, составленной Ницше в своих тетрадях: речь идет на самом деле о простой нумерации материала, соответствующей пагинации, а не «архитектурной» нумерации. Архитектурным было лишь частичное распределение отобранного материала по четырем книгам... То есть в ней почти ничего от Ницше —художника»152. Колли абсолютно прав: лишенный собственно художественного начала, текст «Воли к власти» представлял бы собой либо просто «поток сознания», либо сборник афоризмов. Но с этой точки зрения еще более чудовищ- но публиковать фрагменты в хронологическом порядке. В самом деле, Ницше монтировал свои книги афоризмов не хронологически и даже не тематически, а ассоциативно, то есть их компоновка была призвана не раскрыть какую-то одну монотему, но вызвать цепи ассоциаций, чтобы представить какой-то предмет как часть целого. Как признавался сам Ницше в письме Брандесу, «дело здесь идет о развернутой логике совершенно определенной философской впечатлительности, а не о мешанине сотни произвольно нанизанных парадоксов»1.

Можно, конечно, не соглашаться с составителями «Воли к власти» в том, как они «собрали» это произведение (хотя они максимально старались придерживаться планов, набросанных самим Ницше). Но как бы не относиться к компиляторам, следует признать, что «Воля к власти» оказалась заряжена необычайной художественной выразительностью. Конечно, это заслуга самого Ницше. Созданные им фрагменты обладают такой центростремительной силой, что, словно под воздействием мощного гравитационного поля, неудержимо выстраиваются в некое эстетическое целое. В итоге перед нами не просто философский трактат, но и художественное произведение, где собственно философия возводится на уровень искусства. Фрагменты, выстраиваясь в ассоциативные цепи, активизируют коллективное бессознательное, пробуждают наше воображение. В целом «Воля к власти» не уступает в художественном плане опубликованным самим автором работам. Вспомним слова Хайдеггера: «"Воля к власти" не менее поэтична, чем "Заратустра".». Подвергая «Волю к власти» хронологической деконструкции, Колли, противореча самому себе, производит совершенно антиницшевскую операцию: единый живой организм оказался разложенным на совокупность безжизненных, окровавленных кусков тела, словно прошедшего через нож патологоанатома.

Хронологический порядок воспроизведения ницшев- ских текстов основан на предположении, что он точно вос-

KGB, III, 5, S.228.

создает очередность появления афоризмов. Это преклонение перед хронологией исходит из того, что мышление Ницше линеарно, то есть логически последовательно. Однако ницшевское мышление—иное, оно—сферическое. Для такого мышления по большому счету не имеет значения очередность появления фрагментов. Если мы заглянем в подоплеку «Воли к власти», то увидим, что она сконструирована (как, впрочем, и все опубликованные самим Ницше книги) как бы в два такта. Сначала в виде афоризмов рождался изначальный текст (текст- I).

И тогда наступало время сборки и монтажа (совсем как в кинематографе) фрагментарного текста в окончательный текст (текст-II). И тут Ницше претерпевал, судя по его собственным признаниям, подлинные мучения. Перечитывая написанное, он часто уже не ощущал в себе прежней энергии. Мысль словно обмякала, подобно парусу, из которого улетучился ветер. Иногда, прочитав написанное, он мог бы, совсем в духе Сартра (хотя здесь скорее именно последний выражается в духе Ницше), сказать: «Не со всем, что я пишу, я согласен». Кроме того, каждый фрагмент являл собой микрокосм со своей внутренней динамикой и смыслом, и оттого каждый из них механически не монтировался в текст-II. В итоге, насколько легко и вдохновенно создавались афоризмы первого текста, настолько тяжко и мучительно происходило их структурирование во второй текст. Но только текст-II мог стать художественно законченным.

Действительно, разве «Веселая наука» или «По ту сторону...» составлены афоризмами, которые следуют друг за другом в хронологическом порядке?! Разве Ницше не расставил их в особых ассоциативных конфигурациях, полностью пренебрегая тем, в какой последовательности они были написаны?! И разве нельзя допустить, что он поступил бы точно так же с материалом «Воли к власти»?! Ответ очевиден.

