В чем специфика познавательного отражения?

Взгляды Фейербаха по данному вопросу будут интересовать нас .прежде всего с точки зрения их значения для критики современных противников материалистической теории отражения, причем не только тех, кто полностью отрицает эту теорию, но и тех, кто пытается ограничить сферу применения ее и всячески оспаривает за ней статус всеобщей истины материализма.

Теория отражения есть материалистическое решение основного вопроса философии об отношении сознания к материи, мышления к бытию, есть ответ на «другую сторону» этого вопроса: «как относятся наши мысли об окружающем нас мире к самому этому миру?» [И, стр. 283].

Вопрос этот специфичен для человеческого отношения к миру, поскольку человек есть единственное существо, обладающее мышлением в собственном смысле. Установление этого факта имеет важное значение, хотя одной его констатации, конечно, еще недостаточно, точно так же, как недостаточно для материалистического понимания истории одной констатации того, что люди должны есть и пить, чтобы быть в состоянии «делать историю». Главное состоит в том, чтобы понять указанный основной факт во всем его значении и объеме, предоставив ему то место, которое ему по праву принадлежит.

Утверждением, что человеческое существо отличается от других существ способностью мыслить, высказывается на первых порах только то, что человек обладает этим свойством так же, как он имеет ноги, руки и т. д., тогда как вопрос о мышлении как таковом, об этом особом свойстве остается еще открытым. И тем не менее, если мы будем исходить из того, что мышление мы нахд- дим только у человеческого существа, в то время как другие существа характеризуются отсутствием мышления, мы будем иметь фактический отправной пункт для дальнейшего исследования вопроса.

Фейербах делает точкой исхода этот фактический отправной пункт, когда анализ мышления ставит на почву рассмотрения отношения человека и природы:

/ «Мое учение или воззрение может быть поэтому выражено в двух словах: природа и человек..., в котором природа делается личным, сознательным, разумным существом» [37, стр.

Несомненно, Фейербах выступает здесь продолжателем материалистического наследия, главенствующей традиции материалистической мысли, которая с самого начала своего возникновения пыталась понять мышление как предикат, как свойство материального существа, и анализу мышления предпосылала анализ материального субстрата и, что еще более важно, способа деятельности существ, обладающих способностью мыслить. Мысли не являются самостоятельными сущностями, независимыми от жизни конечных телесных существ. Чтобы исследовать такой феномен, как мышление, нет нужды отрываться от материального бытия, от мира природы. Наоборот, корни его лежат в реальных отношениях мыслящих существ к природе и друг к другу. Процесс мышления связан с функционированием известным образом организованной материи, с жизнедеятельностью индивидов, обладающих вполне определенной телесной организацией. |Живые люди являются производителями своих представлений и идей, своих мыслей, которые есть не что иное, как отражение независимых от них вещей, реального мира. Но это значит, что вопрос о мышлении специфичен для человеческого отношения к миру, к природе, и что, следовательно, в способе бытия человека кроется тайна мышления.

Но Фейербах пошел дальше — это следует подчеркнуть—традиционной для материализма констатации связи мышления с человеческим существом, — настолько далеко, насколько можно было идти, оставаясь, в общем и целом, на позициях созерцательного материализма. Фейербах высказал идею о том, что человек есть родовое существо, что позволило ему приблизиться к раскрытию принципиального отличия человеческого отра-

т

жения от животного отражения, отличия, состоящего в том, что человек есть единственное существо, способное к мыслительному отражению, будь оно величайшей истиной или величайшим заблуждением.'Фейербах выдвинул положение об универсальности человека, состоящей в том, что человеческое существо — опять же единственное из всех — способно вступать в отношение со всем космосом и становиться свободным, преодолевая ограниченность, связанность животного отношения к природе.

Правда, последнего шага — понимания того, что родовая деятельность человека есть прежде всего его трудовая материально-производственная деятельность, практика — Фейербах не сделал, оставшись на позициях «теоретика», абсолютизировавшего теоретическое отношение человека к миру в качестве исходного истинно человеческого. Этот шаг сделал только Маркс.

Поэтому на вопрос: в чем состоит решающее отличие человека от животного? Фейербах дает следующий ответ: «в сознании в строгом смысле этого слова», ибо «сознание есть отличительный признак совершенного существа». Основная специфика человеческого отражения действительности состоит, по мнению Фейербаха, именно в том, что оно обладает сознательным характером. Пели познание в смысле самоощущения, в смысле восприятия и даже распознавания внешних вещей по определенным явным признакам свойственно и животным, то сознание в самом строгом смысле имеется лишь там, где субъект способен понять свой pod, свою сущность. Таким субъектом является человек и только человек, но человек не как один из животных видов, а как родовое существо.

