Страх в классической философии. Страх как экзистенциал. Существование страха в жизни и культуре
Слово «страх» обозначается в греческом языке словом «фобос» (фброэ) со значениями страх, ужас, боязнь, бегство. Он характеризует качество (состояние) субъекта и способ его бытия (жизнь в страхе). В античной мифологии в легенде о боге Пане идет речь о страхе, отсюда появляется словосочетание «панический страх», связанное с представлениями о природе. Оценки явления страха присутствуют в различных учениях античных философов. Зенон Элейский характеризовал его как ожидание зла, Демокрит учил, что избавление от страха дает эвтюмия, пребывание души в состоянии спокойствия и равновесия, а киники рассматривали страх бесстыдства как стыд. Платон выделял естественный страх (страх перед Аидом) и социальный страх (стыд) как страх чужого мнения или страх закона. Аристотель связывал страх с угрозой (злом), смертью, вредом - со всем, что приносит страдание. Здесь страх выступает как неприятное чувственное ощущение. Другими определениями страха у него являлись психический аффект и нравственный порок. Анализируя тексты Аристотеля, А.С. Гагарин, выделяет три идеи философа: «1) Страх возникает в результате нарушения целостности социальных модусов существования; 2) Страх универсален, его сила - в изоморфизме зла (несчастен)... 3) Страх имеет позитивное значение, будучи фактором, мобилизующим на защиту целостности, воспитывающим человека» [1, 160]. В античной философии главным считается страх утраты славы. Эпикур связывал страх с внешней идентичностью человека («Кто кажется страшным, тот не может быть свободным от страха»). У философа имелось немало рассуждений о страхе и безопасности. Чтобы развеять страхи, связанные с природными явлениями, он призывал изучать природу Вселенной, а чтобы развеять страхи, связанные с отношениями людей, предлагал быть невраждебным им и находиться в атараксическом уединении от толпы [2, 438-439]. Эпикур призывал не бояться богов путем сосредоточения на размышлениях души, а страх перед смертью преодолевать путем понимания невозможности ее ощущения: «Привыкай думать, что смерть для нас - ничто: ведь все и хорошее и дурное заключается в ощущении, а смерть есть лишение ощущений» [2, 433]. На основании этого он полагал, что люди должны стремиться к наслаждениям и обретать в них счастье, но главным считал интеллектуальное наслаждение, получаемое от занятий философией. Стоики относили страх к числу главных аффектов (страстей) и учили преодолевать все страсти с помощью апатии (не-страсти), осторожности, воли, адиафоры (двойного безразличия). Эпиктет учил, что истинным является внутренний страх смерти и страдания. «Человек, - писал он, - не должен ничего бояться, он должен быть бесстрашным и вместе с тем он должен жить с опаской» [3, 220]. С наибольшей яркостью стоическое мировоззрение было выражено М. Аврелием, основанием которого являлись два принципа: следование законам природы и покорность судьбе. В свете этих принципов отношение к смерти у философа является спокойным, фаталистическим: «Еще немного, и я уже мертв, и все для меня исчезнет. Если моя настоящая деятельность достойна существа разумного, общественного, подчиняющегося тому же закону, что и бог, то чего еще мне желать?» [4, 138]. Он ищет способы избавления от страха в том, чтобы жить без суеты, не привязываться к своей жизни, понимая, что и позади, и впереди человека находится вечность и следует ценить настоящее. В случае же неразрешимых противоречий не бояться прерывать эту жизнь. «Уйди же из жизни, - пишет Аврелий, - без злобы, как ты опочил бы и по совершении своего дела, сохраняя благожелательность даже к тому, что стояло на твоем пути» [4, 148]. Если Эпикур, а позже Лукреций Кар предлагали интеллектуальное решение проблемы страха, то у стоиков это решение связано с созданием феноменологической топики, в которой чувство страха подвергается размышлениям души о нем как таинственном феномене. Если философы поздней античности обсуждали проблему страха с личностной позиции, то философы средневековья в понимании страха обращались к текстам Библии, особенно евангелистским положениям. В Новом Завете присутствует понимание страха Божьего как страха за душу человека, освобождение ее от грехов и спасение: «Страх Господень прибавляет дней, лета же нечестивых сократятся» [Притч. 