Нельзя исключать того, что в какой-то момент он стал захлебываться в море фрагментов и афоризмов, уже не мог укротить и подчинить их собственной упорядочивающей воле. Связи и ассоциации между этим избыточным материалом настолько усложнились и разрослись, что возникла потребность в Не-авторе, то есть появлении посторонних к данному массиву творчества редакторов-компиляторов, которые были бы способны пренебречь всеохватной избыточностью произведенной философом продукции, чтобы «собрать» все ее отдельные куски в единое тело. Иными словами, создать из фрагментов текст были в состоянии только достаточно «наивные» и посторонние люди, лишенные тотального и многослойного видения всей совокупности Посмертного. Нужны были редакторы, «не жалеющие» авторский текст. Я вовсе не утверждаю, что это избыточное богатство стало причиной незавершенности «Воли к власти». Но, несомненно, чрезмерность подготовительного материала позволяла реализовать несколько более или менее равноценных редакций будущей книги. Именно эту трудность, своего рода «embaras de richesse»153, гипертрофировали критики особенностей ницшевского мышления, попытавшись представить ее как проявление врожденной неспособности мыслителя к философскому синтезу.

С другой стороны, об одном и том же Ницше мыслил не один раз. Он многократно возвращается к одному и тому же вопросу, сюжету или явлению. Нередко афоризм додумывается, дополняется другим афоризмом, написанным намного позже. Он вечно кружит вокруг своих любимых тем. И темы словно кружат в танце вокруг него. В самой структуре его творчества, как непрестанного процесса мысли, реализуется вечное возвращение, воплощенное в великом круговороте сюжетов и образов.

К тому же практически невозможно уставить точный хронологический порядок фрагментов, поскольку Ницше заполнял свои тетради с двух концов и имел обыкновение вновь обращаться спустя какое-то время к тем из них, в которых еще оставалось место. Поэтому любое хронологическое воспроизведение оборачивается хаосом, и только монтаж афоризмов в ансамбли позволял сотворить из них подлинный космос. Именно поэтому хронологический принцип в случае Ницше при всей своей кажущейся филологической оправданности не дает никаких оснований для лучшего или более правильного понимания философа. В целом полезные исторически и текстологически, публикации Шлехты и Колли—Монтинари вопиющим образом противоречат подлинной полифонической, интегральной природе ницшевского мышления. Имея в виду как раз издание Колли-Монтинари, Хайдеггер указывает на его «двусмысленность и противоречивость», подчеркивает, что оно вдохновляется принципом всеохватности и отражает скорее дух XIX в.154 Этот крупнейший знаток Ницше, всю свою жизнь философствовавший с ним в «заочном» тандеме, считал, что такое дотошное вскрытие тела ницшевской мысли предназ- начено для ненасытной публики, но не для выявления глубинного философского смысла.

Обосновывая правомерность разложения «Воли к власти», деконструкторы утверждают, что именно это дает возможность пробиться к аутентичной мысли Ницше. Но с этим также нельзя согласиться. Сама постановка вопроса об аутентичной ницшевской мысли кажется по меньшей мере спорной. Ведь готовя свои спонтанные фрагменты к публикации, Ницше выступал уже как собственный редактор, который осуществлял в какой-то мере самоцензуру. И мы не можем знать, где же подлинный, аутентичный Ницше: когда он спонтанно, из глубин своего существа творит афоризмы, или же когда сознательно редактирует их и структурирует в целостную книгу? В обоих случаях ставить вопрос об «аутентичном Ницше» совершенно неправомерно.

По сути, разлагая «Волю к власти» на хронологически расположенные фрагменты, позднейшие издатели предлагают такую версию ницшевского текста, с которой сам Ницше никогда бы не согласился. Ведь сугубо хронологический способ подачи Посмертных фрагментов, безусловно, еще хуже компилированной «Воли к власти», поскольку в нем напрочь отсутствует художественный элемент, без которого собственно нет ницшевского текста.

Я уверен, посмертную дилемму издавать фрагменты хронологически или компилировать их в произведение Ницше решил бы однозначно—не публиковать вообще. Неслучайно, например, его философский vis-a-vis в XX веке Мишель Фуко, зная посмертную литературную судьбу своего предтечи, специально оговорил в своем завещании: «Никаких посмертных публикаций»155. Тут не может быть двух мнений: Ницше, столь ревниво относившийся к каждой своей книге, шлифовавший все свои произведения до стадии гранок, никогда бы не опубликовал все свои «лабораторные», предназначенные для внутреннего пользования записи. Вряд ли он захотел бы допустить нас к их прочтению! Но он знал свою посмертную судьбу: XX век не мог, конечно, позволить себе выполнить его невысказанную волю—не публиковать его посмертное наследие.

Современный читатель имеет (и должен иметь) возможность знакомства с ницшевскими текстами во всех их инкарнациях: ведь Посмертные фрагменты не заменяют «Волю к власти». И исследователю, и читателю, занятому поисками собственного «я», и искателю духовных приключений «технологичней» работать с книгой «Воля к власти», чем с рассыпанными афоризмами Посмертных фрагментов.