Таким образом, решая вопрос о том, как наши мысли об окружающем нас мире относятся к этому миру, Фейербах не ограничивается тем, что на место мышления ставит человека, но идет дальше к раскрытию того, благодаря чему человек является субъектом мышления, т. е. познавательного отражения. При таком подходе сам вопрос получает несколько иную формулировку: как человек познает действительный мир? Иными словами, Фейербах ставит вопрос не о том, можно ли вообще отражать мир, а о том, какое существо и почему способно к познавательному отражению, и отвечает: только то существо, которое делает своим предметом свой собственный род, или —и это есть лишь другое выражение того же самого — относится к самому себе как к наличному живому роду, может познавать также род прочих вещей, т. е. способно познавательно отражать действительный мир.

Животное, правда, тоже отражает. Гусеница, например, отличает «это» растение от других растений и никогда не «перепутает» их.

Эту мысль Маркс выразил следующим образом: «Животное непосредственно тождественно со своей жизнедеятельностью. Оно не отличает себя от своей жизнедеятельности. Оно есть эта жизнедеятельность. Человек же делает самое свою жизнедеятельность предметом своей воли и своего сознания. Его жизнедеятельность — сознательная. Это не есть такая определенность, с которой он непосредственно сливается воедино. Сознательная жизнедеятельность непосредственно отличает человека от животной жизнедеятельности. Именно лишь в силу этого он есть родовое существо. Или можно сказать еще так: он есть сознательное существо, т. е. его собственная жизнь является для него предметом именно лишь потому, что оно есть родовое существо» [1, стр. 565—566].

Мышление, согласно Фейербаху,— главный, но не единственный отличительный признак человека. «Человек отличается от животного вовсе не только одним мышлением... Разумеется, тот, кто не мыслит, не есть человек, однако не потому, что причина лежит в мышлении, но потому, что мышление есть неизбежный результат и свойство человеческого существа... Человек не есть отдельное существо, подобно животному, но существо универсальное, оно не является ограниченным и несвободным, но неограниченно и свободно, потому что универсальность, неограниченность и свобода неразрывно между собою связаны» [30, стр.

Точно так же неограниченным является и предмет познавательных стремлений человека, или, употребляй выражение самого Фейербаха, только неограниченное существо «может сделать космос своим предметом». Разумеется, здесь не имеются в виду те животнообразные формы человеческой жизнедеятельности, которые уходят в глубь первобытных времен, ибо, как писали Маркс и Энгельс, между человеком, который отличался от барана «лишь тем, что сознание заменяет ему инстинкт, или же,— что его инстинкт осознан», и человеком, у которого «сознание в состоянии эмансипироваться от мира и перейти к образованию «чистой» теории» [5, стр. 30] — дистанция огромного размера.

Известно, что человек есть единственное существе/, которое не только способно постигать истину, но и заблуждаться. Не следует ли отсюда, что человеческое сознание в силу своей относительной самостоятельности может и не быть отражением объективной действительности? Наш интерес к этому вопросу вызван отчасти тем, что в современной философской литературе обнаруживается целое течение, которое утвердительным ответом на него начинает свой поход против материалистической теории отражения. Как раз феномен заблуждения и используется современными противниками материалистической теории отражения в качестве основного аргумента, долженствующего доказать полную неистинность или, по крайней мере, ограниченность приложения данной теории. Представители этого течения идут и дальше п утверждают, что даже истинное мышление, если не все, то во всяком случае истинные суждения о прошлом, будущем, возможности и т. п. не являются отражением, ибо нет вне мышления ничего, что они отражали бы. Такое, по их мнению, абсолютно беспредметное, и все же истинное мышление невозможно объяснить из принципа отражения.

Однако уже Фейербах показал продуктивность принципа отражения, положив его в основу своего исследования именно различных форм человеческого заблуждения. При этом он прекрасно понимал, что разрешить проблему заблуждения можно лишь исходя из материалистического положения о первичности бытия и вторич- ности сознания и что, напротив, эта проблема совершенно неразрешима на основе идеалистического тезиса о тождестве бытия и мышления.