10, 27]. По сути дела страх Божий представляет собой не страх перед Богом, а страх отпасть от Бога, оказаться без опоры на Бога, страх впасть в грехи. У средневековых богословов присутствовало два вида страха: «чистый», связанный с любовью к Богу, и «нечистый» - страх наказания за грехи. Первый отождествлялся с благоговением перед Богом, выступал как залог спасения от страха смерти. В отличие от философии стоиков в храстианской мысли (особенно после Соборов V-VI вв.) самоубийство рассматривалось как один из семнадцати смертных грехов, которые не подлежали покаянию. В философии Возрождения страх Божий приобретает социальную ориентацию, выступает как средство обуздания черни. П.-А. Мандзолли в философской поэме «Зодиак жизни» пишет о своих сомнениях в личном бессмертии, провозглашенном как принцип христианской антропологии: Если бы даже так было - об этом молчать подобает. Вещи такие открыто нельзя проповедовать черни... Ведь полудикую чернь обуздать лишь религия может, Страх наказаний один. Ибо чернь и темна, и коварна, И неспособна сама к добродетельной жизни стремиться. Ей ненавистна всегда, и всегда ей тяжка добродетель. Кто же, разумен и благ, посмеет открыто и явно Смертною душу признать, тем самым толпу развращая? [5, 188-189]. Сам Мандзолли усматривает счастье не в этике стоицизма и ни в христианской этике, а в гармоническом соединении духовных и телесных благ. Еще дальше идет Монтень, рассматривая религию (в том числе и религиозное понимание страха) как народный обычай и рассказывая о жестокости христиан, завоевывающих чужие народы, и зверствах католической инквизиции, организовавшей в Европе массовую охоту за «ведьмами». Силу религии он усматривает не в ее святости и истинности, а в общепризнанности. Главной добродетелью человека Монтень считает не страх Божий, не благочестие, а совесть, отрицая тем самым бессмертие души. Он провозглашает позицию индивидуализма, опоры человека на самого себя, исключающей всякий страх за себя и близких. Монтень посвятил размышлению над страхом XVIII главу своих «Опытов», в которой он описывает страх как одну из самых сильных человеческих страстей. Он различает страх индивидуальный и коллективный, который овладевает «большими скоплениями людей». Особо он выделяет панический страх, который, например, овладел жителями Карфагена, ставшими без особых причин убивать друг друга. К причинам страха он относил обстоятельства жизни и воображение человека. Монтень характеризует физиологические признаки страха («окрыляет нам пятки» при бегстве или «пригвождает к месту и сковывает нам ноги») и психологические (безразличие, оцепенение, похожее на ступор). Он считает страх амбивалентным явлением, выделяя как позитивные, так и негативные его функции. Первая выражается в безумной храбрости, а вторая в том, что люди «прозябают в постоянной тревоге». Отрицание страха присуще и другим мыслителям Возрождения. Л. да Винчи утверждал: «Кто в страхе живет, тот и гибнет от страха», Дж. Бруно: «Страх смерти страшнее, чем сама смерть». В протестантизме страх превращается в экзистенциал, имеющий религиозный характер, что связано с тезисом протестантизма «только верую». Вера в протестантском понимании представляет экзистенциально трагическое понимание дистанции между Богом и человеком, которая порождает страх Божий, выражающий смирение человека перед Богом. Протестантизм отвергал различные способы обеспечения личного спасения, например, индульгенции, принятые в католичестве, и тем самым постоянно держал человека в страхе перед смертью. Этот страх усиливался непредсказуемостью Божьей благодати, которая может быть предназначена любому. В философии Нового времени в одних учениях страх понимался как страсть, аффект, а в других, менее распространенных, как экзи- стенциал. К числу учений первого рода относится психологическое учение о страхе, разработанное Р. Декартом. Он выделял три группы страстей: физиологические, психологические, моральные - и относил страх к психологическим страстям. Материальным субстратом страха у него выступала шишковидная железа в мозгу, которая обеспечивала в экстремальных случаях влияние на действия и поступки человека. Декарт характеризует и физиологические процессы, сопровождающие чувство страха. Способом преодоления