Проблема человеческой природы в религии и истории философии. Пограничная природа человека и формы ее бытия
Проблема человеческой природы включает рассмотрение таких вопросов, как 1) существует или нет человеческая природа; 2) если существует, то является она неизменной, инвариантной или исторической, изменяющейся; 3) является она биологически врожденной или культурно приобретенной; 4) можно ли считать природу человека метаксической, пограничной; 5) можно ли совершенствовать человеческую природу и каково ее будущее. В философии существуют два подхода к такому объекту, как человеческая природа: исторический и модельно-типологический. Первый представлен, например, в концепции Д.Р. Яворского, который рассматривает «природу» как символ единства социокультурной целостности в европейской философии вплоть до XIX в. Им выделяются теоцентрические учения, господствующие в средневековой европейской философии, и натуралистические, существующие в новоевропейской философии. В границах рассмотрения жанра трактатов о многообразии природ, управляющих отдельными классами вещей в XVII-XVIn вв., автор исследует ряд учений просветителей и французских материалистов XVIII в. о природе человека, считая, что новая трактовка «природы человека» способствовала достраиванию натурализма как «символической модели репрезентации социокультурной целостности» [1]. Второй подход реализуется путем выделения трех философских парадигм понимания природы человека (биологическая, культурная и биокультурная). В биологической, или натуралистической, парадигме природа человека сводилась к телу, страстям и влечениям, инстинктам. В культурной парадигме природа человека понималась как общественно-политическая, общественно-производственная, общественно-воспитательная. В биокультурной парадигме утверждалось, что природа человека представляет результат взаимодействия биологической базы и культуры. По вопросу о признании человеческой природы как универсалии, характеризующей общие свойства, присущие человеческим индивидам, мнения философов разделились. Не претендуя на полноту охвата концепций, выделим некоторые из них. Так, М.Н. Кокаревич высказывает согласие с мнением Н. Аббаньяно, которой считал, что среди проблем, интересующих человека, «центральной и господствующей как раз и является сам человек, т.е. его роль, его природа, его судьба» [2, 51]. Она утверждает, что «человеческая природа как познавательный конструкт наук о духе является интерпретацией и реконструкцией эмпирической данности» [2, 55]. Данный вывод подтверждается путем анализа учений о человеческой природе от Платона до Гелена. П.С. Гуревич отмечает, что отрицание единой человеческой природы было характерным для тех мыслителей, «которые отстаивают тезис об абсолютном первенстве культуры, общественных форм жизни над природными предпосылками человеческого бытия» [3, 63]. К этим мыслителям он, в частности, относит структуралистов, рассматривающих человека как слепок культурных условий. Сам автор признает целостность и неизменость человеческой природы, ссылаясь на данные антропологии, согласно которым вид человека остался неизменным со времен кроманьонцев. Ф. Фукуяма [4, 186-199] анализирует три главных аргумента критиков, считавших, что человеческая природа не существует и ее понятие ведет к заблуждениям. Первый аргумент: отсутствуют человеческие универсалии, которые можно проследить до общей природы человека. Фукуяма считает ошибкой этого заключения узкое понятие универсального. Второй аргумент: генотип человека полностью определяет фенотип, что опровергается автором указанием на позицию зависимости фенотипа от среды, которая может изменить фенотип, так что степень наследуемости свойств сильно варьируется средой. Третий аргумент: люди как культурные существа изменяют свое сознание и поведение путем самообучения и передают знания и уме- ния последующим поколениям негенетическим путем. Фукуяма полагает, что здесь имеет место подмена другого вопроса: является природа человека неизменной или исторически изменяющейся. Сам Фукуяма утверждает, что «открытый характер человеческого стремления к знаниям полностью совместим с концепцией человеческой природы» [4, 199]. Признает существование человеческой природы и Я.А. Мильнер-Иринин [5], выделяя реальную, физическую и идеальную, нравственную природу человека. Вопрос об изменяемости или неизменности человеческой природы решается в литературе неоднозначно. Так, Гуревич, во-первых, разграничивает понятия «сущность человека» (оно обозначает «верховное, державное качество человека») и «человеческая природа», которая соотносится с происхождением человека и его «биологическим естеством». Во-вторых, под «природой человека» он понимает «стойкие, неизменные черты, общие задатки и свойства, выражающие его особенности как живого существа, присущие хомо сапиенс во все времена независимо от биологической эволюции и исторического процесса [3, 60]. Большинство представителей философско-антропологического эссенциализма считали человеческую природу неизменной. Фукуяма утверждал, что «новая биология по большей части исходит из того, что изменчивость человеческой культуры не настолько велика как это может показаться на первый взгляд» [6, 216]. В частности, он ссылается на то, что «человеческие языки могут быть бесконечно разнообразными, но отражают общие глубинные лингвистические структуры, определяемые лингвистическими зонами новой коры головного мозга, так и человеческие культуры, вероятно, отражают общие социальные потребности, определяемые не культурой, а биологией» [6, 216-217]. Вместе с тем имеется немало философских учений, в которых человеческая природа признается исторически изменчивой. Тот же Гуревич [7, 124-136] подчеркивал незавершенность человеческой природы, ее неопределенность, противоречивость, открытость, про- блемность, что имплицитно содержит возможности ее трансформирования. Релятивность человеческой природы многосторонне исследована представителями культурной антропологии на примере примитивных обществ. К. Маркс основывал свой анализ исторических различий экономических отношений на признании идеи изменчивости человеческой природы. «Если мы хотим... - писал он, - по принципу полезности оценивать всякие человеческие действия, движения, отношения и т.