<<
>>

Речи и отчет, читанные в торжественном собрании Московской практической академии коммерческих наук 17 дек. 1858 г.

В книжке, заглавие которой мы выписали, напечатаны: 1) речь преподавателя географии А. П. Телегина о значении географии и преподавании ее в Московской практической академии; 2) о воспитании в Московской практической академии, речь и отчет инспектора заведения профессора Модеста Киттары; 3) отчет за 1858 г., перечисление лиц, принадлежащих к академии: членов совета, преподавателей и, наконец, воспитанников, получивших награды.
В общепедагогическом отношении всего более интересен отчет профессора Киттары, и мы рассмотрим его несколько подробнее. К этому побуждает нас, во-первых, то, что «отчет» представляет несколько материалов для разрешения важного вопроса об отношении специального образования к общему, до сих пор еще возбуждающего у нас разноречивые толки; во-вторых, то, что имя профессора Киттары пользуется у нас репутацией, не позволяющей пропускать без внимания мнения почтенного профессора. Общее впечатление речи г. Киттары состоит в том, что в Практической академии все прекрасно. Беспрестанно попадаются у г. Киттары фразы: «у нас делается все, что можно», «цель нравственного воспитания у нас достигается вполне», «нужда в поправках у нас не часта» и пр. В заключение отчета г. Киттары говорит даже вообще: «вот наша скромная жизнь, к которой мы привыкли и которую изменять нет надобности». Относительно некоторых частностей только признает г. Киттары не вполне достаточным положение академии; но и тут прибавляет, что многому уже положено начало, «благодаря теплому сочувствию и одобрению высказанных выше (г-м Киттары) убеждений господина попечителя академии, его сиятельства графа Арсения Андреевича Закревского, гг. членов совета и Общества любителей коммерческих знаний» (с. 29). Мы не имеем причины не верить г-ну Киттары во всех его похвалах академии и тем мерам, какие он принимает для ее процветания. Но мы не знаем, как примирить с этим следующие признания почтенного профессора на 12-й странице отчета.
Говоря о средствах воспитания, употребляемых им в академии, он замечает, что «многие из них вытекают не из личного его убеждения, но обусловлены временной необходимостью». Затем он делает такое признание: «Может быть, и самый взгляд мой на основные идеи воспитания не совсем выработан, и действительно я должен сознаться, что, пользуясь всем, что находится в моем распоряжении, в деле воспитания я сам еще учащийся». Может быть, это признание сделано только для красоты слога; в таком случае мы заметим только, что для красоты слога не следует жертвовать истиной фактов. Но если слова г. Киттары сказаны искренно, то нельзя не подивиться, как смиренное сознание своего недостоинства примиряется у г. Киттары с дифирамбическим, наивно-самодовольным тоном, которым проникнута вся его речь. Дифирамбически-самодовольный тон вообще неприятно поражает нас там, где мы ожидаем отчета человека о его действиях. Тем менее приятности доставляет нам такой тон в изложении официальных данных. Приведем пример. Никому не показалось бы странным, если б г. Киттары, описывая внутреннюю жизнь заведения, скромно упомянул, что в нем соблюдаются постные дни и что воспитанники поют на клиросе. Но г. Киттары, говоря об этом, впадает в тон, очень далекий от скромного изложения факта; он как будто хвалится тем, чем собственно говоря, не должно хвалиться. Вот его слова (с. 4—5): «Религиозно-нравственное направление безуклонно проводится по всем классам, по всем возрастам учащихся; в течение всех восьми лет преподается им закон божий, обязанности христианские, излагаются догматы веры. Строго соблюдаются не только все посты, но даже и дни постные в неделе. В- храме нашем постоянно слушается всенощная и обедня в дни праздничные, сопровождаемые пением двух хоров, составившихся по усердию к церкви из самих же воспитанников. Основываясь на годичном знакомстве моем с академией, я смело могу засвидетельствовать, что благодаря усердию ревностного настоятеля нашей церкви и преподавателя закона божия, а равно благодаря добрым обычаям и мерам, издавна введенным в заведении, наши воспитанники обещают быть добрыми христианами, набожными и религиозными не по наружи только».
