Постановка проблемы кризиса в психологии От понятия кризиса к пониманию психологии как мультипарадигмальной науки

После представления возможных направлений анализа психологических теорий, системы методов и начальных представлений о принципе детерминизма мы можем вернуться к постановке вопроса о разных психологиях в другом контексте — связаны ли прямо содержание психологической теории и метод реконструкции психологической реальности? Ответ должен быть скорее отрицательным.

Во-первых, многие теории развивались, используя разные методы получения эмпирических данных и формулируя разные типы гипотез, в свою очередь предполагавших разные пути их проверки, т. е. разную методологию исследования. Сам факт выдвижения экспериментальной психологии в самостоятельную дисциплину был связан не с введением нового предмета психологии, а с переосмыслением способов постановки и решения вопросов об организации теоретико-эмпи- рического исследования применительно к разным теориям. И разные психологические направления использовали экспериментальный метод в той мере, в какой могли применить заданное в его основе понимание условий реализации каузального вывода к изучаемой психологической реальности или к ее конструированию.

Во-вторых, та теоретико-эмпирическая область занятий психологией, которая первоначально могла быть охвачена едиными рамками психологии сознания, в начале XX в. уже перестала быть единой, и различия стали носить именно методологический характер — разницы в понимании и предмета, и способа получения эмпирических данных, и способов построения психологических интерпретаций. Если бы к тому времени уже сложилось понятие парадигмы, можно было бы констатировать различие нарождающихся и сосуществующих парадигм в психологии. Но в истории развития и наук, и методологии проблемы и понятия оформляются не в одно и то же время[22].

В 1910— 1930-е гг. XX в. в психологии прозвучало и получило разные интерпретации понятие кризиса. Однако истоки его можно найти раньше.

0. кризисе в психологии стали говорить задолго до того, как она встала на рельсы экспериментальной науки (в XIX в. уже были проведены эксперименты Фехнером и Эббингаузом, но осмысление их шло еще в логике психологии явлений сознания и психофизического параллелизма). Но и в 1976 г. Поль Фресс, открывая в качестве президента XXI Международный конгресс, говорил о том, что психология находится в состоянии кризиса. Дискуссия 1993 г., проведенная в рамках круглого стола журналом «Вопросы философии», свидетельствует о том, что и в конце XX в. понятие кризиса, его признаки и пути преодоления продолжают обсуждаться — теперь уже в контекстах противопоставления естественно-научного и гуманитарного мышления (подробно эту дискуссию мы представим в главе 9).

Приведем краткую историческую справку.

Н. Н. Ланге (1858-1921) в 1914 г. наметил такой критерий кризисного состояния психология, как отсутствие общепринятой системы, общего фундамента, на который могли бы опираться психологи [1996]. Причем для него кризисом стало крушение ассоцианизма. Еще раньше Ф. Брентано (1838-1917) в «Психологии с эмпирической точки зрения» утверждал, что психологии нужно «ядро признанной всеми истины», чтобы на место множества психологий стала собственно психология. Отсутствие общепризнанного психологического подхода стало первым из выделенных симптомов кризиса. Название психологии относилось при этом к столь разным методологическим позициям и школам, что уже трудно было согласиться с тем, что психология — это общее название или единая область знаний.

Впервые понятие кризиса, задавшее происходящему определенное толкование (кризис — это то, что нужно преодолевать), прозвучало в работе немецкого, а впоследствии американского психолога Карла Бю- лера (1879-1963), рассмотревшего проблему несовместимости посылок трех сложившихся направлений в выделении предмета психологии и методов исследования — психология сознания в варианте вюрцбурж- ской школы, с которой он начинал, гештальтпсихология, принципы которой он применил в изучении языка, и бихевиоризм.

Одним из аспектов его характеристики сразу стало указание на редукцию предмета психологического анализа в разных школах. Наиболее последовательным был бихевиоризм с его двучленной схемой «стимул—реакция». Проблема реактивного подхода к регуляции поведения многократно обсуждалась в истории и методологии психологии. Отличием бюлеровского анализа стало предложение ограничивать, но сочетать компетентность разных школ, не отказываясь от достижений ни одной из них.

С.              Л. Рубинштейн в работе 1934 г. также обсудил проблему кризиса в контексте борьбы психологических школ. Он не считал возможным тот «синтез» разных психологий как дополняющих друг друга аспектов, который предлагал Бюлер, в силу несовместимости субъективной идеалистической концепции сознания и «механистической концепции человеческой деятельности».

