ДИАЛЕКТИКА КАК «ЖЕЛЕЗОБЕТОННЫЙ ДОГМАТИЗМ»

В высшей степени важно уяснить себе, как следует понимать и познавать диалектическое. Оно является вообще принципом всякого движения, всякой жизни и всякой деятельности в сфере действительного.

Г. В. Ф. Гегель

Диалектика сослужила дурную службу не только для развития философии, но и для развития политической теории.

К. Поппер

Тогда, конечно, воссоединится То, что раздваивали мы...

Р. М. Рильке

Представление о философии как искусстве антиномий возникло в глубокой древности, отразив полярный характер мифологического мышления. Восточные учения и культы (буддизм, дзэн, даосизм) проповедовали единство всего сущего, но также борьбу противоположных начал в недрах этого единства. В христианстве символами этой борьбы стали божественное и дьявольское начала. Гесиод представлял раздор и союз, вражду и любовь божественными сущностями, противостоящими и дополняющими друг друга. Гераклит видел в противоположностях состояния космического огня и словами «одно», «одно и то же» подчеркивал идею тождества противоположностей:

И добро и зло одно.

Путь вверх и путь вниз — один и тот же.

Неразрывное сочетание образует целое и нецелое, сходящееся и расходящееся, созвучие и разногласие; из всего одно и из одного все.

Расходящееся сходится, и из различия образуется прекраснейшая гармония...

Хотя Гераклита принято считать отцом диалектики, мне представляется это упрощением: «единое, различное в себе самом» в равной мере может рассматриваться как принцип разнообразия. Даже прибегая к контрарным или контрадикторным понятиям, Гераклит близок к описанию многообразий: «Соединения бывают всего и невсего, сходного и различного, созвучного и разнозвучного, и из всего — единое и из единого —все». Гераклитовское «все течет» —символ подвижности бытия, так же как «солнце ежедневно новое» —констатация множественных состояний, вечного обновления миропорядка.

Гегель:

Диалектика не представляет ничего нового в философии... Сократ... делал вид, что хочет точнее осведомиться о том предмете, о котором шла речь; для этой цели он ставил всевозможные вопросы и таким путем приводил своих собеседников к утверждениям, противоположным тем, которые им сначала казались правильными.

Мне представляется, что маевтику Сократа нет надобности уподоблять диалектике, как это делал Гегель. Маевтика — даже не диалог, а метод оттачивания идей, поиска истины. Сократ антипатичен Гегелю не только по причине индивидуализма или противопоставления личности государству, но — стремления «жить по природе», то есть принимать не ее крайности или противоречия, но ее —ВСЮ.

Для Платона диалектика — искусство «хитросплетения речей», иными словами путь к истине через поиск и разрешение противоречий.

Кант определил диалектику как иллюзорную логику, М. Бунге обвинил таковую в расплывчатости, неоднозначности и метафизичности, на самом деле она — чистое трюкачество: можно перевести субъект в объект или объект в субъект, можно совместить диалектику с материализмом, можно доказать тождество чистого благосостояния и нищеты или господства и рабства, можно сделать ложь и насилие торжеством реального гуманизма, чем на протяжении 70 лет занимались наши «диалектики» в содружестве с заплечных дел мастерами.

Тоталитаризм не случайно взял диалектику на вооружение как средство идеологического обеспечения: признание антиномий делало «диалектический материализм» несокрушимым: на языке Гегеля — хитростью разума, на языке Поппера — вывертом, железобетонным догматизмом. У самого Гегеля таким «вывертом» стало обоснование шовинизма, позже — преобразование гегельянства в расизм, духа — в «почву» и «кровь». У Маркса таким «вывертом» оказалась замена гегелевского «духа» материей и диалектики — диалектическим материализмом.

М. Мерло-Понти в Приключениях диалектик и ярко продемонстрировал теоретическую и практическую несостоятельность подобных «вывертов», а К.

Диалектика «обогатила» логику расплывчатым понятием внутренних противоречий, включением взаимоисключающих оснований в логический процесс. Подобно тому, как миру можно приписать логический порядок, в нем можно обнаружить и противоречия, и отрицание отрицания (гегелевские триады). То же, естественно, относится и к сознанию:

Это несчастное, раздвоенное внутри себя сознание... Здесь налицо внутреннее движение чистого настроения, которое чувствует себя само, но мучительно чувствует как раздвоение, движение бесконечной тоски.