Опыт многих годов и многих сотен отчетов уже доказал, что все подобные обещания и смелые засвидетельствования употребляются только в качестве официальных риторических тропов. Зачем г. Киттары увлекся в этом случае рутиной? Кроме нее, нечем объяснить странно восторженный тон его речи. Увлечению рутиной приписываем мы и то обстоятельство, что почтенный профессор очень мало обращает внимания на значение общего образования в круге специальных знаний. Он с удовольствием выставляет тот факт, что в последнее время значительно увеличилось количество детей, с малых лет отдаваемых родителями в Практическую академию. Удовольствие это очень понятно в г. Киттары как инспекторе академии, но оно могло быть и не столь безусловным, как это выразилось в отчете. Г-н Киттары мог допустить в своей речи хоть какую-нибудь оговорку в пользу общего образования и открытых учебных заведений, и это нисколько не повредило бы достоинству его, как инспектора академии. Дело в том, что Практическая московская академия, при всех своих несомненных достоинствах, все-таки есть заведение специальное и закрытое и потому неизбежно имеет общие всем таким заведениям недостатки. С ранних лет дитя отчуждается от семьи и запирается на восемь лет в четырех стенах; с ранних лет оно связывается в своем самостоятельном развитии подчинением однообразной форме и условной дисциплине, принятой в училище; с ранних лет оно обрекается на одну специальность, к которой, может быть, не имеет ни малейшей склонности и способности. Обо всех этих неудобствах много было уже писано у нас, и потому мы не станем о них распространяться; заметим только, что они неразрывно связаны с самой сущностью специальных закрытых учебных заведений и потому не могут быть устранены никакими частными отменами и улучшениями. Нет сомнения, что и в Практической академии, находящейся под руководством г. Киттары, недостатки эти не могли быть уничтожены. Для них могли быть какие-нибудь более или менее действительные противоядия; но о них-то именно г. Киттары говорит всего менее.
Напротив, все содержание отчета указывает на то, что они существуют в заведении в значительной степени. Не говорим уже об отчуждении от семьи: оно обусловливается самим понятием о закрытом заведении; упомянем только о том, что в числе наказаний, употребляемых в академии, г. Киттары называет между прочим лишение отпуска к родным и знакомым, бывающего еженедельно. Мы не знаем, как думают об этом другие, и очень бы желали, чтоб более разъяснился этот вопрос, очень важный в жизни закрытых учебных заведений. Наказания в школе должны иметь в виду исправление воспитанника, а лишение отпуска, по нашему мнению, вовсе не исправительное средство и при малейшей неразборчивости в его употреблении делается крайне вредным. Если воспитанник привязан к своим родным, любит их, то лишать его свидания с ними значит жестоко играть душой ребенка, привязанностями его, самыми святыми его чувствами. Если же он не чувствует особенной любви к своей семье, тогда наказание это не достигает цели, т. е. не возбуждает в ребенке серьезного раскаяния в проступке, за который он наказан, и—что еще гораздо важнее — отчуждает его еще более от дома. Правда, оставаясь без отпуска, он лишен свободы, лишен возможности пользоваться удовольствиями, которые мог бы найти вне заведения. Но и это действует на ребенка слишком слабо. Всякий, кто воспитывался сам в казенном заведении, может припомнить, какие веселые, шумные, бешеные шалости придумывались и совершались обыкновенно мальчиками, оставленными на праздник в заведении без отпуска. Тут-то преимущественно и портятся дети; даже самый скромный мальчик, раз оставленный за что-нибудь в обществе шалунов, уже привычных к такому наказанию, всегда увлекается и принимается вместе с ними за шалости, часто не совсем невинные. И этим-то вознаграждается то доброе внушение, взыскание, наставление, которое воспитанник мог бы найти в своем семействе, если бы начальство заведения, отпуская воспитанника домой, просто потрудилось сообщить его поступки на рассмотрение родных его! Отчего не иметь доверия к их благоразумию, отчего не предположить, что они сами сумеют взыскать с мальчика за проступок, а между тем он все-таки не будет лишен освежающего и примиряющего влияния семейной жизни.