д., то мы должны знать, какова человеческая природа вообще и как она модифицируется в каждую исторически данную эпоху» [8, 623]. В XIX в. после создания Ч. Дарвином эволюционный теории идея изменчивости человеческой природы являлась весьма распространенной. Начиная со второй половины XX в., после открытия генома человека, в научных публикациях серьезно обсуждается проблема технизации человеческой природы. А.И. Пигалев высказывает любопытную идею о том, что проект модерна в культуре и обществе не просто основывается на общей идее новоевропейских учений о неизменности человеческой природы, но и маскируется, используя эту идею «в качестве чего-то принципиально естественного, соответствующего самой неизменной «человеческой природе», а потому не имеющего завершения, по своей сущности предназначенного для того, чтобы существовать вечно» [9, 241]. Идеология модерна использовала эту антропологическую идею для обоснования естественности рыночной экономики и политики либерализма. «Человеческая природа» превратилась в конструкт, идеологически обосновывающий определенные социальные порядки рыночного капитализма. Поскольку человеческая природа понималась в духе натуралистической парадигмы как совокупность инстинктов, влечений, эгоистических стремлений, то конкуренция, соперничество стали рассматриваться в качестве их экономического аналога, а модернизация - подразумевать создание рыночного типа личности. Идея совершенствования человеческой природы была отдана на откуп генной инженерии и биомедицине, превратившись в проект технизации человеческой природы. Но культурная антропология свидетельствует о том, что первоначально в древнейших обществах господствовал принцип кооперации, сотрудничества, сменившись в других социальных отношениях принципом конкуренции. Кризис модерна и идеологии либерализма «побуждает к постановке назревшего вопроса о переходе от представления о якобы неизменной «человеческой природе», лежащего в идеологических основаниях модерна, к поиску средств, технологий и социальных институтов для реального совершенствования человека» [9, 261]. Эта стратегия требует иных представлений о человеческой природе. История соотношения биологического и культурного в человеке нашла отражение и в науке. Р. Смит описывает изменение позиций в науке по данному вопросу в ХХ в. следующим образом. В начале ХХ в. господствовала идея естественной человеческой природы, сменив- тттись в 30-40 гг. представлениями культурного детерминизма. Расистский и националистический характер идеологии фашизма усиливал эти представления, и евгеника стала рассматриваться как лженаука. Но развитие после войны этологии, приматологии и социобиологии заставило переосмыслить культуру с позиций биологии. Основатель социобиологии Э.О. Уилсон утверждал: «Гены держат культуру на поводке. ...Человеческое поведение - как и более глубоко лежащая способность эмоционального реагирования, которая нас побуждает и нами руководит - это циклическое устройство, посредством которого генетический материал человека был и будет сохраняем в неизменности» [10, 31]. Начиная с 1970-х гг. гендерная парадигма привела к эскалации интереса к проблеме соотношения биологии и культуры в человеческой природе. Биологи и психологи отстаивали идеи биологических и психологических констант в человеческой природе, а культурологи утверждали, что «даже если у человека есть какие-то биологические константы, все равно в каждом отдельном случае мы имеем дело с конкретными людьми, чья природа получает выражение только через определенные культурные формы» [10, 36]. Философия тоже вносит свой вклад в решение этой проблемы. Эпистемологический приоритет в этом отношении принадлежит Х. Плеснеру, который ввел в исследование проблемы человеческой природы понятие «граница», считая, что все «живые тела имеют являющуюся, зримую границу» [11, 106], т.е. границу между внутренним и внешним. В отличие от неживых тел, граница которых с внешним миром является пространственной, контурной, «пустым промежутком», у живых тел она становится аспектной, границей выступает живое тело, проявляющее себя как единство внутреннего и внешнего. Поэтому «органическое тело с присущей ему жизненностью отличается от неорганического своим позициональным характером или своей позициональностью» [11, 128], т.е. способностью дистанцироваться от своей границы, осуществлять «выход за свои пределы», пребывать снаружи себя и внутри себя. В отличие от животного, которое может дистанцироваться от окружающей среды, но не от самого себя, человек обладает двуаспектностью своего существования: внутри и вне своего тела. «Позиционально, - считает Плеснер, - перед нами тройное разделение: живое есть тело, существует в теле (как внутренняя жизнь, или душа) и вне тела как точка зрения, из которой оно представляется и тем и другим вместе. Индивидуум, который с пози- циональной точки зрения трояко характеризуется подобным образом (тело-душа-дух — И.