Критика диалектики не есть отказ от идеи внутренней противоречивости, но, во-первых, — от сведения разнообразия к полярностям и, во-вторых, — от включения антиномий в теорию. Признание в теории взаимоисключающих начал делает теорию непобедимой. По словам К. Поппера, признание двух противоречащих друг другу высказываний есть признание какого угодно высказывания: из пары противоречивых утверждений можно вывести любое заключение. Теория, построенная на взаимоисключающих посылках, может дать любой желаемый результат: «Примирение с противоречием ведет нас к отказу от критики, а значит — к краху науки».

Опасность диалектики — в тотальных притязаниях приложений, во «всеобъяснимости». Диалектическая логика Гегеля — типичный образец донаучного и дологического мышления, пагубный прием системосозидания. С помощью диалектики можно построить или спасти любую систему — противоречие и потребовалось Гегелю не как отражение некой грани реальности, а как средство спасения рационализма, способ создания «неуязвимой» системы. На самом деле диалектика обращает неуязвимость в «железобетонный догматизм», чистую софистику: любая критика, любое затруднение легко «разрешается» признанием противоречий.

Поскольку в гегелевской системе разум тождественен миру («все действительное разумно»), то противоречия, свойственные сознанию, адекватны бытию. В такой интерпретации любого вида поляризация, скажем, наличие положительных и отрицательных зарядов, интерпретируется в духе «противоречия», антиномии, хотя физически очевидно, что частица не может одновременно быть положительной и отрицательной.

«Вместо диалектики наступила жизнь...» — как глубок, сколь проницателен был Достоевский, иронизируя по поводу тех, кто позволил идее «съесть», схеме загубить жизненное многообразие. Жизнь — не рождение и смерть, а все то, что пролегает между ними. Эволюция — не единство и борьба противоположностей, не отрицание отрицания, но разнообразие, конкуренция множества начал, бесконечное генетическое богатство.

Диалектика — голая схема, скелет, прокрустово ложе жизни. Она омертвляет. Уже одно то, что именно диалектика лежит в основе идеологии коммунизма и фашизма, заставляет насторожиться. Именно диалектикой наши объясняли жуткую динамику убийств, колебания партийной линии, необходимость борьбы с «врагами» и их уничтожения.

Вообще говоря, диалектик, как и логик, множество, но я не ставил перед собой задачу сравнивать разные диалектические описания, ибо предпочитаю диалектике диатропику, науку о разнообразии, а не о крайностях. Диатропику я предпочитаю и всем попыткам спасения диалектики — Гамеленом, Бартом, Библером и другими. Зачем каждое «да» корректировать соответствующим «нет», дополнять позитивное высказывание негативным, если можно изначально исходить из многообразия бытия, а не его примитивизации антиномиями? Жизнь не контрастна, а множественна, даже в куске металла нет двух одинаковых электронов. Жизнь — не рождение и смерть, радость или горе, добро или зло, но бесконечный континуум, протянувшийся между бесконечностями.

Но ведь и представление о диалектике как вывертах Гегеля не исчерпывает ее множественность. Вот, например, одно из новейших пониманий диалектики:

Диалектика — это способ говорить о невозможном, о немыслимом с точки зрения здравого смысла. Невыносимость противоречия рождает содержание. Это прыжок через трюизм в область неизведанных смыслов.

Противоречия, противоположности, антитезы — свойства нашего мышления, а не нашего бытия. Диалектика — плод европейского рационализма, анализа, «торжества разума». Но есть и другие плоды: учение Лао- цзы, дзэн, даосизм, браминская философия, учения веды и каббалы, мистика Майстера Экхарта. Согласно им вне мышления существует единство, гармоническое слияние всех противоположностей и противоречий: «То, что является этим, есть это. То, что не является этим, также есть это».

Мышление разобщает, любовь соединяет. Мышление — ловушка парадоксов, любовь — прыжок в гармонию всеединства. «Мышление может привести нас только к познанию того, что оно не способно дать нам окончательный ответ». Мистика любви разрешает проблему противоречия, дает единство там, где уму видятся неразрешимые противоречия.

Прыжок к единству с таинственным Нечто — это и есть решение Фроммом проблемы любви. Это решение, говорит он, «основано на нашем знании фундаментальных, а не случайных возможностей нашего познания». Рациональное познание ограничено в своих возможностях; только с помощью мистического знания человек способен усвоить единство мужского и женского начал. «Это знание о том, что мы никогда не постигнем тайны человека и Вселенной, — говорит он, — но что мы можем тем не менее познать ее в акте любви».