Нам кажется, что можно лишать детей отпуска только в двух случаях: 1) когда сами родные этого требуют; 2) когда семья, в которую воспитанник отпускается, постоянно оказывает на него положительно вредное влияние. Но есть дети из воспитывающихся в закрытом заведении, которым и ходить вовсе некуда. О них высказывает г. Киттары опасение, чтобы они не подверглись ипохондрии. Опасение, конечно, довольно отдаленное, но г. Киттары считает своим долгом принять меры и против него. Для этого в заведении выписывается 77 (действительно 77) периодических изданий на разных языках, даются воспитанникам книжки, картинки и пр., даются музыкальные вечера, домашние концерты, детский домашний спектакль, посещаются театры, предпринимаются экскурсии. Все это очень хорошо, исключая домашних театров, относительно которых г. Киттары расходится в мнении с г. Пироговым \ Кроме того, мы заметим здесь: отчего г. Киттары, в числе прочих развлечений, не упомянул о посещении воспитанниками академии музеев, мастерских, фабрик и т. п.? Или этих посещений не делается? А они были бы очень полезны для будущих фабрикантов и торговцев—едва ли даже не полезнее, чем чтение 77 журналов и газет. Относительно обучения мы прежде всего заметим, как однообразная форма проявляется даже в самом распределении классов. Здравая педагогика требует, чтобы не только содержание обучения, но и сами сроки занятий строго соображены были с возрастом учащихся; они могут увеличиваться постепенно, соответственно прибавлению сил у воспитанников, между тем в Практической академии мы видим одинаковые уроки—час с четвертью—для всех классов. Самое число уроков (по 5 в день, 30 в неделю) одинаково для всех классов, а в первом как-то выходит даже 33, т. е. в иные дни по 6 уроков. И большая часть их (т. е. 20 уроков в неделю) употребляется на французский и немецкий языки, изучение которых начинается вдруг и в одно время с первыми упражнениями в русском языке, на который уделено только 4 класса. Между тем на первой степени обучения, для детей от 8 до 10 лет, русский язык вместе с наглядным обучением должен бы был составлять самый главный предмет.
Всесторонним рассматриванием различных предметов природы и искусства, описанием их свойств и употребления, чтением интересных рассказов и живой беседой о читанном, упражнением в связной речи (устной и письменной) на родном языке—вот чем нужно занимать большую часть времени детей в этом возрасте; а в Практической академии они две трети своего времени тратят на «чтение, письмо и практические упражнения во французском и немецком языках». Во II классе к нему прибавляется еще и английский. Этот уже преподается по ученой теоретической методе, потому что, по словам г. Киттары, академия «не имела еще до сих пор возможности ввести практическое изучение трудного английского языка, подобно языкам французскому и немецкому» (с. 23). Отчего же такая невозможность? Неужели практического преподавателя по всей Москве не отыскалось? В таком случае можно бы его откуда-нибудь выписать, употребивши на это хоть, например, часть той суммы, которая идет на выписку 77 периодических изданий. При хорошем преподавателе англий- 7 ский язык, может быть, показался бы даже не столь трудным, как он теперь кажется почтенному профессору, бог знает почему считающему его труднее немецкого и французского. Вообще мы не могли понять, почему г. Киттары полагает, что практический преподаватель немецкого, французского или английского языков должен быть непременно хорошим лингвистом (с. 15). Главное дело здесь, кажется, не в лингвистических познаниях преподавателя, а в хорошей методе. Поэтому едва ли совершенно помогает делу средство, придуманное г. Киттары,— соединение должности преподавателя иностранных языков с должностью гувернера. Известно, каких необыкновенных трудов, какого самоотречения требует вполне добросовестное исполнение должности гувернера в закрытом учебном заведении; известно и то, как дурно вознаграждаются эти труды в материальном отношении. Жалованье гувернеров в большей части закрытых заведений так мало, что должность эту почти всегда занимают люди, или находящиеся в крайней нужде, или вовсе ни на что не способные. Заставить хорошего преподавателя, чтобы он взял на себя обязанности гувернера, можно только хорошим вознаграждением, а не жалованьем в 300—400 руб., какое получают, по словам г. Киттары, надзиратели в Практической академии. Надзиратель, да еще и преподаватель вместе, должен быть неотлучно в заведении, должен только им ограничить свою деятельность. Какой же хороший преподаватель — француз или немец— согласится на это за 300 руб. в Москве, где он без особенного труда может достать вдвое более частными уроками? Таким