С.), называется личностью» [11, 255]. Если тело трансцендирует относительно своей границы, переходя ее вовне, то происходит витализация существования человека, выявляемая в реакциях плача и смеха; если же оно трансцендирует во внутрь - происходит усиление психической и духовной сторон в жизни человека. Человек тем самым расколот на «бытие-телом» и «бытие- в-теле» и вместе с тем представляет их целостность. Эти рассуждения приводят Плеснера к выводу о том, что человеческая природа погранична, и человек живет в трех мирах: внешнем, в мире своей души и сопредельном трансцендентном мире духовных сущностей. То, что эта идея не была впоследствии развита, обусловлено различием дисциплинарных подходов к человеку. Поэтому им следует противопоставить наддисциплинарный подход к человеческой природе, с опорой на такую наддисциплинарную категорию как ме- таксическая природа человека (от др. греч. psrn^u - между). Человек может рассматриваться как «биокультурная система, в которой единство природного и культурного порождает новые человеческие качества, позволяющие характеризовать человека как особой целостности и самостоятельной пограничной формы бытия наряду с природой и культурой» [12, 60]. Данный подход, во-первых, соответствует философскому пониманию границы как феномена, определяющего граничность человеческой природы и человеческого существования, в интерпретации которого можно выявить ряд смысловых линий: топологический смысл (межа, место), демаркационный (различие сфер, систем, разделенных границей), нормативный (граница как мера, должное), телеологический (граница как некая цель), провокационный (противоречие между установлением границы и ее преодолением), агонический (зона постоянного напряжения, противоречий, борьбы, столкновений), трансгрессивный (граница как некий переход, преодоление, пре-ступление) [13, 13,14]. Во-вторых, понимание пограничной сущности человека является метафизическим, подтверждается существованием биологических, культурных и биокультурных свойств человека как эмпирических данностей. В-третьих, это понимание методологически объясняет антропоцентрический принцип выделения базовых форм бытия (природа, общество, культура, человек), ибо человек является осью их соединения и разделения благодаря пограничности своей природы. Напомним, что идея человека-вертикали была предложена еще Пико делла Мирандолой в эпоху Возрождения. К биологическим свойствам человека относят его биологические признаки (генетические, анатомические, физиологические, этологи- ческие). Культурными свойствами человека являются прагматические и надпрагматические потребности, ценности, деятельность в различных формах, разумность, духовность и т.д. К биокультурным признакам можно отнести комплекс «трудовой руки», прямохождение, большой объем головного мозга, функциональную ассиметрию коры больших полушарий головного мозга, страсти, техники тела и т.д. Биологическое и культурное в человеке соотносится по принципу пересечения границ между биологией и культурой. Метаксическое начало в человеке возникло в период антропосоциогенеза и продолжает существовать и в настоящее время в условиях технизации человеческой природы. С точки зрения синергетики, возникновение культуры можно рассматривать как аттрактор, обеспечивающий эволюционный коридор для возникновения человека через формирование его биокультурной природы. Поскольку естественный отбор в отношении человека отстает от технико-технологической составляющей развития современной культуры, то возникает проблема экологических перспектив развития человека. Метаксичность человеческой природы выражается в базовых атрибутивных качествах человека: 1) половой дифференциации, 2) сексуальности, 3) воспроизводстве потомства, 4) психике, 5) языке. Половая дифференциация возникла в живой природе в результате отбора, направленного на половое размножение. У человека биологические признаки пола были дополнены разнообразными культурными признаками. На смену биологизаторскому подходу к пониманию пола человека в русле феминистского движения ХХ в. возникло представление о том, что различия между мужчиной и женщиной охватывают только биологию их тела, но не касаются их психики и социокультурных свойств и ролевых действий. Система правового законодательства до ХХ в., (а в мусульманских странах и в ХХ в.), по сути дела, признавала неравенство полов как в семейнобрачной, так и в общественной сферах. В настоящее время в законодательствах экономически развитых странах в значительной мере преодолена женская дискриминация, а некоторые ограничения на женский труд продиктованы заботой государства о здоровье женщины, материнстве и воспитании детей. Метаксическая природа человека в области половой дифференциации подтверждается открытием механизмов совместной детерминации биологии и поведения человека как биологическими факторами его тела, так и программой половой социализации и культурации [14]. Имеется половая дифференциация головного мозга и других органов тела, закладываемая в утробе матери и развивающаяся вплоть до взрослого состояния. Наряду с этим возникает и расширяется число культурных признаков пола под воздействием общественного разделения труда, законодательства, морали, религии и искусства. Кроме того, с помощью биомедицинских технологий сегодня возможно изменение пола человека. Половая внешность может быть изменена и на менее глубоком уровне с помощью различных операций космето- логического характера, создания модного тела-манекена с помощью диеты и физкультуры, превращения тела профессиональных женщин- спортсменок в мужское с применением гормональных препаратов и т.