страха он считал действия разума, который может определить причины страха и конкретные пути его избегания, просчитывание последствий действий человека. Б. Паскаль дал интерпретацию христианских догматов с позиций экзистенциала страха. При этом идеалом человека он считал Иисуса Христа как страхоборца, который, преодолев свой страх, принес себя в жертву ради людей. Он различает две формы страха: «дурной страх», обусловленный сомнением в существовании Бога, и «благой страх», связанный с верой в Бога и надеждами на него. По Паскалю, именно вера обеспечивает избежание искуса соблазнов и совершения грехов. «Молитесь, - писал он, - из страха впасть в искушение. Впадать в искушение опасно. Ему подвергаются, если не молятся» [6, 244]. В максиме «Трудитесь для своего спасения со страхом» Паскаль выразил идею единства радости и страха, связанных с общением с Богом. В XIX в. экзистенциальное понимание страха разрабатывали Г.-В.-Ф. Гегель и С. Кьеркегор, в ХХ в. М. Хайдеггер и Ж.-П. Сартр. Гегель, рассматривая в «Феноменологии духа» отношения господина и раба, утверждает, что будущее за рабом, ибо его сознание уже «испытывало страх по поводу всей его сущности в целом, потому что оно пережило страх смерти, который является абсолютным господином» [7, 299]. Гегель делает вывод, что именно осознание самого себя раскрывает человека, и оно связано со смертью, угрозой небытия. Кьеркегор связывал боязнь с конкретными ситуациями, а страх понимал как «беспочвенность и предметную неопределенность» (ничто, вызывающее тревожность). Страх характеризовался им как головокружение от одиночества и внутренней свободы. В отличие от представлений древнегреческих философов, рассматривающих страх как нечто постыдное, Кьеркегор понимал его метафизически, как Страх Божий, связанный с первородным грехом. Он выделял следующие формы страха. Первая представляет страх как предпосылку первородного греха и как то, что разъясняет его, вспять, в направлении его истока. Этот страх Кьеркегор обозначает как «жадное стремление к приключениям, к ужасному и загадочному». Здесь отсутствует знание добра и зла, но «общая действительность знания отражается в страхе как ужасное ничто неведения» [8, 145], в котором фиксируется происхождение первородного греха. Вторая характеризует «страх как то, что разъясняет первородный грех вперед, в прогрессии», включающий как объективный страх (состояние невинности Адама) и субъективный страх, являющийся следствием греха. Третья форма указывает на страх как следствие греха неведения (отсутствие сознания греха). Она включает страх бездуховности, где он заслужен, страх перед судьбой и страх перед виной, связанный со свободой. Четвертой формой является страх греха как его следствия в единичном индивиде (страх перед злом и добром). Пятая форма страха представляет «спасающее силой веры». Этот страх есть возможность свободы, и он воспитывает человека силой веры. В индивиде заключены различные возможности, он может их правильно понимать, а может и обманываться, но тогда он никогда не достигнет веры. Тем самым вера понимается как свобода выбора индивида. Все эти формы страха можно рассматривать и как этапы (вехи) пути человека к истинной христианской вере. Кьеркегор называл Авраама рыцарем веры, поскольку в своем Страхе Божием тот соединил страх за судьбу сына и благоговение перед Богом, веру в Него как спасителя своего сына. М. Хайдеггер рассматривает страх как феномен ментальности, одну из фундаментальных априорных структур человеческого бытия, или, как он это обозначает, в качестве модуса расположения, иначе говоря, как присутствие (dasein), представляющее личное «мое бытие», в котором индивид являет себя миру. Он характеризует его в нескольких аспектах: 1) «перед-чем страха», 2) устрашенность, 3) «о- чем страха» [9, 165]. Перед-чем страха есть страшное, внутримирно встречающееся в образе наличного. Здесь фиксируется присутствие в личном бытии объекта страха. Хайдеггер сюда относит вредоносность в сфере «имения-дела», вредоносность относительно всего, что ею задевается, область того, с чем не «ладно», приближающееся вредоносное (угроза), вредоносное как «близящееся в близи», что «несет... возможность не наступать», но формирует страх. Сам страх как высвобождение угрожающего. Страх вглядывается, уясняет