Однако другая отечественная работа стала основной точкой отсчета в методологическом представлении кризиса психологии, и именно к ней так или иначе возвращают все методологические поиски выхода из кризиса. Наиболее полно проблема кризиса была методологически осмыслена Л. С. Выготским в его рукописи 1927 г. (по другим данным, это еще более ранний период — зима 1925 г., 1926 г. [Выгодская, Лифанова, 1996]) «Исторический смысл психологического кризиса». Там же была высказана идея о возможности общепсихологической теории не на пути сочетания преимуществ разных школ, а на основе принципиально новой методологии — марксистской. Новым в подходе к построению общепсихологической теории к этому времени в отечественной психологии стало это осознанное требование — перестройки ее основ с целью создания «последовательно материалистической психологии».

Выготский считал неправильной точку зрения Ланге о том, что кризис начался с падения ассоцианизма, поскольку ассоцианизм не был единственной платформой в психологии. Не являлось для него ведущим признаком и оформление разных психологических школ с выделением на первый план тех или иных психологических категорий.

Методологическим основанием кризиса выступила старая картезианская дихотомия, которая развела по разным этажам закономерности душевной жизни (с принятием идеалистической платформы для культурно обусловленных высших сфер психического) и простых психических явлений, к которым применима идея материалистической детерминации. Как писал М. Г. Ярошевский, кризис выступил теперь «не только как кризис картезианской интроспективной концепции сознания... но и как кризис неотъемлемой от нее картезианской трактовки детерминизма» [Ярошевский, 1984, с. 335].

Длительная дискуссия о соотношении психологии и марксизма в отечественной психологии была завершена. Направленность на разработку материалистического и диалектического подхода, казалось бы, однозначно предполагала принятие естественно-научной парадигмы как единственной. Собственно, программное заявление Выготского так и звучало — отвоевать у идеалистической психологии ту область — высших форм психики, — которая до сих пор осмысливалась только метафизически (т. е. не в рамках науки). Ответ на вопрос, возможна ли психология как наука (или же она может быть только прикладной метафизикой), решался на основе новой методологии.

Но решение проблемы нового подхода включило в качестве «естественного», а не только идеологического посыла обращение к культурно-историческому принципу как основанию построения общепсихологической теории. В дальнейшем мы рассмотрим проблему критериев кризиса, как она была представлена у Л. С. Выготского, а позже так, как она прочитывается сегодня. Но прежде чем перейти к этому, укажем еще две проблемы, имманентно связанные с темами понимания причинности и кризиса в психологии.

Это, во-первых, проблема, получившая название «постулата непосредственности», которая наиболее четко прописана Д. Н. Узнадзе (1886- 1950) [Узнадзе, 1966]. Во-вторых, это проблема выделения специфики высших психических функций. В общей постановке проблемы кризиса оли прозвучали также как необходимость разработки косвенного метода[23] изучения психики человека.

Первыми признаками разграничения двух психологий, занимающихся высшими и низшими функциями, стали выделение Вундтом «психологии народов» (в противопоставлении исторической психологии и той, которая связывалась с развитием экспериментальной интроспекции) и «психологии духа» Шнрангером (в противовес физиологической психологии). В работе 1940 г. «Философские корни экспериментальной психологии» С. Л. Рубинштейн связывает истоки кризиса именно с Вундтом, поставившим на рельсы экспериментального изучения элементарные психофизические функции, что проявило основную проблему картезианской и локковской концепций сознания: невозможность включения исторического или генетического аспектов в научное познание. Эти аспекты Рубинштейн связал с проблемой сознания в его отношении к деятельности, дав свое понимание преодоления постулата непосредственности (но ие с позиций культурно-исторического подхода).

В работе грузинского психолога и философа Узнадзе, автора концепции установки, постулат непосредственности рассмотрен как одна из догматических предпосылок традиционной психологии (традиционной в его понимании — значит от ассоцианистской до персоиалистической). Его принятие означало, что полагание непосредственной связи между причинами и следствиями в физическом мире при развитии психологической науки было переосмыслено как непосредственность связи между психическими явлениями. Сначала это была связь ассоциаций, затем в гештальисихологии связь сложных переживаний (объединений, гештальтов) с содержанием парциальных процессов, в теории В. Штерна — это связь психических процессов, регулируемых персоной.

Как в рамках решения проблемы психофизического параллелизма, так и в рамках решения поставленной Декартом проблемы с позиции взаимодействия (между явлениями психическими и физическими) оставался неизменным принцип непосредственного характера связи — принцип «замкнутой каузальности». Далее мы покажем, как были намечены пути преодоления двучленной парадигмы в концепции деятельности А. Н. Леонтьева и в теории С. Л. Рубинштейна. Но сначала резюмируем основные признаки кризиса.