д. Тем самым биологический и культурный уровни половой дифференциации дополняются метаксичным биотехнологическим уровнем. Все это свидетельствует о том, что половая дифференциация испытывает серьезную коррекцию со стороны общества и его культуры. Метаксическая природа половой дифференциации выражается в расширении числа половых признаков за счет включения культурных признаков; биокультурной неопределенности системы половых различий, заданной положением человека между генетическим полом и гендером, социополом; биокультурной детерминации половой дифференциации; биокультурной противоречивости половых различий (биологические или культурные отклонения от нормы); внедрении биотехнологических практик производства пола или коррекции половых признаков человека [15, 13-14]. Генеалогический подход к исследованию сексуальности человека позволил сделать вывод, что ее первичной функцией являются прокреационные отношения с целью производства потомства, но в жизни человека половая любовь приобрела надбиологический смысл. В биологической модели сексуальности, распространенной в науке и философии, особенно в учениях А. Шопенгауэра и З. Фрейда, половое влечение объясняется наличием половых инстинктов либо действием физиологии половых гормонов. Так, Шопенгауэр усматривал основу полового влечения «...исключительно в половом инстинкте». Фрейд трактовал любовь как проявление либидо, изначального биоэнергетического импульса человека. В социокультурной модели сексуальность рассматривалась как результат процессов социализации и культурации. Например, Э. Фромм утверждал что зрелая любовь есть «забота, ответственность, уважение и знание», которые рождаются из потребности преодолеть одиночество и приобретают социокультурную форму. С точки зрения признания метаксической природы человека, биологической основой сексуальности являются врожденные физиологические свойства человека, которые обеспечивают получение наслаждения (релаксационная функция организма). Социокультурная детерминация сексуальности человека начинается с постановки под контроль полового инстинкта, в результате чего происходит ограничение сексуального поведения человека. «Своеобразие эротического изъявления, - утверждает С.И. Голод, - каким бы желательным оно ни представлялось, есть лишь элемент социокультурного контекста» [16, 155]. Исторически первой формой такого ограничения явилась экзогамия - запрет половых отношений между членами одного рода. Экзогамия выводит сексуальные предпочтения индивидов на популяционный уровень, обеспечивая здоровое потомство. Позже правило экзогамии расширялось. В средневековой Европе запрет на сексуальные отношения и браки охватывает не только одноутробных братьев и сестер, но также двоюродных братьев и сестер и лиц, связанных духовным родством. Физические расправы, связанные с умерщвлением плоти как источника вожделений, становятся широко распространенными. Кроме социальных ограничений появляются и психологические ограничения, связанные с наличием у индивидов чувств греховности, покаяния, вины, искупления. В дальнейшем совершенствование половых ограничений происходит с помощью создания моногамной семьи патриархального типа, где доминирующая роль отца была продиктована социальными ролями материального обеспечения женщин и детей и передачи собственности по наследству. Данные ограничения, как и возраст начала половых отношений между мужчиной и женщиной, регламентировались религией и правом. В России до XVIII в. действовали Кормчая книга (сборник греко-римских законов) и рекомендации христианских текстов Библии и отцов церкви, устанавливающих начало сексуальности для девушки с двенадцати лет, а для юноши - с пятнадцати. Петр I своим указом установил еще более поздний возраст: для девушки с семнадцати лет, для юноши с двадцати лет, а для военных - брачный возраст начинался с двадцати пяти лет [17]. В моногамной семье были совмещены все функции сексуальности: релаксационная, реляционная и воспроизводства потомства. Всякие отклонения от норм сексуальных отношений строго наказывались вплоть до ХХ в. Но в ХХ в. возникают новые типы семьи, ослабляется социокультурный контроль над сексуальными отношениями, растет число неполных семей, широко распространяются явления лесбиянства, гомосексуализма, педофилии, садизма, в ряде стран разрешаются однополые браки, появляются гражданские (нелегитимные браки), в результате развития биотехнологий возникает возможность иметь детей у родителей с дефективными генами, распространяется суррогатное материнство и т.