Пункт П В ЧЕМ ЗАКЛЮЧАЕТСЯ ФОРМАЛЬНАЯ СУЩНОСТЬ ЗНАКА

Не нужно слушать тех, кто утверждает, что знаки по установлению конституируются неким категориальным отношением, которое возникает в словах вследствие соглашения между людьми и через которое, по их мнению, слова обладают тем или значением. В самом деле: как будет показано в Контроверсии 5 "Метафизики", пункт 2, не следует допускать никакого категориального отношения, добавленного к основанию (fundamentum) и термину; но даже если его и допустить, будет в высшей степени неразумным утверждать, будто человеческая воля, выраженная много тысяч лет назад, имеет своим следствием некую реальную внутреннюю акциденцию в ныне произносимом слове. 3.

Согласно общепринятому мнению, формальная сущность слов и других знаков по установлению представляет собой внешнее именование237, которое дается от воли тех, кому было предназначено наделить значениями имена или вещи238. Так считают все учителя (Doctores), за исключением немногих, утверждающих, что формальная сущность знака заключается в категориальном отношении, внутренне заключенном в основании и добавленном к нему. А поскольку некоторые утверждают, что внешнее именование представляет собой ментальное сущее (ens rationis), они утверждают, что сущность знака формально есть выражение ментального сущего239.

4. Причина этого очевидна, поскольку именно тем, что Адам пожелал, чтобы через слово "человек" мы приходили к познанию разумного живого существа, это слово было учреждено в первичном акте как означающее человека и сделалось его именем, по слову книги Бытия, гл. III: Как наречет человек всякую душу живую, так и было имя ей. Ибо этому не предшествовало ничего другого, и нет ничего в природе вещей, в силу чего это слово, "человек", было бы установлено для обозначения нашего вида, кроме воли Адама241. Так и в других словах, учрежденных в других языках для обозначения того или иного предмета, нельзя выдумать ничего иного, в силу чего они назывались бы обладающими значением, кроме общего согласия людей или воли того, кто был автором языка, к которому принадлежит слово.

5. На это [во-первых] могут возразить, что указанная воля имеет своим объектом сущность знака; следовательно, не она составляет формальную сущность знака. В самом деле, эта сущность представляет собой объект, в котором завершается акт воли, а он не обращается на самого себя. Отвечаю: эта воля имеет объектом не ту силу означивания, которой формально конституируется знак, а его актуальное значение, представляющее собой акт способности, которая формально конституируется актом воли. Таким образом, этот акт сам по себе, в роде формальной причины, конституирует знак в качестве знака, т.е. в качестве могущего означать; и направлен, как на свой объект, на актуальное значение, реально отличное от сущности знака243. Это подобно тому, как предписание начальствующих направлено, как на свой объект, на предписываемую244 вещь, которую оно устанавливает в качестве обязательной; и само по себе, формально, создает обязательство; и является формальным основанием обязательства, в силу которого подданный обязывается к исполнению объекта этого акта. То же самое происходит при учреждении монеты. В самом деле, воля государя, которой учреждается монета, направлена, как на свой объект, на то, чтобы люди оценивали этот металл определенным образом, если он именно так обработан и отчеканен; и формально наделяет такой металл стоимостью, в силу которой он оценивается именно так.

6. Во-вторых, могут возразить: формальная сущность знака заключается в акте воли, которым слово или вещь институируют- ся в качестве знака. Следовательно, тот, кто познаёт знак, должен познавать этот акт, ибо не сможет познать знак тот, кто не знает формального основания, на котором он конституируется. Так, не сможет увидеть белое тот, кто не видит белизны, которой субъект формально конституируется в качестве белого. Но дело обстоит таким образом, что многие знают, что эта вещь или это слово суть знаки, не познавая при этом никакого акта воли, которым учреждались бы эти знаки; следовательно, формальная сущность знака не заключается в акте воли. Правильно говорит Уртадо [де Мендоса] в Рассуждении VIII, разделе 3, § 19246, что это затруднение является общепризнанным. В самом деле: независимо от того, усматриваем ли мы сущность знака в ментальном сущем, или в реальном отношении, или в некоем моральном бытии, мы узнаём, что слово человек есть знак разумного живого существа, не постигая при этом ни ментального сущего, ни реального отношения, ни какого-либо морального бытия. Если же ты скажешь, что всякий раз, когда постигается знак, постигается и нечто из того, в чем ты усматриваешь сущность знака, я с тем же основанием отвечу, что всегда постигается и акт воли, которым институирован знак, ибо и то, и другое равно опровергается или подтверждается опытом. Высказав это, приведем ответ Уртадо: белое нельзя видеть без белизны, потому что в ней заключено всецелое основание вйдения, без которого невозможно видеть материальный предмет. Но можно познавать материальное белое интеллектом, не познавая при этом белизны. Точно так же [говорит Уртадо] можно познавать материальный знак, т.е.

7. Арриага в Рассуждении XIII, разд. 2, ном. 25249, отвечает, что при первичном усвоении языка всегда познается воля - если не первоучредителя, то хотя бы современников, на нем говорящих. Поэтому всегда задается вопрос: Что ты хочешь этим сказать? Что латиняне или греки разумеют под этим словом? А после того как однажды слово было соотнесено с означаемой вещью, оно потом может возбуждать их species, т.е. означать во вторичном акте, даже если не возбуждается species воли законодателя или других [говоривших на этом языке]250. Такое положение дел, утверждает Арриага, мы на опыте констатируем всякий раз, когда возбуждаются species. И то же самое являет нам умозаключение: действительно, мы делаем вывод в зависимости от посылок; впоследствии же у нас сохраняется species вывода, даже если мы не помним посылок. Я почти буквально привел слова Арриаги, потому что, на мой взгляд, их трудно уразуметь, и мне было бы еще труднее передать их другими словами. Приведенный пример убеждает в том, что, когда вещь познана через знак, сохраняется ее species, через которую она может познаваться вторично, даже если не познаётся знак. Этого я не отрицаю.

9. Сущность образа (imago), или изобразительного знака, заключается в его сходстве с прототипом во внешних очертаниях, а также в том, что он написан с намерением представить данный предмет - или, когда он уже написан, посредством некоей надписи или другого внешнего знака назначается владельцем к тому, чтобы репрезентировать предмет, с которым он обладает сходством. Так, мы подчас имеем обыкновение соотносить изображения, изначально созданные для репрезентации определенного предмета, с совершенно другими предметами: например, подписываем имя святого Иакова под изображением, которое раньше было подписано именем языческого воина. В силу такого внешнего соотнесения портрет называется образом Цезаря, а не Цезарь - образом портрета, потому что, хотя их сходство взаимно, портрет предназначен к тому, чтобы соотноситься с Цезарем, а Цезарь не институирован и не создан для того, чтобы указывать на портрет254.