страшное, что необходимо, поскольку устрашенность есть потенциальная возможность бытия-в-мире. То, о-чем страх, есть присутствие страшащего. Страх обнаруживает его угрожаемость, присутствие в бытии вот. Страх «спутывает и заставляет» «терять голову» и вместе с тем дает видеть угрожаемое бытие-в. Страх-о есть испуг как перед каждым сущим, создающим угрозу, так и перед бытием-в, содержащим угрожаемость. Страх-о может касаться и других, выступая как страх за, особенно тогда, когда другой «бросается навстречу угрожающему», но при этом можно не страшиться самому. Все эти формы, по мнению Хайдеггера, являются не ступенями «эмоционального тона», а разными экзистенциальными модусами, разными бытийными возможностями устрашенности. Когда страх врывается в бытие, он превращается в испуг. Если угрожающее имеет характер незнакомого, страх становится жутью, а если угрожающее происходит внезапно, страх становится ужасом [9, 168]. Таким образом, мое бытие, находящееся в мире, «подвержено страху». Страх связан и с другими экзистенциалами: со скукой, чувством пустоты и безразличия, тоской, чувством невозможности обретения подлинного бытия, отчаянием, при котором сотрясаются основы бытия человека, смертью как утратой бытия. Хайдеггер гуманизировал смерть, рассматривая ее как пограничную ситуацию, в которой выражается подлинная сущность человека. Возможно, что тем самым он хотел ослабить страх человека перед смертью. А. де Вэленс считает, что идеи Ж.-П. Сартра аналогичны идеям Хайдеггера о страхе. По Сартру, страх есть способ обнаружения человеческой свободы: «Именно в страхе... человек осознает свою свободу» [7, 304]. Свобода содержит множество непредсказуемых возможностей, в том числе смерть, и страх выражает чувство бессилия перед ними. С точки зрения Сартра, «именно осознание моего бытия моим собственным будущим в мире небытия мы называем страхом. ...Свобода полна страха перед самой собой, поскольку ее никогда ничего не вызывает и ничто ей не препятствует» [7, 305]. Все представители экзистенциализма связывают страх с присутствием в бытии возможности ничто. Страх представляет экзистенциально-бытийное состояние человека, имеющее специфические особенности. К их числу можно отнести всеобъемлемость (страх присутствует в жизни каждого человека), негативность (он вызывает отрицательные эмоции, приводящие человека в угнетенное состояние), эпифеноменальность (страх сопровождает человека как тень сопровождает предмет), ориентационность (страх ориентирует человека, предупреждая о возможной опасности). Страх выполняет в жизни человека две важные функции: ориентирующую, сигнализируя человеку о возможных угрозах со стороны внешних сил и обстоятельств, и мобилизующую, помогающую собрать человеку свои внутренние силы для отражения опасности. Причины страхов разнообразны, но их можно свести к двум группам: внешним и внутренним. Первые являются видимыми и поэтому легче преодолимыми. Особенно это относится к страхам, связанным с ситуациями. Но современный человек живет в техногенном мире, где резко возросла его зависимость от техники, технологий и связанного с ними человеческого фактора. Поэтому число внешних страхов сегодня увеличилось, так что философы, например, У. Бек, считают, что мы живем в обществе рисков. Внутренние причины страхов являются психологическими и экзистенциально-духовными. Первые характеризуют определенные состояния души: неуверенность, растерянность, дезориентированность, ожидание неизвестного, неприятного и ненужного человеку. Здесь страх выступает как эмоция, сопровождающаяся физиологическими изменениями в организме. Вторые причины имеют метафизический характер: негативные возможности со стороны внешнего мира, противостоящего человеку, его желаниям и потребностям, и переживание собственной самости, негативных свойств своего Я, неизбежность смерти, Страх Божий. «Через страх, - утверждал В.И. Красиков, - прокладывается курс самосознания, через него определяются координаты самоформатирования. ...