д. Все эти социокультурные явления имеют ряд следствий. Усиливается роль социокультурных факторов в развитии сексуальных отношений, ухудшается генетический состав человечества, ослабляется роль моногамной семьи в регулировании половых отношений, происходит разрыв между релаксационной и прокреационной функциями половых отношений. Современная евгеника предлагает такие способы сохранения здорового потомства, как селективные аборты у женщин с наследственными заболеваниями, оплодотворение вне организма матери с использованием донорской яйцеклетки. Наряду с данными биотехнологическими способами, свидетельствующими о возрастании роли общества и культуры в установлении сексуальных отношений, исследователи отмечают процесс их рационализации. Он выражается в фи- нализации (отождествлении сексуальности с удовольствием), декантации (создании норм, легализующих стремление к сексуальному удовольствию, не связанному с чувством любви, созданием семьи и рождением детей), а также технизации сексуальных отношений с помощью использования специфических «сексуальных техник» [18, 14]. Хотя данные явления не получили нормативного оформления, они широко распространены в странах Запада и России, в значительной мере освободив человека от инстинктивного контроля в сфере сексуальных отношений. В странах Востока еще преобладают религиозный и правовой контроль над сексуальными отношениями и патриархальная семья. В островных примитивных обществах (Океания, Полинезия) до сих пор отсутствуют запреты в области сексуальных отношений. Метаксическая природа человека проявляется в сексуальности в таких ее признаках, как онтологическая неопределенность (между влечением и моралью), противоречивость факторов, детерминирующих половое поведение, усиление роли культурных факторов, относительное преодоление полового инстинкта (его постановка под контроль культуры), разнообразие форм проявления сексуальности под воздействием разнообразия этнических культур [12, 128]. Воспроизводство природных популяций находится в динамическом равновесии с окружающей средой. В понимании воспроизводства человека преобладали два подхода: биологизаторский и социо- логизаторский. При первом подходе (Т. Мальтус, Г. Спенсер) экологические законы природы переносились в мир человека. При втором подходе основными критериями изменения численности населения считались либо техника и технологии (У. Ростоу, Р. Арон, Д. Белл, Э. Тоффлер), либо экономические отношения (К. Маркс и советские марксисты). Современные науки - историческая экология и историческая демография - считают историю, экономику и демографию триединым комплексом, позволяющим установить место человека между естественным отбором и демографическими законами. Поэтому корректно рассматривать общую демографическую ситуацию как результирующую взаимодействия биологической составляющей процесса воспроизводства и разнообразных социокультурных факторов. Благодаря этому взаимодействию изменяются основные показатели- индикаторы человеческой популяции: численность, плотность, рождаемость, смертность, средняя продолжительность жизни и т.д. В развитии человеческой популяции можно выделить четыре периода: зоологический (равновесный), характерный для первобытных и примитивных обществ; традиционный (охватывает доиндустриальную цивилизацию); индустриальный и современный, охватывающий постиндустриальную цивилизацию с ее стремлением регулировать демографические процессы. В первый период воспроизводство человека мало чем отличалось от воспроизводства высших животных и регулировалось лимитирующими экологическими факторами. С точки зрения теории лимитов Андреварты-Бирча, численность населения в первобытный период ограничивалась истощением пищевых ресурсов и условиями размножения или недоступностью этих ресурсов. Первый миллион лет истории человечества прирост населения фактически был равен нулю [19, 25]. Переход к производящему хозяйству (скотоводство и земледелие) позволил преодолеть правило популяционного максимума (Ю. Одум [20]) для биологических видов, сместив соотношение смертности и рождаемости в пользу последней, а традиции предписывали иметь как можно больше детей, что поддерживалось нормами религии и традиционной морали. Вместе с тем различная численность и плотность населения в разных регионах Земли в традиционный период свидетельствует, что на эти показатели, кроме техникоэкономических факторов, влияли и культурные. Начиная с этого периода и по сегодняшний день, действует «сдерживающий эффект» культуры в отношении численности населения. Его смысл заключается в том, чтобы не дать численности населения приблизиться к уровню потребления энергии, вплотную примыкающего к значению асимптоты, определяемой правилом популяционного максимума, означающим жесткую конкуренцию, различные лишения, голод [21, 113]. Этот механизм имеет социокультурный характер. В традиционный период использовались различные ритуалы (принятие родов, инициации и начало половой жизни, обрядовые и селективные детоубийства и т.д.), детерминирующие половозрастную структуру населения. Спрос на рождение мальчиков сохранился до сих пор, особенно в мусульманском мире. Действовали различные табу на инцест, половую связь с кормящей женщиной и несовершеннолетними детьми. В средневековом обществе возникло правило безбрачия католических священников и монахов и кастрации мужчин в ряде религиозных сект. Приумножение потомства является целью поло-репродуктивного поведения в мусульманских странах [22]. В индустриальный период важными демографическими факторами становятся войны, индустриализация, урбанизация [23]. Германия во время тридцатилетней войны XVII в. потеряла 12-13 миллионов человек (более половины населения). На ХХ в. приходятся самые крупные и разрушительные мировые и региональные войны и конфликты, что привело к повышению смертности молодых мужчин и женщин. Во время Второй мировой войны 1939-1945 гг. только СССР потерял более 20 миллионов человек. Развитие медицины и системы