Даже такой крупный представитель принципа тождества бытия и мышления, как Гегель, видел его несовместимость с феноменом заблуждения и в иелях сохранения этого принципа вынужден был поступиться проблемой заблуждения. Гегель, понятно, не отрицал существования заблуждения и считал, что оно означает нетождественное™ с вещами, т. е. что ложное является иным, нежели то, что есть; но то, с чем, по его мнению, несовместимо наличие заблуждения, так это—признание тождества бытия и мышления универсальным принципом, и поэтому оно (заблуждение) должно быть устранено предварительно, в процессе «феноменологической» работы духа. Здесь, на переходе от «Феноменологии духа» к «Логике», мы и узнаем об исчезновении действительного субъекта познавательного процесса (человека), о том, что нет больше противоречия между субъектом и объектом и о том, что субтективное знание является одновременно объективным, вернее, окончательно и полностью истинным. Теперь «субъективное движение» открывает «объективное движение», не изменяя его, ибо отношение между субъектом и объектом больше не изменяет ни субъекта, ни объект. История прекращается, и на смену ей приходит вечное «органическое движение» понятия внутри самого себя. Полное и окончательное разрешение противоречия между субъектом и объектом выступает у Гегеля как истинный исходный пункт его концепции тождества бытия и мышления, в которой предмет выступает как мысленный предмет, а субъект как сознание или самосознание, или, вернее, предмет выступает только как абстрактное сознание, а человек только как самосознание. В связи с этим Маркс делает следующее критическое замечание. «Подобно тому как абстрактное сознание — в качестве какового рассматривается предмет — есть в себе только один из моментов самосознания, полагающего свои собственные различия, так и в качестве результата всего этого движения получается тождество самосознания с сознанием, абсолютное знание, или такое движение абстрактного мышления, которое направлено уже не вовне, а совершается уже только внутри самого себя, т. е. в качестве результата получается диалектика чистой мысли» [1, стр. 627].

Эти слова Маркса перекликаются с высказыванием Фейербаха в «Основных положениях философии будущего» о том,] что в мышлении как таковом человек составляет тождество с самим собой, ибо здесь ему ничто не противоречит: он здесь одновременно судья и сторона, ибо нет критического различения между предметом и мыслью о нем. Противоречие между субъектом и объектом, которое, по верному замечанию Фейербаха, является всеобщим противоречием (и условием) человеческого существования, идеализм разрешает путем устранения одной стороны противоречия — объекта, а тем самым— поскольку субъект, не имеющий никакой внешней себе вещи и, следовательно, не содержащий в себе никаких границ, уже не есть действительный субъект — и другой стороны — субъекта, или, что то же, путем превращения мышления в субъект и абсолютную реальность. Не случайно поэтому, что «если мы устраним это противоречие, мы получим философию тождества, в которой умственные объекты, мысленные вещи в качестве истинных вещей оказываются также и действительными вещами. В этой философии сущность и свойства умственного объекта соответствуют сущности и свойствам ума, или субъекта, следовательно, в ней субъект уже не ограничен и не обусловливается вне его находящейся материей, противоречащей его сущности» 'J30, стр. 167].

Фейербах считал, что концепция, согласно которой мысленные вещи в качестве истинных вещей являются также и действительными вещами, не имеет ничего общего с материалистической теорией отражения. Последняя исходит 'из критического различения между предметом и мыслью о нем, из того, что внешний мир, внешние объекты существуют не в нашем уме, а сами по себе, вне нашего сознания и независимо от него. Иными словами,

Фейербах отстаивает тот общематериалистический принцип, который больше всего ставится под вопрос современными критиками теории отражения.

Если классический представитель философии тождества пытался навсегда покончить с заблуждением, чтобы придать тезису о тождестве бытия и мышления универсальное значение, то современные противники материалистической теории отражения или начисто отрицают принцип отражения, или ограничивают его, дабы оставить место заблуждению. Основное их заблуждение заключается в том, что они проблему заблуждения превратили или в вопрос о правомерности принципа отражения вообще, или в вопрос о степени применимости его, тем, что отказываются признать отражением или все мышление, иліи такую мысль, которая, по их мнению, не имеет наличного предмета, о котором она высказана. Тем самым человеческое отражение они вталкивают в узкие рамки адекватности непосредственного отражения животных; людей же, отстаивающих материалистическую теорию отражения, они называют не иначе, как животными материалистами. При этом к числу «животных материалистов» они относят не только Фейербаха и других представителей домарксовского материализма, но также Энгельса и Ленина.

