Внешние аналогии в реконструируемых процессах регуляции мышления

Российская психология мышления в недавнем прошлом — раздел советской психологии, в которой именно эмпирические исследования мышления интересны представленностью в их методологических предпосылках «двойной морали».

Однако проблема индуктивных выводов заключается именно в том, что сама эмпирия не может диктовать критерии для обнаружения наиболее существенных ее свойств. На самом деле именно деятельностная и субъектно-деятельностная парадигмы лежали в основе тех теорий (в школах О. К. Тихомирова и А. В. Брушлинского), которые предполагали принцип активности в контексте деятельностного опосредствования (см. главы 7 и 10). Теоретические же интерпретации в структуре психологического знания, если они приближаются к цели установления существенных (или сущностных) свойств изучаемой реальности, могут приводить к сходным психологическим выводам при достаточно отличающихся методологических установках авторов. Последнее утверждение может служить основанием для следующего заключения: идеи, заложенные представителями вюрцбургской школы, в большой степени просматриваются в отечественной психологии мышления — и это показывает Маттеус.

Исходная позиция Маттеуса позволяет ему сопоставлять, например, работы С. Л. Рубинштейна марбургского и московского периодов иначе, чем это делают ученики Сергея Леонидовича (в другой перспективе проблем и тем [Абульханова-Славская, Брушлинский, 1989]), а также исследования целеобразования и установки. Однако она же не всегда дает возможность проследить преемственность идей, родство которых неочевидно в хронологических и терминологических сопоставлениях. Маттеус ориентируется прежде всего на тексты, когда, возможно, недостающие звенья в большей степени могут быть эксплицированы в «фигурах умолчания», или подтекстах. Сами авторы не всегда раскрывают эти подтексты, которые часто имплицитно удерживаются; при этом остается возможным многообразие других интерпретационных схем.

Для ряда идей можно было бы указать разные — в советской и немецкой психологии — источники их обоснования, т. е. их внешнее, кажущееся родство. Так, идеи активности в советских исследованиях мышления и активной регуляции познания, как нам кажется, предполагают другие сферы психологической реальности, нежели те, которые обсуждались вюрцбуржцами в начале века. Российские и немецкую школы объединяет отнюдь не общая эмпирия или используемые конструкты, а скорее единая целевая перспектива, исходящая из психологической проницательности в понимании факторов саморегуляции мысли, но при разных методологических реконструкциях субъекта мышления. Идеи многоуровневости в процессуальном и регулятивном аспектах мышления были приняты отечественной психологией благодаря их многократной эмпирической поддержке и зачастую при умолчании необходимых теоретических предпосылок понимания источников и факторов саморегуляции познавательной деятельности, что и позволило немецкому психологу говорить о преемственности этих идей.

Специального пояснения требует использование Маттеусом термина реактивности, или импульсивности. С одной стороны, в отечественной психологии сложились устоявшиеся схемы, предполагающие уровневые классификации непроизвольной, произвольной и постпро- извольной регуляции действия и познания. С другой стороны, сами термины реактивного и импульсивного уровней регуляции функционируют в столь разных понятийных схемах, что при современном прочтении работы Узнадзе требуют не только буквального воспроизведения, но и разъяснения специфики их понимания автором. Иначе возникают аналогии с другими механизмами, лежащими в основе регуляции «автоматического», «установочного» или «реактивного» поведения.

Проблемы диалогичности мышления также могут быть рассмотрены в более широком контексте «того, что просмотрела», по словам Маттеу- са, вюрцбургская школа. Исследования видов целеобразования как процессов, опосредствующих становление, или актуалгенез, мышления, основывались в советской психологии на иных принципах (как и разведение терминов понятийного и предметного мышления), нежели введенные, в частности, в работе А. Мессера.

Далее остановимся на тех проблемах, которые возникают при анализе развернутых Маттеусом сравнений и позволяют высветить наиболее значимые из упущенных им вопросов. Частично эти вопросы представлены в адресованной англоязычному читателю работе Григоренко и Корниловой [Grigorenko, Kornilova, 1997], посвященной сопоставлению парадигм исследований социальных и наследственных детерминант интеллектуальной деятельности в отечественной психологии.