здравоохранения в индустриальном обществе ведет к сокращению смертности населения, но вовлечение женщин в систему образования и материального производства сокращает рождаемость. Возникает новая модель полорепродуктивного поведения, направленного на самоценность секса и контроль за рождением детей. Миграция из стран третьего мира в экономически развитые страны приводит там к росту численности населения за счет некоренных народов. Создаются крупные города, которые, как правило, имеют ограниченную территорию и численность населения, превышающую экологическую емкость среды. Урбанизация представляет процесс, лишенный биологического смысла, но выражающий потребность индустриализации, требующей концентрации средств производства и трудовых ресурсов [24]. В результате возник ряд экологических противоречий: увеличение затрат на потребление ресурсов других территорий, нарушение экологического круговорота веществ в атмосфере и почве, рост смертности населения и т.д. Пограничный метаксический характер воспроизводства человека проявляется в биологической неопределенности законов воспроизводства человеческой популяции, которые представляют результирующую взаимодействия биологических и социокультурных процессов; противоречивости культурных факторов воспроизводства, имеющих как позитивный, так и негативный характер; смещении развития на уровне глобальной популяции в сторону увеличения численности [15, 15-16]. Полярность взглядов на природу человека отразилась в концепциях человеческой психики, которая объясняется с точки зрения био- логизаторского подхода наличием эволюционных факторов, особенно естественного отбора, а с точки зрения социологизаторского подхода - социальными условиями жизни. Оба этих подхода не объясняют такие противоречия, как наличие в психике человека приобретенного и наследственного, эволюционно-биологического и социально-исторического, физического и психического как социального. Оба эти подхода противоречат эмпирическим фактам. Если бы в психике доминировало природное начало (инстинкты), то поведение всех индивидов в одинаковых условиях было бы унифицированным, что нехарактерно для человека. Если бы в психике доминировало культурное начало, человек мог бы действовать только по культурным инструкциям, но человек в одной и той же ситуации действует вариативно, а нередко и неопределенно, без пользы для себя. На поведение человека действуют как биологические (инстинкты, аффекты, желания), так и культурные (цели, ценности, нормы, смыслы) факторы. Причем исследователи отмечают, что культура воздействует на психику человека не менее эффективно, чем генетические и физиологические программы психики. Э. Фромм в своих работах показывает, что если индивидуальный характер человека создается как биологическими, так и социальными факторами, то социальный характер, свойства характера, общие для тех или иных социальных групп, создается социальным образом жизни и общими переживаниями. Противоречивая природа психики человека определяется его пограничным бытием между миром природы и культуры. Для этого вывода имеются научные и философские основания. Биологические основы психики человека сформировались за период антропосоциоге- неза. Исследования, проведенные в эволюционной психологии, показали, что «человеческая психики является не логическим устройством, а скорее специализированным механизмом для решения определенных типов адаптивных задач» [25, 97]. Развитие психики животных напрямую зависит от уровня их общей физической организации (особенно головного мозга) и биологически целесообразной жизнедеятельности, тогда как психика человека в своем становлении в филогенезе и онтогенезе является биокультурной, что проявляется в ее субстрате, содержании, функционировании, развитии. Социогенез человека предшествовал его антропогенезу [26]. Антропологические родовые признаки стали появляться у гоминид тогда, когда они уже изготавливали орудия труда и объединялись в общности. Психике человека присуща биокультурная неопределенность, поскольку она является результатом биологической и культурной эволюции. Эта неопределенность выражается в уникальности, непредсказуемости, непредзаданности психических действий и поведения человека-индивида. У него имеется противоборство, конфликт, биологических и культурных мотиваций, обусловленных противоположностью прагматических и надпрагматических интересов и ценностей, традиций и свободы выбора, социальной связанности и стремления к свободе, ориентации поклонения и индивидуальной независимости. «Ошибочно думать, - утверждал известный генетик Ф.Г. Добжанский, - о проблеме природы и воспитания, как о ситуации «или-или». Все признаки от биохимических и морфологических до признаков культуры всегда наследственны и всегда детерминированы средой. Гены и среда не являются автономными сторонами развития. Ни один признак не может развиться, если такая возможность не заложена в генотипе; если развитие протекает в разных условиях среды, то проявление генотипа будет варьировать соответственно меняющимся условиями среды» [27, 13]. Генетически детерминированные потенции психических способностей человека получают реализацию только в социокультурных условиях. Поэтому психика человека по происхождению находится в метаксическом положении между наследственными программами и программами социализации и культурации. Единство этих противоречивых факторов подтверждается многочисленными фактами отклонения психики от нормы, вызванного либо нарушениями морфологии головного мозга, либо неблагоприятными условиями социокультурной среды [28]. Психика биокультурна и по своему содержанию, что подтверждается многими исследованиями (Д.