Люди, которые ныне под предлогом защиты аутентичного марксизма ограничивают теорию отражения сферой «животного» в человеке, на словах готовы согласиться с тем, что эта теория есть ответ на «другую сторону» основного вопроса философии: «можем ли мы в наших представлениях и понятиях о действительном мире составлять верное отражение действительности?» [11], стр. 283], но только для того, чтобы свести ее к теории натуралистической копии наличного оригинала. Только в этих пределах, по их мнению, категория отражения может иметь свое место и свою область применения в теории познания. После того как из категории отражения исключены неистинные отражения, фантастические отражения, как и предвидения, этим философам, 'естественно, не остается ничего другого, кроме как доказывать, что отражение не может быть ни фундаментальной, ни одной из фундаментальных гносеологических категорий. Тем самым отрицается теория отражения как универсальная истина материализма.

Ни один философ, конечно, явно не оспаривает, что мышление выступает, так сказать, и в форме истины и в форме заблуждения; но есть такие, которые включают в отражение лишь истинные суждения о наличной действительности, выдавая при этом свою точку зрения за логическое следствие из материалистической постановки вопроса о познаваемости мира. Но этим упускается из виду, что в самой постановке вопроса о том, можем ли мы составлять верное отражение действительности, уже предполагается и утверждается возможность неверного отражения ее. Конечно, признавать, что только истинное суждение о чувственно удостоверяемом объекте (например, «этот стол—деревянный») является его отражением, гораздо легче, чем понять заблуждение (ложное) как отражение. Объяснить последнее намного труднее, чем превратить эту свою неспособность в довод, согласно которому понимание заблуждения как отражения (например, какой предмет отражают понятия «Пегас», «кентавр», «бог» и т. д.) противоречит самому понятию «итражение» по определению, ибо отражение необходимо предполагает существование не только отражающего (в данном случае, мышления, представления, понятия), но и его предмета, отражаемого.

Если одни противники теории отражения признают отражением только истинное суждение о наличной действительности, то другие идут дальше и утверждают, что она несостоятельна даже и как теория истинного суждения. «Все мы,— пишет загребский философ Г. Петрович,— повседневно высказываем истинные суждения, в истинности которых нисколько не сомневаемся, хотя невозможно сказать, что они отражают. Отрицательное суждение существования, например, истинно, если нет того, что оно отрицает. Разве можно интерпретировать такое суждение как отражение объективной действительности? Что отражает суждение: «Нет кентавра» или суждение: «Нет круглого квадрата»?... Л что отражают суждения о прошлом, будущем, возможности, невозможности? Теория отражения, очевидно, несостоятельна и как теория истинного суждения» [58, стр. 31].

Автор воображает, что он ставит такие вопросы, на которые теория отражения не может дать ответа и поэтому, видите ли, вынуждена расписаться в собственном бессилии. Вся аргументация автора по сути дела сводится к тому, что «невозможно сказать» или «трудно сказать», что отражают отрицательные суждения существования, суждения о прошлом, будущем, возможности.

Весьма возможно, что Г. Петрович и всерьез убежден, что он «повседневно высказывает истинные суждения» ни о чем, однако действительно «невозможно оказать», чтобы его высказывания против теории отражения могли выдержать критику только потому, что они основываются на убеждении в возможности абсолютно беспредметного мышления, мышления ни о чем.

Прежде чем утверждать, будто возможны истинные суждения ни о чем, следует доказать, возможно ли мыслить ничто, мыслить немыслимое. «Ничто, — писал Фейербах,— есть безусловно чуждое мысли и разума понятие. Ничто никак нельзя помыслить, потому что мыслить— значит определять, как это заявляет сам Гегель. Следовательно, если бы можно было помыслить ничто, то оно оказалось бы определенным, следовательно, оно уже не было бы больше ничто; поэтому правильно говорилось: у не сущего нет никаких предикатов. Не может быть никакой науки о не сущем... Мышление может мыслить только существующее, так как оно само есть существующая реальная деятельность» [29, стр. 88—89J.

Стало быть, всякое мышление — включая отрицательные суждения существования, суждения о прошлом, будущем, возможности и т. п. — есть мышление о нечто, и, следовательно, отражение. Отсюда, согласно Фейербаху, можно извлечь следующее поучение и правило для всех философов, занимающихся исследованием вопроса об отношении мышления к бытию вообще, вопроса об объекте того или иного сознания в частности. Когда ты не можешь сказать, что отражает та или иная мысль, «то будь по крайней мере так скромен, чтобы признать твою ограниченность твоей, не делать твоих границ границами других» [44, стр. 289] или даже теории.