Страх - это метафизическая плата за способность рефлексии, отстраненного самоанализа» [10,218]. Внутренние страхи вызывают сильнейшие экзистенциальные переживания. Чего же боится человеческое самосознание? Одни страхи перешли к нам от древних. К ним относятся страхи перед ночью и темнотой. Но если те боялись демонических сил, господствующих в ночи, то современный человек боится собственного бессилия, беззащитности перед угрозами. Есть страхи, связанные с Другим, его недоброжелательностью, враждебностью и страхи ожидания лишений. Имеются страхи, связанные со своими грехами, нераскаянностью перед Абсолютом, тем, что в средневековье называли Страхом Божиим. Поэтому верующие стремятся к церковному покаянию, а неверующие - к исповеди, которая может облегчить муки души. Не случайно в романах Ф.М. Достоевского так много исповедей его героев. Существует метафизический страх, о котором писал Н.А. Бердяев, не исполнить своего предназначения перед миром и Богом (не осуществить восьмой день творения, не стать духовной личностью). Имеются страхи эсхатологические - перед возможным концом света, а самым сильным является страх перед своей смертью и бессилием спастись от нее - сотериологические страхи. Кроме этого, существуют различные социальные страхи (безработица, гибель имущества, банкротство, стыд перед общественным мнением и т.д.) и телесные (болезнь, физическая боль и т.д.). Хотя причины страха разнообразны, его условие является общим: «Страх возникает всегда там, где есть что терять и чего хочется избежать» [11, 43]. Функции страха противоречивы: самосохранения и самозащиты и ориентационная в отношениях с миром и другими. Существуют различные классификации страха. Т.К. Касумов и Л.Г. Гасанова [11] выделяют первородный страх и приобретенный, который членят на постоянный и ситуативный, преходящий (состоявшийся, настоящий и возможный), ментальный страх в образе жизни. К этим видам можно добавить страх телесный, психический, социальный и духовно-экзистенциальный; индивидуальный, групповой и общественный; ментальный и поведенческий; страх перед жизнью и страх перед смертью; страх перед природой, обществом, Другим, культурой и т.д. В.И. Красиков разработал шкалу страха по степени интенсивности страха. Страх начинается с беспокойства, озабоченности человека; усиливается в тревожности и настороженности, которые еще не имеют своего адресата; затем в опасливости, где определяются возможные угрозы; позже в смятении (испуге), связанном с нарушением привычного спокойствия и фиксирующем объект страха; боязни, выражающейся в определенном поведении, могущем смягчить страх или избавиться от него; страхе как зависимости человека от предмета страха и ужасе (непонятности и неотвратимости угрозы) [10, 227-234]. Отношение человека к страху обычно является негативным, что имеет ряд причин. Природный страх является очень древним и выражает бессилие человека перед природой еще в первобытном обществе, когда человек жил преимущественно инстинктами. В этих условиях страх выполнял защитную функцию выживания человека в неблагоприятной среде. Жизнь в культуре не избавила человека от страхов, но сформировала определенную жизненную установку Эгоосторожность [11, 36], ориентировавшую человека на избавление от страхов или подготовку к встрече с предметами страхов. Отношение к страху становится рациональным, оценочным (отношение Я, самосознания и экзистенции), что обеспечивает мобилизацию жизненных сил человека на преодоление страха в форме бесстрашия, мужества, смелости, решительности, ответственности, героизма. В античном обществе честь и слава становятся доминирующими добродетелями. Формирование социокультурного отношения к страху было важным в связи с тем, что развитие общества приводило к его усложнению и порождению новых социальных и культурных форм страха (перед Богом, властителями, войнами, преступлениями, законами, неопределенным будущим и т.д.). Культура сформировала у человека чувства стыда и вины и утвердила в качестве нормативных форм такие пороки, как трусость, малодушие, слабость духа, нерешительность, боязнь ответственности. Добродетели и пороки, формируясь под воздействием факторов страха, затем сами оказываются способами отношения Я к страху. В общественном мнении возникли две оценки страха: одна более распространенная, негативная (страх представляет угрозу, опасность, испытание для человека), а другая менее распространенная, позитивная (страх содействует укреплению солидарности людей и душевно-духовных сил человека). В силу наличия негативного отношения к страху в обществе Я научилось скрывать свои страхи и приверженность к ним, которая обычно оценивается как трусость. Бытие страха является неопределенным, безместным. Он находится во внешнем мире, где есть предметы, обладающие способностью вызывать страх (змеи, крокодилы, землетрясения, пожары, цунами, войны и т.