образом, соединение в одном лице двух должностей за очень скромную плату может, пожалуй, вредить вполне успешному отправлению и той и другой. Относительно распределения учебных предметов мы с удивлением заметили, что естественная история начинается в академии только с IV класса, в котором преподается уже 12 учебных предметов. Но чем же тогда наполняются первые три года в заведении, имеющем специально-технический и коммерческий характер? О каких предметах толкуют учителя в классах русского языка, чем занимаются учителя языков иностранных? Неужели всё только словами, словами и словами? Неужели объяснениями предметов, относящихся к области возвышенных чувств, отвлеченных идей, добродетели и порока? С III класса в Практической академии преподается география. Каким образом она проходится детьми, не имеющими никакого понятия о предметах естественной истории? На это ответ дается нам в речи о преподавании географии г. Телегина. Он сообщает, что в III классе проходится только «топический обзор земного шара», т. е. изучаются только пространственные отношения различных местностей. Мы не знаем, до какой степени успешно идет преподавание г. Телегина; но нам кажется, что оно весьма легко может впасть в схоластику, самую сухую и скучную. С самого начала изучения географии эта наука представляется детям уже не как живое и стройное изложение того, что есть замечательного и интересного в разных местностях божьего мира, а просто как мертвая система пространственных отношений, что-то вроде хронологических таблиц. Мы находим, что г. Телегин несправедлив даже в своем общем понятии о географии, которую он определяет так: «География есть наука о законах устройства земной поверхности» (с. 18). Неужели только законы, и притом касающиеся только поверхности земной, составляют предмет географии? А где же тогда описательная география и где связь географии с историей, провозглашаемая самим г. Телегиным? Определением г. Телегина исключаются из преподавания географии астрономические влияния на землю, физический климат страны и, главное, отнимается у географии ее этнографический характер. Впрочем, говоря вообще, речь г. Телегина показывает, что он в преподавании географии все-таки сделал шаг вперед от рутинных преподавателей, доселе слепо верующих в учебники Арсеньева и Ободовского2. За это он достоин искренней благодарности всякого, кто дорожит успехами учения в нашем отечестве. То же самое должны мы сказать и о самом г. Киттары. Мы сделали несколько замечаний на его отчет и осудили некоторые места его; но это мы делали всего более потому, что нас поразил самодовольный тон отчета, как будто успокоившегося на стяжанных лаврах. Мы очень хорошо понимаем, что не от вины г. Киттары происходят многие недостатки, неибежные в закрытом учебном заведении; точно так же мы хорошо видим, что его собственные убеждения очень благородны и просвещенны и что его действия все направлены к истинному благу. Но тем более изумила нас та легкость, с какой г. Киттары решается выставлять в безукоризненном свете то, что следовало бы оговорить только как неизбежное зло. Конечно, если бы все дело ограничивалось только тоном речи, то еще хлопотать было бы не из чего: не беда, что человек говорит несколькими тонами выше или ниже. Но вот в чем беда: в этом тоне обнаруживается внутреннее состояние души. В отчете г. Киттары есть вещи, показывающие, что он делает уступки рутине иногда и потому, что еще не вполне тверд в своих педагогических началах. Например, он говорит, что всегда восставал против розог, и весьма основательно доказывает вред и безнравственность телесного наказания для детей. Но в то же время он сознается, что иногда, в минуты сомнения в непогрешимости своего взгляда, он прибегал и к наказанию розгами!.. Если уж в таком деле у него являются сомнения, заставляющие действовать вопреки его постоянным воззрениям, то в других случаях, мы полагаем, уступки рутине совершаются еще чаще и легче. Об этом нельзя не пожалеть. Заключая этим нашу рецензию, мы просим г. Киттары принять наши заметки — так, как он сам выразился — «за доказательство сочувствия к вопросу, в наше время ставшему на первом плане народного развития — образования всех слоев общества, в том числе и коммерческого сословия». Может быть, мы, не знакомые с местными условиями, в некоторых осуждениях были слишком строги и в таком случае с радостью готовы взять назад свое мнение, коль скоро увидим новые данные, при которых дело может представиться в другом виде. Во всяком случае мы бы желали одного: чтобы в отчете Московской практической академии (как и во всех отчетах) было как можно менее общих мест и фраз и как можно более прямых, точных, неприкрашенных фактов.