И. Дубровский, Н.П. Антонов, Е.В. Шорохова и др.), в которых идеальное психическое рассматривается как субъективное проявление мозговых, нейрофизиологических процессов [29]. Биокультурный подход к психике позволяет разрешить дилемму врожденного и приобретенного в психике. О метаксической природе психики человека свидетельствует ее функциональная пограничность между биологией и культурой. Исследования, базирующиеся на идеях дарвинизма, привели к выводу о витальной функции психики, обеспечивающей связь организма с окружающей средой. Информационный контроль внешней среды (природной и социокультурной) предполагает создание когнитивной информации, благодаря которой человек осуществляет образ жизни и ситуативное поведение. Этот контроль, с точки зрения эволюционной эпистемологии, обусловлен тем, что культура представляет «определенным образом организованную информационную систему, кодирующую поведенческие и когнитивные характеристики социальных групп, которая включает в себя мифы, верования, искусства, знания, доказательства, другие средства передачи информации и т.д.» [30, 8]. Поскольку эти элементы культуры различаются у разных народов, то при наличии общего видового образа жизни людей в содержании их психики имеются различия. Таким образом, психика человека по своему происхождению, содержанию, функционированию и развитию является биокультурной, метаксической, существующей между инстинктами и свободой. Психическое бытие языка человека также имеет метаксическую природу. Слово «язык» содержит такие коннотации, как система знаков, которая служит средством передачи информации, общения, коммуникации и способностью человека к речевой коммуникации. Согласно биологизаторскому подходу, существуют биологические корни языковой способности человека, которые отмечал еще Ч. Дарвин. Некоторые исследователи признают наличие у человека врожденного языкового инстинкта [31, 284]. В психолингвистической школе Н. Хомского - Дж. Миллера разрабатывалась идея универсальных врожденных правил оперирования языком [32, 9]. Хотя не все признают эти выводы, но установлено, что отклонения в некоторых генах могут приводить к тяжелым нарушениям в развитии и функционировании речи индивида. Существование биологической составляющей языковых способностей подтверждается и функциональным сходством языка человека и животных: прагматический характер языка и его служебная функция. Но хотя список информации, заключенный в сигналах животных, весьма обширен, он представляет закрытую систему, стереотипен, действует только среди представителей данного вида и содержит конечное число сигналов. При социологизаторском подходе языковые способности языка рассматриваются как интерио- ризованные социальные отношения [33]. Если представления о биологической базе языка человека подтверждаются данными биологии, то представления о социокультурной природе языка - конвенциональным характером языка, исследованным многими философами, начиная с Платона, и лингвистами, а также надпрагматическими функциями языка. Человек использует много специальных названий, понятий, терминов, которые обособлены от реальности и связаны с переходом от сигнальности к символическим формам сознания и способностью оперировать культурными смыслами. Поскольку не все носители культуры владеют одинаковым объемом знаний, то происходит разделение «пространства языка» в сфере семантического пространства текста, дискурса или даже речевой деятельности человека [34, 129]. Несовпадение речевого кода участников коммуникации устраняется метаязыковой функцией языка (прояснение значения незнакомых слов с помощью других слов или жестов). В условиях глобализации происходит межкультурная коммуникация с помощью приобретения некоторыми языками статуса международных. Важной формой знакового языка человека является символический язык, фиксирующий способность вещей и чувственных образов выражать идеальное содержание, отличное от чувственно-телесного языка. «Человек живет, - писал Э. Кассирер, - отныне не только в физическом, но и в символическом универсуме. Язык, миф, искусство, религия - части этого универсума, те разные нити, из которых сплетается символическая сеть, сложная ткань человеческого опыта» [35, 28]. Биологизаторский подход не может объяснить высокую скорость развития языка и его сопряженность с социокультурной средой, а социологизаторский подход не обеспечивает понимание существования стереотипного и видоспецифического механизма освоения ребенком родного языка, а также его грамматических способностей. С точки зрения метаксической природы человека, его языковые способности обладают граничной биокультурной природой. Они являются биокультурными по своему происхождению в антропосоциогенезе. Б.