д.); во внутреннем мире - страх как психически- эмоциональное и экзистенциально-трансцендентное переживание (Страх Божий, страх перед смертью и т.д.) и между внешним и внутренним миром (отношения Я-Другой, Я-Другие). Назовем последний метаксическим миром. Поскольку связи человека с внешним миром расширяются вместе с ростом его возможностей влиять на этот мир, у человека наряду с жизненной установкой Эго-осторожность формируется установка Эго-вовлеченность, и обе они «контактируют со страхом» [11, 39]. Общество с его развитой техникой и технологиями провоцирует новые виды страха (перед экологическими катастрофами, техногенными авариями и т.д.), а массовая культура делает психику человека более чувствительной к внутренним страхам. Несмотря на широкое присутствие страха в современном обществе и культуре, не существует его однозначного понимания. Его трактуют как психическое оцепенение, чувство боязни, тревожность, ожидание опасности и ненавистного, глубокий испуг, субъективную форму опасности. При динамическом подходе к страху фиксируют смену негативных психических состояний. По отношению к страхам человек может проявлять малодушие, трусость, сострадание, состояние безумия, выражающееся в действии наперекор судьбе, без осознания причин и последствий страха, фатализм и состояние самообладания, связанное со знанием, рефлексией над страхом. При этом возможны различные варианты действий. Одни связаны с избеганием страхов, ограничением круга общения, другие варианты были предложены стоиками, которые учили не бояться страхов, тщательно их изучать и правильно оценивать, проявлять спокойствие и невозмутимость души, быть умеренным в своих желаниях. Эпиктет предлагал способ медитации для преодоления страха: мысленно взять свои страхи в руки, поднести к глазам и созерцать их, взяв их под свой контроль. Таким образом, понятие страха многозначно (телесная реакция, аффект, страсть, эмоция; психическая реакция души, духовноэкзистенциальное переживание), бытие неопределенно, функции амбивалентны, формы разнообразны, причины поливариантны, способы преодоления его двумерны: создавать общество без угроз и рисков и справляться со страхами души с помощью самосознания. Страх присутствует не только в личном битии и обществе, но и в культуре, содержащей коллективное восприятие страха, которое различается в те или иные исторические периоды существования культуры. Страх в античной культуре. В Спарте и Древнем Риме страх имел собственный храм. В античном менталитете страх присутствовал как стыд (aidos), страх перед общественным мнением, утратой чести, регламентируя тем самым поведение гражданского человека. Поскольку матрицей античного понимания пространства выступало «конечное тело», то для древнегреческого мифа характерен метафизический страх выйти за пределы собственной ойкумены - Средиземного моря. Страх рассматривался как то, что приходит из-за границы телесного. Стремление выйти за пределы, границы своего традиционного существования (как пространственного, так и нормативного) осуждалось общественным мнением. Римляне в отличие от древних греков, философия которых родилась из любопытства, удивления перед миром, были суеверными, боялись всего неизвестного, во всем усматривали таинственное. «Римляне возводили алтари чуме, лихорадке, голоду, пожару на хлебных полях - аллегорически-прозаическим силам, основное определение которых есть недостаток и ущерб» [1, 155]. Обожествление мира выступало у них как следствие зависимости и страха перед ним. Поэтому в античном менталитете доминировали представления о победе над всем стихийным, хаосом и установлении гармонии. «Античный человек, - писал Р. Гвардини, - не выходит за пределы мира. Для него немыслим вопрос: что может быть вне мира или над миром? В нем живет бессознательное самоограничение, не решающееся переступить известные границы; ...за пределами этого мира у него нет точки опоры. .