Перспективы деятельностного подхода

В заключение главы отметим еще одну особенность общепсихологической теории деятельности А. Н. Леонтьева, которая обеспечивает ее успешное применение для решения исследовательских и прикладных задач определенного типа и накладывает ограничения на ее эвристический потенциал при решении других задач.

Я. А. Пономарев и др.), а также во многих других областях психологии при решении проблем развития и формирования психических функций и способностей.

В то же время попытки распространить деятельностный подход на описание процессов, непосредственно реализующих деятельность, и выделить «единицы» более элементарные, чем операция, наталкиваются на определенные методологические трудности [Леонтьев А. А., 1978]. Вообще можно сказать, разработка проблем психического, взятого в функциональном, а не генетическом аспекте, шла менее успешно.

Одним из краеугольных камней теории деятельности является утверждение о первичности деятельности по отношению к психическому отражению, ее ведущей роли (деятельность прокладывает пути для развития психики, по выражению Леонтьева). Но такое соотношение деятельности и психики выступает на первый план лишь в генетическом анализе. Если же мы хотим взять тот или иной поведенческий акт в его относительной изоляции от предшествующих и последующих актов и в то же время в такой его целостности, которая делает его полноценным психическим актом и позволяет установить его роль в жизни индивида, то нам, по-видимому, придется «вырезать» из непрерывного потока сменяющих друг друга действий такой участок, в начале которого стоит исходный афферентирующий образ. «Образ — действие — уточненный образ» — вот схема, предлагаемая функциональным анализом в качестве альтернативы схеме генетического анализа «деятельность — отражение — обогащенная деятельность».

Иначе говоря, если генетический подход решает проблему формирования и развития активного отношения субъекта к миру, то функциональный подход пытается решить проблему реализации этого отношения, зафиксированного в образе потребного результата действия, или, говоря более широко, в образе потребного будущего.

Когда мы с помощью понятийного аппарата, выработанного в рамках генетического подхода, пытаемся описать реализующие деятельность механизмы, возникают существенные трудности.

А. В. Запорожец, В. П. Зинченко и другие авторы справедливо обращают внимание на то, что функциональный подход в выраженной форме реализован в теории установки Д. Н. Узнадзе. Ярким примером реализации функционального подхода служит концепция уровней и механизмов построения движений Н. А. Бернштейна. Многие идеи функционального анализа реализованы в школах С. Л. Рубинштейна, Б. Г. Ананьева и других отечественных ученых.

Генетический и функциональный анализ могут реализовываться относительно независимо лишь до определенного предела. К. А. Абульха- нова-Славская, А. В. Брушлинский и другие критики общепсихологической теории деятельности А. Н. Леонтьева справедливо обращали внимание на наличие следующей проблемы: «Откуда в плане функциональном может возникнуть совершенно специфическая для психики регуляторная функция, если сама психика выведена из деятельности»

| Абульханова, 1973, с. 240]. Пытаясь ответить на этот и ряд других вопросов, А. Н. Леонтьев в последний период своей жизни наметил контуры нового подхода, выдвинув на первый план проблему зависимости деятельности от образа (шире — образа мира). «Решение главной проблемы только открывалось в перспективе, но, чтобы получить это решение, оказалось необходимым переменить все направление анализа» [Леонтьев А.

Является ли такое выдвижение А. Н. Леонтьевым на первый план образа в системе «образ — деятельность» не только радикальным поворотом, но и отказом от постулатов деятельностного подхода? Иными словами, имеем ли мы дело с развитием концепции или ее отрицанием? Со всей определенностью можно сказать, что в данном случае речь идет о развитии концепции. Ведь сам процесс построения образа рассматривается как особая психическая деятельность, имеющая свою специфику и закономерности. Речь идет о дополнении, даже о завершении концепции, обеспечивающем ей новые возможности для ассимиляции широкого круга психологических проблем без отказа от основных постулатов, т. е. при сохранении ее целостности и оригинальности.

Но неизбежно встает вопрос, до каких пределов концепция может дополняться и развиваться, не теряя своего качественного своеобразия? Рано или поздно наступает момент, когда теория превращается или в эклектический набор несовместимых принципов, или в совершенно новую теорию, отрицающую постулаты прежней. В любом случае для сохранения теорией своей жизнеспособности и эвристично- сти необходимо указать на разумные границы ее применимости. Такой границей для общепсихологической теории деятельности весьма вероятно станет проблема межчеловеческих отношений и тесно связанная с ней проблема творчества (аргументацию см.: Смирнов С. Д., 1993).