Когда вопрос решен в принципе, главная задача и вместе с тем основная трудность заключается в том, чтобы, исходя из этого общего принципа, в каждом отдельном случае найти свое нечто. В этом отношении — а об этом свидетельствует история философии от Платона до наших дней — наибольшую трудность для философов представлял ответ на вопрос:              что отражает ложное

мышление?

Фейербах исходил из того, что * предмет ложного и предмет истинного мышления — это не два различные предмета, а один и тот же предметоИбо для него различие между сущностью и видимостью не служит основанием различения двух миров: сверхчувственного, куда относилась бы сущность, и чувственного, где царствовала бы видимость, но это различие само оказывается в пределах чувственной сферы. Поэтому он и мог понять, что «мистик исследует те же предметы, что и обыкновенный сознательный мыслитель, но действительный предмет представляется мистику воображаемым, а воображаемый— действительным» [39, стр. 120].

; Различие между истиной и заблуждением вытекает из того, что истинное мышление постигает истину о предмете способом, соответствующим сущности действитель-, ного, тогда как заблуждение не сообразуется с ней. Другими словами, научное мышление раскрывает сущность явлений, или основные определяющие факторы, связывающие различные явления в определенные целостные структуры, тогда как ложное сознание отражает только внешние, видимые стороны действительности. Заблуждение, т. е. ложное отражение предмета, согласно Фейербаху, имеет место, во-первых, тогда, когда видимость абсолютизируется и выдается за сущность; во- вторых, когда отрицают чувственную видимость и, обнаружив ее, вместе с этой видимостью отбрасывают также и истинную сущность чувств, что находит свое крайнее выражение в превращении сущности, отличной от кажущейся сущности, в существо другого рода, совсем отличное существо, т. е. в подмене чувственных реальностей выдуманными существами. В конечном счете, думает Фейербах, источник и тайна всех человеческих заблуждений— в разрыве, разладе между чувственностью и мышлением. Открыть эту тайну и свести заблуждение к его источнику — значит понять заблуждение в его истинности и снять его(

Надо сказать, что особое недовольство у современных противников теории отражения вызывает тот фей- ербаховский тезис, согласно которому заблуждение есть «неравенство» с сущностью предмета, именно потому, что оно есть «равенство», вернее, адекватное отражение

определенной позиции человека, проявления его сущности при известных условиях, или, что является другой стороной того же самого, ложное отражение действительного мира. Именно исходя из этой теории Фейербах показал, что величайшее заблуждение человечества, каким является религия, есть отчужденный образ действительной человеческой сущности и что «бог, религиозный идеал, есть... всегда человеческое существо; но при этом так, что множество свойств, принадлежащих действительному человеку, от него изъято; он не все человеческое существо; он только нечто от человека, нечто, выхваченное из всего целого, «афоризм» человеческой природы» [37, стр. 777], «зеркало человека»'[39у стр. 95].

/На анализе одной, именно религиозной формы общественного сознания Фейербах сумел показать и доказать, что все человеческое сознание есть отражение действительного мира./ После того, как Фейербах показал, что «всякий бог есть существо, созданное воображением, образ, и притом образ человека, но образ, который человек полагает вне себя и представляет себе в виде самостоятельного существа» [37, стр. 701], только невежественные в философии люди могут требовать от сторонников теории отражения показать им того бога, который отражен в понятии «бог», и того коня, который отражен в понятии «Пегас»...

Спор о том, является ли все наше мышление отражением действительного мира, а тем самым и спор об истинности и универсальности материалистической теории отражения, Фейербах считал нужным решать не путем придумывания всякого рода хитроумных вопросиков и выдвижения нелепых и абсурдных требований, а по существу.

Впрочем, коли об этом зашла речь, для Фейербаха не представляло бы каких-либо трудностей показать на примере приведенного нами рассуждения Г. Петровича, что заблуждение есть отражение и при этом весьма адекватное. Было бы достаточно поставить перед Г. Петровичем вопрос: считаете ли вы, что упреками в адрес материалистической теории отражения вы высказываете свое действительное отношение к этой теории? Если нет, тогда ваше мышление не связано с вами, и, следовательно, противником теории отражения следует считать вовсе не вас, а ваше мышление... А если да, то тогда вы должны признать, что ваше рассуждение отражает, и еще как! — ваше враждебное отношение к теории отражения, ваше поразительное незнакомство с азбучными истинами материализма. Таким образом, сказав А, т. е. признав себя противником теории отражения, вы должны будете сказать и Б, т. е. признать, что ваше мышление, независимо от того, сомневаетесь ли вы в его истинности или нет, является отражением весьма реальной позиции весьма реального, «весьма телесного» существа.