<< | >>
Источник: Добролюбов Н. А.. Избранные педагогические сочинения. 1986

Еще по теме Речи и отчет, читанные в торжественном собрании Московской практической академии коммерческих наук 17 дек. 1858 г.:

  1. Под сенью Академии наук
  2. Практическое социологическое рассуждение: составление отчетов в «ситуациях, в которых выбор делается на основании здравого смысла»
  3. О ВОПРОСЕ, ПРЕДЛОЖЕННОМ НА ПРЕМИЮ КОРОЛЕВСКОЙ БЕРЛИНСКОЙ АКАДЕМИЕЙ НАУК В 1791 ГОДУ:
  4. Ф. Т. АРХИПЦЕВ. МАТЕРИЯ КАК ФИЛОСОФСКАЯ I КАТЕГОРИЯ / ИЗДАТЕЛЬСТВО АКАДЕМИИ НАУК СССР, 1961
  5. Сочинение члена Лондонской, Болонской, Петербургской, Берлинской и других академий наук
  6. Каутилья.. Артхашастра или наука политики Издательство академии наук СССР, Москва, Ленинград - 802 с. перевод с санскрита., 1959
  7. Глава I Жители покидают Петербург. — Бракосочетание царевны Анны Петровны. — Учреждение Академии наук. — Кончина императрицы Екатерины I. — Император Петр II Алексеевич
  8. Приложение Доклад, сделанный в Академии правовых и политических наук 15 января 1848 года по поводу работы господина Шербюлье «О демократии в Швейцарии»
  9. О вопросе, предложенном на премию Королевской Берлинской академией наук в 1791 году: Какие действительные успехи сделала метафизика в Германии со времени Лейбница и Вольфа?
  10. Сычев Ю.Н.. Безопасность жизнедеятельности: Учебно-практическое пособие / Московский государственный университет экономики, статистики и информатики. - М.: МЭСИ. - 147 с., 2007
  11. Чупрова Ирина Александровна. РОЛЬ МУЗЫКАЛЬНОЙ КУЛЬТУРЫ В ФОРМИРОВАНИИ ОБРАЗА РОССИИ ЗА РУБЕЖОМ (НА ПРИМЕРЕ МОСКОВСКОЙ ПИАНИСТИЧЕСКОЙ ШКОЛЫ). Диссертация на соискание учёной степени кандидата философских наук, 2017
  12. ПРИВЕТСТВИЕ УЧАСТНИКАМ МЕЖДУНАРОДНОЙ НАУЧНОЙ КОНФЕРЕНЦИИ «МИРОВОЗЗРЕНЧЕСКИЕ И ФИЛОСОФСКО- МЕТОДОЛОГИЧЕСКИЕ ОСНОВАНИЯ ИННОВАЦИОННОГО РАЗВИТИЯ СОВРЕМЕННОГО ОБЩЕСТВА: БЕЛАРУСЬ, РЕГИОН, МИР» ПЕРВОГО ЗАМЕСТИТЕЛЯ ПРЕДСЕДАТЕЛЯ ПРЕЗИДИУМА НАЦИОНАЛЬНОЙ АКАДЕМИИ НАУК БЕЛАРУСИ АКАДЕМИКА НАН БЕЛАРУСИ П.А. ВИТЯЗЯ
  13. З.К. Шаукеновой. Человек и наука в современном обществе. Мат-лы Международной научно-практической конференции, посвященной 60-летию доктора философских наук, проф. М.З. Изотова. - Алматы: ИФПР КН МОН РК. - 432 с., 2012
  14. фейерверки, торжественные оды и первые соперники
  15. ОБЛИК ЧИНОВНИКОВ В ТОРЖЕСТВЕННЫХ ЦЕРЕМОНИЯХ