О дозволенной моральной видимости

Так, отвращение к своему собственному существованию из-за отсутствия в душе ощущений, к которым она всегда стремится, из-за скуки, когда ощущается также какая-то инертность, т. е. нерасположение к какой-либо деятельности, которую можно было бы назвать трудом и которая могла бы разогнать это отвращение, поскольку такая деятельность связана с неудобствами, — это в высшей степени противное чувство, единственная причина которого — естественная склонность к покою (к отдыху, которому не предшествует утомление). — Но эта склонность обманчива даже в отношении тех целей, которые разум делает для человека законом, дабы он был доволен самим собой, если он ничего не делает (бесцельно прозябает), ибо тогда он не делает и ничего дурного. Обмануть эту склонность (что достигается увлечением изящными искусствами, а чаще всего развлечениями в обществе) — значит коротать время (tempus fallere); уже само выражение указывает на намерение, а именно обмануть эту склонность к праздному покою, когда забавляют душу изящными искусствами и хотя бы чистой, самой но себе бесцельной игрой в мирной борьбе способствуют культуре души; в противном случае это значило бы убить время. — Силой против чувственности ничего нельзя добиться; ее надо перехитрить, и, как говорит Свифт17 чтобы спасти корабль, надо бросить киту бочку для забавы.

Природа мудро внедрила в человека склонность охотно поддаваться обману уже для того, чтобы спасти добродетель или хотя бы направлять к ней.

Вежливость (учтивость) — это видимость снисхождения, которая внушает любовь. Поклоны (комплименты) и вся придворная галантность вместе с самыми горячими уверениями в дружбе на словах далеко не всегда, правда, бывают искренними («Дорогие друзья, нет никаких друзей!» Аристотель18), но никого не обманывают, потому что каждый знает, за что их принимать, и особенно потому, что эти сначала пустые знаки благоволения и уважения постепенно приводят к действительным убеждениям такого рода.

Всякая человеческая добродетель в общении есть разменная монета; ребенок — тот, кто принимает ее за настоящее золото. — Но все же лучше иметь в обращении разменную монету, чем ничего; и в конце концов можно, хотя и с значительными потерями, обменять ее на чистое золото. Выдавать ее только за фишки, не имеющие никакой цены, говорить вместе с саркастическим Свифтом: «Честность — это пара сапог, стоптанных в грязи» 19 и т. д. — или согласиться с проповедником Гофстеде, который, подвергая нападкам Велиза- рия Мармонтеля, клевещет даже на Сократа20, чтобы никто не мог верить в добродетель, — это высшая измена человеческому роду. Для нас должна быть дорога дажо видимость добра в другом человеке, ибо из этой игры притворства, быть может незаслуженно снискивающей уважение, в конце концов может получиться нечто серьезное. — Только в нас самих должна быть беспощадно стерта видимость доброго и сорвана маска, под которой себялюбие скрывает наши моральные недостатки; ибо видимость только там обманчива, где то, что лишено всякого морального содержания, создает впечатление, будто искупается вина, или тогда, когда человек, отбрасывая эту видимость, внушает себе, что он вообще не виноват; например, раскаяние в злодеяниях в конце жизни рисуется действительным исправлением, а умышленное преступление — человеческой слабостью.