Но «трудно сказать», более того, «невозможно сказать», в какой холодный пот повергло бы философов, усматривающих в отрицательном отношении к теории отражения показатель творческого подхода, если бы Фейербах предложил им еще один «догматический» вопрос: признаете ли вы, что вне нас существуют вещи и что наши ощущения являются их образами?

Если нет, тогда ваше рассуждение о том, что мышление не есть отражение, последовательно, но тогда вы не материалисты, а тем самым и не марксисты, и не имеете никаких оснований выдавать себя за таковых.

Если да, тогда ваше рассуждение о том, что мышление не есть отражение, лишено элементарной последовательности и находится в прямом противоречии с истиной, выработанной всем развитием материализма, а именно, что нет ничего в мышлении, что оно не почерпало бы из чувственного контакта человека с вещами, т. е. что мысль, дух, разум по содержанию не говорят ничего другого, кроме того, что говорят чувства. Быть материалистом и быть сторонником теории отражения — это одно и то же. С точки зрения материализма, нет иного пути разрешения познавательной проблемы, кроме .как на основе принципа отражения.

j'. Тезис Фейербаха, согласно которому не мышление определяет собою бытие, а бытие — мышление, имел фундаментальное значение для понимания им мышления как отражения. Из того, что бытие определяет мышление, следует, что мышление не может быть чем-либо иным, как отражением бытия, ибо нелепо думать, что бытие может определять его к чему-то абсолютно отличному -и отрешенному от него. На первый взгляд, может показаться необычным, как в рамках такой теоретической позиции, согласно которой бытие определяет сознание, может вообще существовать проблема ложного сознания, причем именно ложного сознания об этом же бытии. Если бытие обусловливает сознание, если последнее есть его «отражение», тогда оно как будто может быть только таиим, каким является бытие и, следовательно, не может быть ложным./

Фейербах увидел эту проблему, но, не поняв общественной природы человеческого бытия, не мог дать ей настоящего решения.! Однако в своей попытке свести,— как он выражался, — все сверхъестественное — через посредство человека — к его истинной сущности он высказал по этому вопросу целый ряд соображений, которые вошли в содержание марксистского воззрения на мир. Одним из важнейших .положений, выработанных им в ходе критики религии кай извращенного отражения истинной человеческой сущности, является тезис, согласно которому субъект отражения отражает предмет в меру своей сущности и свою собственную сущность. В объекте, подчеркивал Фейербах, обнаруживается сущность человека; и иакой бы объект мы ни познавали, мы познаем в нем и нашу собственную сущность. Его положение, что в существе бога объективируется собственная сущность человека и что перед сознанием человека встает лишь то, что лежит позади него (сознания), имеет принципиальное значение для обоснования универсальности принципа отражения., И тот, кто не понимает этого, волен, конечно, оспаривать или ограничивать материалистическую теорию отражения, но причислять себя к материалистам он не имеет никакого права.

Фейербах, ,как мы видим, шел .путем, отличным от того, какой предлагают нам противники теории отражения, прекрасно понимая, что последовательное проведение материализма в том, что мы теперь называем гносеологией, требует объяснения всех форм и продуктов человеческого мышления из принципа отражения. Заблуждение, а также мышление о том, что было, и о том, что будет, одним словом, любое мышление он понимал как отражение бытия, совершенно правильно считая, что только взяв за точку исхода принцип отражения, можно научно решить вопрос об источнике и направленности •роцесса познания, а тем самым и основной вопрос философии в пользу материализма. Ибо противоположная точка зрения, согласно которой сознание есть не отражение материального мира, а некая самостоятельная сущность, есть не что иное, как дуализм, независимо от того, есть ли это явный дуализм или дуализм, вырастающий на почве отождествления бытия и мышления. Фейербах считает, что мышление, где бы оно ни существовало, существует только как отражение бытия: отражение есть сущность и закон сознания вообще. А то, что является законом для сознания вообще, есть закон и ДЛЯ мышления 'В более узком смысле, сколь бы истинным или ложным оно ни было: «Мысль выражается только в образах» [39, стр. 110].