В последней из известных нам работ, посвященных перспективам деятельностного подхода в современной психологии, В. А. Лекторским проанализированы основные возражения, выдвигавшиеся против такого пути построения единой материалистической методологии психологии, как деятельностная парадигма [Лекторский, 2004]*.

Всего он сформулировал три таких возражения против деятельностной парадигмы, которые используются ее противниками с целью доказать, что такая парадигма — это уже дело истории, а не современного этапа психологии.

Третье обвинение (о втором чуть позже) автор статьи считает вполне серьезным: это обвинение в антропоцентризме, в понимании человеческой деятельности как преобразующей в смысле переделки природы и проектирования социальных процессов. «Если понимать деятельность как создание таких предметов, которые как бы полностью подконтрольны человеку, в известном смысле являются его простым продолжением, тогда, действительно, этот подход становится синонимичным технократическому проекту» [Лекторский, 2004, с. 10]. Но у Маркса было и иное исходное представление о деятельностном подходе — как о само- становлении субъекта, что шло от всей немецкой классической философии. Маркс наиболее глубоко отразил суть европейской цивилизации: создавая человеческие предметы, человек в деятельности творит самого себя. Но в его концепции есть и другая мысль — это не создание предметов по запечатлению в них самих себя, а совместное взаимодействие партнеров по труду, когда оба они изменяются в процессе коммуникации в совместной деятельности. Это также идея активности субъекта, по-разному затем представленная в разных вариантах развития субъектно-деятельностного подхода и принципа активности в психологии познания и личности в отечественной психологии.

Важнейшей здесь представляется идея рассмотрения деятельности как квазиестественной. Деятельность можно рассматривать как естественный процесс, но, ставшая традицией и воспроизводимая в культуре, она сказывается квазиестественным образованием, поскольку в ней естественные (природные) и искусственные процессы (надындивидуальные, культурогенные) сложнейшим образом сочетаются. И современная социальная ситуация, и современная экологическая ситуация существенным образом ограничивают возможности искусственного вмешательства человека в биологические и социальные процессы.

Деятельностный подход в разных своих вариантах развивался в целевой направленности на снятие дихотомии субъективного и объективного. С точки зрения концепции постмодернизма (о чем мы будем говорить позже, в параграфе о постмодернистской стадии развития пауки) основным должен стать другой вопрос: «Как возможно “Я” (если оно возможно)?» И поскольку постмодернисты отвечают отрицательно («Я» в современном мире невозможно), здесь уже отсутствует категория деятельности. Таким образом, постмодернистскую философию нельзя связывать с деятельностной методологией. В то же время ряд других современных философских концепцией, оборачивающихся лицом к «человеку в мире», по-новому (не с марксистских позиций) развивают деятельностное понимание активности человека[27].

Вернемся теперь к той группе возражений, которая была автором статьи названа второй. Это, во-первых, обвинения, выдвинутые деятельностной тематике в рамках критики конкретных теорий. Это, во-вторых, ориентировка преимущественно на индивидуальную деятельность у А. Н. Леонтьева, представления об интериоризации в схеме П. Я. Гальперина и ряд других. В первую очередь сюда можно добавить ставшее афористичным замечание В. П. Зинченко (высказанное по ходу дискуссии 1993 г.) о том, что в деятельностном подходе сознание не отпускалось с короткого поводка деятельности. Но эти возражения следует обсуждать только конкретно, применительно к определенным проблемам в той или иной их трактовке в теории деятельности и других психологических концепциях. Соотношение научных и ненаучных средств в этом аспекте не может быть предметом данного пособия. Научные же споры продолжаются в учебниках, на конференциях, в трудах последователей и оппонентов деятельностного подхода. Они не могут быть завершены, пока деятельностный подход продолжает развиваться как методология реальных психологических исследований.

В завершение же параграфа приведем мысль В. Лекторского о том, что претензии на создание некоторой «Единой теории деятельности» бессмысленны в силу вариативности деятельностного подхода не только в прошлом и настоящем, но и в будущем. Развитие же деятельностной парадигмы возможно именно при включении в сферу анализа тех феноменов, которые были установлены в не-деятельностных подходах (феноменологии, аналитической философии сознания и аналитической философской психологии, когнитивной психологии).