ГЛАВА V О ЧЕСТНОСТИ ПО ОТНОШЕНИЮ К ОТДЕЛЬНОМУ СООБЩЕСТВУ

Брут1* пожертвовал своим сыном для спасения Рима только потому, что родительская любовь в нем менее могущественна, чем любовь к родине; он только уступил более сильной страсти; она указала ему, в чем заключается общественный интерес, и он увидел, что единственное средство спасти Рим и помешать ему подпасть под тиранию Тарквиниев — это великодушная жертва сыном, которая может оживить любовь к свободе. В том критическом положении, в котором в то время находился Рим, необходим был такой поступок как основа того огромного могущества, которого он впоследствии достиг благодаря любви к общественному благу и к свободе.

Но так как Брутов и обществ, составленных из подобных людей, мало, то я приведу примеры из обычной жизни для доказательства того, что в каждом сообществе частный интерес является единственным источником уважения к поступкам людей.

Чтобы убедиться в этом, представим себе человека, который жертвует всем своим состоянием, чтобы спасти от строгости закона своего родственника, убийцу; конечно, семья будет считать этого человека высокодобродетельным, тогда как в действительности он чрезвычайно несправедлив. Я говорю, несправедлив, ибо если надежда на безнаказанность увеличивает число преступлений, если уверенность, что проступок будет наказан, необходима для того, чтобы поддерживать в государстве порядок, то очевидно, что снисхождение, оказанное преступнику, есть по отношению к обществу несправедливый поступок и сообщником его становится тот, кто добивается этого снисхождения 2.

Пусть какой-нибудь министр откажется выслушивать просьбы своих родственников и друзей, решив, что он обязан приглашать на высшие места только наилучших людей; этого справедливого министра в его кругу будут, конечно, считать человеком бесполезным, недружелюбным и даже, может быть, непорядочным.

Пусть путем интриг отец добьется для своего сына, неспособного командовать, должности военачальника; семья будет считать этого отца порядочным и доброжелательным человеком, а между тем, что может быть отвратительнее такого поступка, который подвергает государство или по крайней мере некоторые его провинции опустошению, все- гда следующему за поражением, единственно для того, чтобы удовлетворить честолюбие какой-то семьи? 3

Как достойны наказания назойливые ходатайства, от которых государь не в состоянии постоянно себя ограждать! Эти ходатайства, неоднократно повергавшие государства в величайшие бедствия, являются неистощимым источником последних, и избавить народ от этих бедствий может, пожалуй, только одно средство — это разорвать все узы родства, между людьми и объявить всех граждан детьми государства. Это — единственное средство уничтожить пороки, принимающие вид добродетели, помешать народу распасться на бесконечное число семей и мелких сообществ, интересы которых, почти всегда противоположные интересам государственным, могут в конце концов заглушить в душах всякую любовь к родине.

Сказанное мной достаточно доказывает, что перед судом небольшого сообщества единственным критерием поступков человека является интерес; и я ничего не прибавил бы к сказанному, если бы единственной целью этого труда не была общественная польза. Но я понимаю, что даже доброжелательный человек справедливо может опасаться быть, без своего ведома, сбитым с пути добродетели под влиянием взглядов круга людей, среди которых он живет.

Поэтому, прежде чем покончить с этим вопросом, я укажу на средства, позволяющие избегнуть соблазна и ловушек, которые интересы отдельных сообществ ставят честности самых порядочных людей II в которые люди часто попадают.

ПРИМЕЧАНИЯ К ГЛАВЕ V 1

Постоянные обличительные речи моралистов против людской злобы показывают, как мало знают они людей.

«Я виновен, — говорил, умирая, Хилон 2*, — только в одном преступлении: в том, что, будучи правителем, я спас от строгости закона одного преступника, моего лучшего друга».

Приведу по этому вопросу еще один случай, рассказанный в Гюлистане. Один араб пожаловался султану на то, что в его доме разбойничают два незнакомца. Султан отправился туда, велел потушить все огни, схватить преступников и закутать их головы плащом; затем он велел заколоть пх. Когда казнь была совершена, султан велел снова зажечь огни и, осмотрев трупы преступников, поднял руки к небу и возблагодарил бога. «Какую же милость, — спросил его визирь, — получили вы от неба?» — «Визирь, — отвечал султан, — я думал, что мои сыновья — виновники разбоя, вот почему я приказал затушить огни и покрыть их лица плащом; я боялся, чтобы любовь к детям не понудила меня нарушить правосудие по отношению к моим подданным. Не должен ли я благодарить небо за то, что я соблюл справедливость, не став детоубийцей?»

3 Когда Клеон Афинский3* стал членом правительства, он созвал своих друзей и сказал им, что отказывается от их дружбы, ибо она могла бы послужить для него поводом пренебречь евопм долгом и совершить какие-нибудь несправедливости.