Ф. Поршнев концептуально обосновал идею о членораздельной речи как системообразующем факторе антропо- созиогенеза. Биологическая база языка и культурное лингвистическое окружение выступают в онтогенезе дополняющими друг друга факторами развития человека. Это подтверждается наличием у всех людей схемы последовательности прохождения стадий процесса овладения ручью, не зависящих от принадлежности к той или иной культуре. Кроме того, необходим определенный минимальный размер головного мозга, чтобы человек имел возможность овладеть речью. Врожденный дефект или повреждение зоны Брока в головном мозгу приводят к тяжелому речевому расстройству - афазии Брока, при которой человек не может ни понимать речь, ни разговаривать. При повреждении центра Вернике в головном мозгу у человека возникает грамматически правильная, но лишенная смысла речь. Отклонения в овладении речью возникают и при недоразвитии интеллекта (олигофрения, умственная отсталость), связанного с языком, что может быть следствием как генетических, так и средовых социокультурных факторов [36]. Другой биологической предпосылкой становления речи является нормальное развитие речевого аппарата. Нарушение языковых способностей происходит и при отсутствии человеческого лингвистического окружения на ранних этапах развития ребенка (примеры детей, воспитанных животными), особенно до окончании латерализации головного мозга [25, 127]. В отличие от животных язык человека представляет собой открытую систему, порождает бесконечное число сообщений и является надситуативным. Это объясняется произвольностью и неврожденностью сигналов, а также дискретностью информационных сообщений человеческого языка, вследствие чего конкретная информация представляет результат многовариантной комбинации элементов на всех нижележащих уровнях системы, а не готовый сигнал (с помощью одних и тех же слов можно построить противоположные по смыслу предложения). Взаимодействие биологических и культурных составляющих языковых особенностей человека имеет характер взаимного детерминизма. З. Фрейд поставил вопрос о роли бессознательного в деформации рационального и социального по своей сути человеческого языка и открыл существование нескольких каналов проникновения бессознательных влечений в сознание, одним из которых является путь «компромисса и искажения, с помощью которого они обманывают бдительность цензуры» [37, 47] (языковые оговорки, описки, словесные ошибки, юмор и т.д.). Это влияние имеет характер детерминизма языка со стороны биологии. Природа языковых способностей человека является произвольной, что было открыто семиотиком Ф. де Соссюром. Произвольность человеческого языка выражается в его неинстинктивности, освобождении информационного взаимодействия со средой от генетического контроля, что делает язык человека надситуативным. В палеопсихологии и психологии было установлено, что в филогенезе и онтогенезе человек проходит доречевую стадию, а затем речь и мышление пересекаются, мышление становится речевым, речь интеллектуальной. Существует референциальное отношение между языком и мышлением: язык человека является не только средством передачи информации, но и специальным аппаратом ее переработки. С языком связаны высшие когнитивные способности человека, абстрактнологическое мышление (что объясняют символичностью языка), которое обеспечивает получение, хранение и передачу информации об отсутствующих предметах, событиях в отвлеченной от их наличия, пространства, времени форме; способности понимать универсалии паралингвистического типа («угрожающие» стойки животных, выражение удовлетворенности на собачьей морде и т.д.); способности создавать языковые системы незвуковых сигналов (жестовой язык глухонемых, пальцевой алфавит слепых и т.д.). Одной из центральных в философской антропологии является проблема усовершенствования человеческой природы. Уже в первобытных мифах существовало представление об утрате человеком своего совершенства. Начиная с античной философии, это представление оформилось в программу улучшения человека с помощью государственной политики. В философии возник ряд социальных утопий («Государство» Платона, «Утопия» Т. Мора, «Город солнца» Т. Кам- панелллы, «Кодекс природы» Морелли, «Кодекс общности» Т. Дезами и т.д.), в которых рассматривался вопрос о том, как улучшить природу человека. Ю.В. Хен пишет, что «евгеническая идея пронизывает всю культурную историю человечества» [38, 123]. В работах ученого XIX в. Ф. Гальтона евгеника стала разрабатываться как научная дисциплина. Бурный рост развития науки, особенно биологии, в XIX-ХХ вв. привел к тому, что евгеника стала опираться на теорию эволюции и генетику как на научный базис. Хен подчеркивает, что евгенические программы содержали три повторяющихся элемента: идеи дегенерации человечества, здоровья как общественного блага, «научный подход» [38, 124], - опираясь на которые представители евгеники предлагали проведение государственной евгенической политики. Осуществление ее в фашистской Германии под лозунгами идей расизма привело к многомиллионным жертвам и скомпрометировало евгенику. Но сама проблема улучшения человеческой природы осталась актуальной в связи с тем, что сегодня человек живет в условиях искусственного отбора со стороны социокультурной среды. А. Буровский выделяет такие виды этого отбора, как «отбор на способность жить в условиях загрязнения», «отбор на способность жить все более интенсивно, все больше и больше работать», «отбор на способность подчиняться общественной дисциплине», «отбор на умение работать с информацией», «отбор на способность к самооздоровлению» [39, 191] и т.д. Цивилизация и культура, с одной стороны, и преобразованная человеком природа, - с другой, изменяют качество жизни и человеческую природу. Этот процесс будет продолжаться и в будущем. От клонирования человека и создания людей-киборгов сегодня защищают мораль и законодательство, но навряд ли этот контроль сохранится в будущем. Ученые все чаще говорят о создании разных видов постчеловека.