Античный человек не знает ни одной точки вне мира, поэтому он не может и пытаться взглянуть на него снаружи. Чувством и представлением, поступком и делом он живет в мире» [12, 241]. Поэтому в мире античного человека присутствовало множество страхов, как естественных, так и социальных. Страх выполнял не только негативную функцию (лишал мужества), но и позитивную (практическую, воспитательную, предупреждающую). Страх в средневековой культуре. Средневековье исполнено религиозности, которая пронизывает все сферы общественной и частной жизни. Бог выступает, прежде всего, как онтологический Абсолют, творец мира (творчество вне Бога исключалось). Создается новое религиозное обоснование человеческого бытия как мира, подаренного Богом, и человека как образа и подобия Божия. Возникает религиозная картина космоса, в основе которой находится птолемеевская концепция: выделяется Эмпирей как место Бога и земной мир, иерархизированный на три порядка (неживой, растительный и животный) по критерию степени отображения Бога. Человек занимает в земном мире начальствующее положение, которое обеспечивается его постоянной связью с Богом. Создается впечатление о личном Боге, душа рассматривается как арена борьбы Бога и дьявола. В области изучения мира господствует авторитет Бога в виде Священного Писания. «Слово древних философов, - указывает Р. Гвардини, - рассматривается как просто «данное». Оно, как и природа, является естественным слугой Откровения» [12, 246]. Создаются многочисленные суммы, где решается задача «не исследовать эмпирически все, что есть в мире непознанного, не осветить это непознанное светом рационального метода, а выстроить свой “мир” из содержания Откровения, с одной стороны, и воззрений античной философии - с другой» [12, 247]. Мир понимается образно-символически, где каждый символ имеет религиозный смысл, и символы обнаруживаются в культе, науке, искусстве, народных обычаях. Создается новое религиозное понимание времени - церковный год с его многочисленными христианскими праздниками, который организует всю жизнь людей. Центральное место в ней занимает религиозный культ, выражающийся не только в религиозном времени, но и в религиозном пространстве, которое образуют церкви, часовни, кладбища, придорожные могилы и кресты, так что создается, по выражению Гвардини, «освященная страна». Страх играет в жизни средневекового человека огромную роль, что обусловлено как религиозной картиной мира, так и религиозным культом в целом. Люди находятся во власти многих естественных страхов (ночи, гор, лесов, моря, голода, чумы как пространств и явлений, лишенных защиты Бога). Трансцендентное понимание Бога обеспечивает выход человека за пределы земного мира и вместе с тем формируют страх бездомности. Большинство страхов было связано со смертью, посмертным воздаянием, адскими муками, религиозным проклятием. В связи с этим возникло стремление людей найти защиту от страхов, которую искали в Откровении о спасении и в различных религиозных обрядах. Историки пишут о «двумерности» средневекового сознания, в котором соединились страх перед смертью и представление об этом страхе как свидетельстве несовершенной веры. Поэтому страх выступал как способ очиститься от грехов, избежать их, для чего использовались не только индульгенции и аскетический образ жизни, но и пострижение в монахи, паломничество, ритуальное погребение и надгробные эпитафии. Ж. Ле Гофф в работе «Цивилизация средневекового Запада» писал, что «средневековый Запад, пока он жил ожиданием желанного спасения, был миром, проникнутым страхом» [1, 272-273]. Страх в культуре Возрождения. В этот период возникает светская философия и художественная литература. В философии появляются такие новые направления, как философия природы, социальнополитические теории и гуманизм в понимании человека. Гуманисты признают естественную природу человека, считают его главным свойством человеческое достоинство и призывают достигать блаженства в земной жизни. Но открывшиеся новые возможности научного исследования мира вызывают не только интеллектуальную гордость (познаваемо все), но и страх перед новой научной картиной мира. Наиболее отчетливо это чувство было выражено Б. Паскалем. В период Возрождения усиливаются топологические страхи (перед морем, океаном), что было связано с великими географическими открытиями. Возникает и страх перед безумием, которое еще не стало объектом науки, чужаками и Сатаной как олицетворением