і Фейербах считает, что признание первичности бытия и вторичности мышления, т. е. признание первичности оригинала и вторичности «копий» является ключевым положением теории отражения; и, напротив, отрицание первичности бытия делает совершенно беспредметной эту теорию как материалистическое решение вопроса об источнике, возможности и границах познания. Именно здесь проходит демаркационная линия между материализмом, с одной стороны, теологией и идеализмом,— с другой. В действительности, где все течет только естественным порядком, копия следует за оригиналом, образ — за вещью, мысль — за предметом, но в сверхъестественной, причудливой сфере теологии оригинал следует за копией, вещь следует за образом... Это как раз значит: сначала мы познаем, мыслим мир, а потом он начинает существовать реально; да он существует лишь потому, что его помыслили, бытие есть следствие знания или мышления, оригинал есть следствие копии, сущность есть следствие оібраза» [36, стр. 442].

Раскритикованный Фейербахом идеалистический тезис, согласно коему «сначала мы познаем, мыслим мир, а потом он начинает существовать реально», воспроизводится, как мы видели, современными противниками теории отражения, в частности в их утверждении, что предвидение не есть отражение. Фейербах, правда, не занимался специально проблемой предвидения, но он решил вопрос в принципе. Сформулированный им тезис, что нознание всегда есть познание чего-то, а именно действительного мира, дает основу и для ответа на вопрос: является ли предвидение отражением? Кто дает отрицательный ответ на этот вопрос, должен ответить на другой: является ли предвидение познаниему и если да,

то познанием чего оно является? Здесь возможны только два ответа: что предвидение есть познание действительного мира, или же что оно есть мышление о ничто. Последний ответ основывается на метафизическом, причем грубо метафизическом, понимании отношения прошлого, настоящего и будущего, т. е. на таком понимании, согласно которому будущее не дано в настоящем в какой-либо форме, а есть то, что должно прийти после «окончания» настоящего. Трудно представить себе что- либо менее согласующееся с диалектическим способом мышления. Что же касается первого ответа, он имплицирует признание всякого мышления, в том числе и мышления о будущем, отражением и, следовательно, признание первичности бытия без каких-либо оговорок.

Фейербах -с порога отвергал то карикатурное понимание, которое не признает бытия без мышления, т. е. бытия, не тождественного мышлению.] «Вообще бытие для нее (философии Фейербаха. — Я. Э.) есть первое, но не бытие в смысле гегелевской логики, которое через категорию непосредственности оказывается тождественным с мышлением, а бытие в человеческом понимании, бытие, гарантированное только чувством, бытие, которое, как я выразился в другом месте, есть предмет бытия, т. е. то, о чем я знаю лишь тогда, когда я есть» [33, стр. 391].

На место того мышления, которое в философии Спинозы фигурирует как «мышление бога», Фейербах ставит отражение, употребляя термин «мышление» для обозначения только высшей формы отражения, свойственной и специфичной для человека, m котором природа делается личным, сознательным, разумным существом».

/Отсюда вытекает: признание абсолютной первично'-" сти «бессознательного существа природы» по отношению к мыслящему существу и тем самым мышлению — так как мышление является его неотъемлемым предикатом—есть существенная первичная научная предпосылка материалистической теории отражения. Без существования «бессознательного существа природы», /или, .употребляя выражение Якова Бёме, ..«мрачной стороны природы», не было бы и ее познавательного освещения, а следовательно, и теории такого освещения. .

/В самом вопросе о том: «как относятся наши мысли об окружающем нас мире к самому этому, миру?» —

имеется утверждение, что мышление есть отношение. Познавательное отражение, как и всякое другое отражение, есть отношение, или, как сказал бы Маркс, мое сознание есть также мое отношение к моей среде, и как таковое оно (отношение) предполагает существование того, что вступает в отношение — отражаемого п отражающего. Это отношение, как и всякое другое отношение человека к вещам, предполагает некоторое расстояние от того, к чему приходят, и это расстояние нужно в отношении перейти. Переход, по мнению Фейербаха, возможен только, если ему предшествует некоторая основа пли почва, на которой человек уже стош, так сказать, до всякого проникновения в другие существа (а «все, что существует, есть существо, независимо от того, рассматривается ли оно как субстанция, личность или как- нибудь( иначе» [39, стр. 47—48]); т. е. до всякого отношения к вещам человек как существо вместе с тем должен находиться в изначальном соприкосновении с той основой, на которой стоят все вещи, в силу которой все существа и он сам есть то, что есть. Такой основой является бытие, или природа. Этим отвергается точка зрения, которая заранее фиксирует человека ка.к субъекта, существующего где-то вне бытия, тогда кан, с другой стороны, берет бытие только в качестве объекта и лишь затем постфактум связывает их актом познаният«Толь- ко если мы отмежуем мышление от человека, если мы будем его фиксировать как нечто самостоятельное, возникнут мучительные, бесплодные и неразрешимые для этой точки зрения вопросы: каким образом мышление приходит к бытию и объекту? Ибо, если взять мышление как нечто самостоятельное, т. е. отмежевать его от человека, оно окажется вне всякой связи и сродства с миром» [30, -стр. 199].

На этом основывается фейербаховский ответ на вопрос: ка.ковы члены рассматриваемого нами отношения? Самый простой и самый обычный ответ на этот вопрос: бытие и мышление. У Фейербаха это — природа и человек: «Я ведь определенно на место бытия ставлю природу, на место мышления — человека», «т. е.,— как заметил Ленин, выписывая это высказывание,--не абстракцию, а конкретное» [13, стр. 64].'

В этом положении выражена и сила и слабость фей- ербаховской позиции. Слабость вытекает из того, что предмет познания рассматривается независимо от практической деятельности, а человек и его отношение к объекту понимаются независимо от его общественных отношений; другими словами, из того, что гносеологическое отношение рассматривается не как общественное отношение, а как отношение изолированного индивида.

‘ Важное значение для преодоления идеалистической и создания истинно материалистической концепции субъекта познания имело отстаивание Фейербахом того, что субъектом познавательного отражения является действительное и цельное человеческое существо, а не разум, взятый в абстрактном смысле, как способность, вырванная из полноты его (человека) реального существования. «Только реальное существо познает реальные вещи; где мышление не есть субъект для самого себя, но предикат действительного существа, только там мысль тоже не отделена от бытия... Что же касается изолированного, в себе замкнутого мышления, мышления без чувству без человека, вне человека, то это абсолютный субъект, который для другого не может и не* должен быть объектом; именно потому, и несмотря на все напряжения, такой субъект никогда не найдет перехода к объектуу к бытию» [30, стр. 199—200].

Вопрос об отношении мышления к бытию Фейербах, как видим, ставит и решает в системе «природа — человек», где мышление как отражение есть отношение, вернее, одно из отношений человека к своей среде, т. е. к окружающему миру, к природе.

Но отражение как отношение необходимо предполагает существование как того, кто относится, так и того, к чему относится, отражающего и отражаемого, в данном случае, человека, отражающего действительный мир в своих представлениях и понятиях, и отражаемого — самого действительного, чувственного мира, .понятие которого «заключается уже в характерном выражении: бытие вне нас» [39, стр. 236].

Последние слова — если, конечно, «вне нас» понимается в «собственном смысле», т. е. в смысле первичности,— имеют принципиальное значение для интересующего нас вопроса. Ибо там, где человек 'больше не имеет никакого предмета вне себя, там для него уже исчезло различие между мышлением и бытием, субъектом и объектом, чувственным и нечувственным, и материя для него уже не имеет значения «реальности и, следовательно, границы мыслящего разума, но тем самым, как правильно отмечает Фейербах, мышление выходит из своей имманентной, своей собственной границы, «поглощая» все бытие вместе с человеком. Человек спер-ва превращается в «сознание», а мир — в «предмет», благодаря чему все многообразие человеческого отношения к миру сводится к отношению «сознания» к «предмету». Или более точно: так ка,к субъектом делается не действительный человек как таковой, а только человек in abstracto, абстракция человека, сознание, то предмет может быть только абстрактной вещью, вещыо абстракции, а не действительной вещью. Таким образом, спекулятивное единство бытия и мышления как якобы «типичнейших противоположностей» оказывается не чем иным, как отношением мышления к самому себе. «В самом деле, если даже мышление или понятие будут определены как единство противоположных определений, то ведь снова эти определения — простые абстракции, мысленные определения, следовательно, опять-таки тождества мышления с самим собой, только разнообразные формы того тождества, от которого исходят, как от абсолютной истины» [30, стр. 196].

Тезисом, что «другое», которое противопоставляет се бе мышление, отличается от него не на самом деле, не реально, абсолютно исключается принцип отражения.

Каким же образом, спрашивает Фейербах, человек доходит до захвата мышлением достояния бытия? И отвечает: путем отождествления представления с самим предметом, образа с самой вещью, бытия с мышлением. В результате такого отождествления вместе с действительным бытием, бытием вне мышления, исчезает объект познавательного отражения, а вместе с ним и человек как субъект, отражающий мир на основе представления о цели и результатах деятельности.