злых сил. В 1486 г. печатается книга «Молот ведьм», и начинаются массовые инквизиторские процессы над женщинами-ведьмами по всей Европе. С помощью книгопечатания страх Сатаны и демонических сил тиражировался в массовых масштабах. По данным Делюмо [1, 355], во второй половине XVI в. было выпущено 231600 экземпляров произведений, которые были посвящены демоническому миру. Основатели протестантизма инициировали милленаристский страх перед концом света. Существовали и социальные страхи перед восстаниями, бунтами, войнами, потрясавшими Европу. Наука и философия были мировоззрением образованных слоев общества, а в массовом сознании преобладали различные страхи, которые гасились обращением к магии и колдовству, дававших иллюзию человеческого могущества. Страх в культуре Нового времени. Это время прорыва в существовании человека. Возникает рыночная экономика, экспериментальная наука, научная космология, невиданно раздвигающая границы Вселенной, начинается расцвет культуры, и появляется личность с ее субъективностью. Религия приобретает периферийное значение, вместе с ней человек выталкивается из центра бытия, где он находился прежде. В результате «с неведомой раньше силой просыпаются первобытные аффекты: страх, насилие, алчность, возмущение против порядка [12, 263]. Развитие сил техники и власти приводит к возникновению «человека-массы», мировоззрением которого становится конформизм: «Он принимает и предметы обихода и формы жизни такими, какими их навязывает ему рациональное планирование и нормированная машинная продукция, и делает это, как правило, с чувством, что это правильно и разумно» [12, 268]. Отношение человека к природе стало косвенным, формальным, опосредованным техникой. Существование негуманного человека приводит к кризису культуры, ибо вера в прогресс утеряна, и общество представляется чем-то вроде «мастерской или военного лагеря». Страх в культуре Новейшего времени. Культура всегда осмыслялась людьми как мир безопасности, прекрасный и надежный. Существенной особенностью новой культуры ХХ в. стала опасность, исходящая из того, что в ней главное место заняла власть. «Человек свободен, - пишет Гвардини, - и может использовать свою власть, как хочет. Именно поэтому он может использовать ее неправильно, то есть ко злу и разрушению. Что гарантирует правильное использование? - Ничего. .. .Отныне и навсегда человек будет жить бок о бок с постоянно растущей и угрожающей всему его бытию опасностью» [12, 283-284]. Имеется в виду не только власть экономики и государства, но и власть техники, технологий, науки, идеологии, массовой культуры. В результате всех этих изменений в современном общественном сознании возникло умонастроение катастрофизма, свидетельствующее об упадке культуры. «“Катастрофическим”, - считает О.В. Кузнецов, - .настроениям присуща обеспокоенность за судьбы человеческого общества, вырастающая из страха перед обстоятельствами. .Катастрофизм - это так называемое глобальное мышление, взятое в контексте осмысления путей выхода из остро ощущаемого кризиса» [13, 41-42]. Можно выделить объективные и субъективные причины катастрофического сознания. К числу первых относятся все чаще повторяющиеся явления природных и техногенных катастроф и выступления алармистов, ученых, скептически настроенных в отношении научно-технического прогресса. Начало алармизму положили доклады Римского клуба, предостерегающие против негативных факторов общественного развития. В настоящее время ни наука, ни культура, ни власть не выработали эффективных путей безопасного развития человека, а мировой экономический кризис и войны только ухудшают состояние общественного сознания. «Разрушение традиционного общества, - признает Кузнецов, - привело к возрастанию нестабильности жизни, увеличению социально-психологической напряженности, все большей отчужденности человека; отсюда - чувство тревоги, страха, безысходности. ...Паника укоренена в человеке конца ХХ в., знающего, что такое мировые войны, великие кризисы, социальные революции, угроза ядерного уничтожения, неизлечимые болезни и межнациональные конфликты» [13, 44-45]. Паника используется многими силами для манипулирования общественным сознанием. Поэтому снижение уровня тревожности общественного сознания представляет актуальную задачу современных обществ.