Ряд тезисов консервативных историков и мемуаристов объективно служат стремлению империалистических идеологов предать забвению или принизить важнейшие факторы победы СССР. Среди этих тезисов, преимущественно в крайне консервативной литературе, по-прежнему распространено суждение об определяющем влиянии климатических и ипых естественных условий на исход битв под Москвой, Сталинградом и в целом — Восточного похода. Встречаются утверждения о том, что «вермахт столкнулся с примитивным врагом в виде снега, тумана и грязи», что мороз под Москвой в 1941 г. достигал 45—50°71. Нелепости присутствуют и в трудах некоторых умеренных консерваторов. Так, по мнению К. Д. Брахера, поражение вермахта вызвано тем, что «расширение германского жизненного пространства на гигантские завоеванные территории принесло неожиданные результаты»72. Но почему это оказалось «неожиданным»? На каком основании автор включает эти территории в «германское пространство»? Тезис о природных факторах как главных и даже единственных причинах исхода того или иного сражения или войны в целом ненов. Известно, например, расхожее суждение об оттепели, будто бы спасшей Новгород в 1238 г. от орд Батыя73. Пытаясь оправдать поражение в России, Наполеон говорил: «Мы жертвы климата». В свою очередь, участник похода 1812 г. А. Коленкур иронизировал: «Неудачи объясняются только климатом» 74. На Наполеона ссылаются многие крайние консерваторы, и даже на... Ф. Шиллера, который в своей неоконченной трагедии «Димитрий» полагал, что «русское пространство» было «проблемой отношения (Западной.— А. М.) Европы к России». По мнению Г. Бюхелера, в Восточной Европе «пространство господствует над обоими другими традиционными факторами военного искусства — силами и временем» 75. Ложное утверждение о «неожиданно обрушившейся суровой зиме на Востоке» как причине «немедленного прекращения всех крупных наступательных операций и перехода к обороне» впервые увидело свет в директиве ОКВ № 39 от 8 декабря 1941 г.76 Историки-демократы с полным основанием отмечают, что тезис консерваторов о «естественных причинах» применительно ко второй мировой войне был широко использован еще фашистской пропагандой77. Отвергая тенденциозный тезис о климате и пространстве как главных причинах победы СССР, научная критика не сбрасывает со счетов эти факторы. Едва ли можно отрицать, что пространство СССР сыграло очень важную роль, особенно в первые месяцы Великой Отечественной войны, когда впезапность нападения позволили вермахту одерживать победы, пока не вступили в полную силу решающие преимущества Советского Союза. Напомним в этой связи известные суждения В. И. Ленина, который неоднократно подчеркивал, что огромные просторы России явились одним из условий победоносного исхода гражданской войны и краха военной интервенции. Например, в речи на беспартийной рабоче-крестьянской конференции 6 августа 1919 г., сравнивая положение Советской Венгрии и Советской России, он говорил, что «нас спасала и спасает громадность территории, между тем как Венгрия слишком мала для того, чтобы дать отпор всем своим врагам» 78. В концепции историков-консерваторов необходимо отвергать не само по себе констатирование естественных условий, а нарочитое их подчеркивание, ложное утверждение о «внезаппо» обрушившихся осени, зиме и т. д. Теоретически вопрос о ведении военных действий на чужой территории на рубеже 30—40-х годов XX в. не представлял никаких сложностей. Еще за сто лет до этого А. Жо- мини писал: «Войны, вдали от своего отечества, подвергают армию большим опасностям». И наоборот: ...если говорить в чисто военном отношении», «армия, действующая в своем отечестве, на своем театре, которого все препятствия, как естественные, так и искусственные, в ее пользу и в ее власти, где все ее движения свободны и подкрепляемы страной, народом и властями, может ожидать от того больших выгод» 79. Дело не в особенностях Восточноевропейского театра военных действий, будто бы неожиданно раскрывшихся перед пришельцем. Все сводится к авантюрности фашистских руководителей. Об этом пишут в новых своих трудах и некоторые историки из ФРГ. Так, В. Бертольд сообщает не о зиме, а о немецкой армии, которая «не имела зимнего обмундирования». ОКВ, чтобы выправить положение, пошло даже на преступные меры. Г. Дриммель, например, сообщает приказ ОКВ — отнимать у советских военнопленных зимнюю одежду, что для пленных «означало верную смерть» 80. Пожалуй, ни одному другому объяснению причин поражения вермахта не свойственны столь грубые отступления от логики и этики, как тезису о «шансе». Консерваторы единодушно отстаивают его с первых послевоенных лет до наших дней. Б. X. Лиддел Гарт, отвечая на вопрос, почему Гитлер потерпел поражение в России, утверждал: «Если бы он вошел в Россию как освободитель, а не как завоеватель, его путь был бы более ровным»81. Спустя 30 лет В. Хаупт лицемерно упрекает «германское руководство» в том, что опо «упустило возможность при помощи справедливой политики сделать дружественным население оккупированных областей». Ссылки на единичные факты, на «материалы» фашистской пропагапды, в частности на фотоспимки тех жалких спектаклей, которые должны были, по замыслам Геббельса, изобразить встречу местным населением «германских освободителей» 82, никак не могут служить основой тезиса. Он несостоятелен и в методологическом отношении. Исходя из ложного предположения о возможной поддержке оккупантов со стороны более или менее значительных групп населения, его авторы принимают единичное за всеобщее. С наукой несовместимо обобщение на основе единичного факта. Коллаборационизм отдельных отщепенцев не может характеризовать позицию целого парода. Не случайно такая методология сопровождается наибольшими искажениями. Так, грубейшим образом преувеличивается численность «армии» изменника А. А. Власова. Г.-А. Якобсен говорит лишь о тысячах таких добровольцев. Г. Раух упоминает лишь дивизию и несколько батальонов, расчетливо использованных ОКВ вне советско-германского фронта. К. Д. Брахер подчеркивает «ничтожную как военную, так и политическую цепность этих формирований СС». По мнению Б. Бонвеча, «армия» была призраком83. Если принять во внимание условия вербовки военнопленных в антисоветские формирования фашистов, то понятие «добровольческий» — искажение фактов. Не случайно авторы трехтомника «Вторая мировая война» пишут о том, что «военнопленных силой принудили служить в вермахте». По мнению К. Хильдебранда, порочность расовой «теории» фашистов, их стремление к мировому господству создали «основу крушения третьей империи... раздули пламя сопротивления противника, и без того обладавшего огромной силой». Г.-А. Якобсен приходит к выводу о том, что «задача Германии вбить клин между населением и системой» в СССР была невыполнимой, поскольку «противоречила нацистской идеологии и намерениям Гитлера». Ряд консерваторов лавирует. Так, по мнению И. Гоффмана, первоначально оккупантов «если и не приветствовали, то, по крайней мере, встречали без ненависти» 84. Б. Бонвеч ставит перед западными историками вопрос: если «русский шанс» был на самом деле, то «как же удалось режиму (Советскому государству.—* А. М.) на фронте и в тылу мобилизовать население, которое действовало с огромным напряжением сил?» И далее: «отсут- стиле энтузиазма у населения» в защите социализма «не подтверждается источниками», социалистическая система была «одним из факторов победы»85. Тезис имеет свою предысторию. Ставку на «внутриполитические изменения в СССР», как известно, делали сами фашисты86. Фашистских лидеров упрекали в утрате «шанса» еще во время войны представители буржуазной оппозиции87. В секретной памятной записке «Будущее германского господства в России» штурмбанфюрер СС Г. Вирзипг (конец августа 1942 г.) писал: «Мы должны вновь разжечь гражданскую войну между белыми и красными, прежде всего в тыловых областях, позднее также на Востоке... Одна часть русских должна воевать против другой. При огромной протяженности новой империи на Востоке только так можно сохранить незаменимую немецкую кровь». Призывая воспользоваться принципом Древнего Рима «разделяй и властвуй», «перенять английский колониальный опыт», Г. Вирзинг требовал организовать «непрямое господство», «самопорабощение» 88. Расчеты фашистов оказались несостоятельными — в СССР не было почвы для профашистской деятельности89. Так, председатель одного из акционерных обществ, входящих в ИГ Фарбениндустри, Р. Ридль в своем реферате о «дебольшевизации и дерусификации восточного пространства» суть «русского вопроса» понимал так: «Мы вообразили себе, что большая часть русских солдат станет приветствовать нас как освободителей. Действительное положение вещей совершенно иное... ненависть против чужих, завоевателей, разрушителей русского государства»90. Вайцзекер же писал Риббентропу от 28 апреля 1941 г.: «...то, что мы военным путем победоносно продвинемся до Москвы и дальше, представляется мне само собой разумеющимся. Но я сомневаюсь, что мы смогли бы использовать достигнутое против... сопротивления (населения СССР.—Л. М.). Я не вижу в русском государстве оппозицию, которая примкнула бы к нам, чтобы служить нам. Мы должны будем, по всей вероятности, считаться с дальнейшим существованием советской системы в Восточной России и в Сибири и с возрождением враждебности уже весной 1942 г. Путь к Тихому океану оставался бы закрытым. Нападая на Россию, мы лишь сделаем войну более длительной, отнюдь не приближая ее окончание»91. Характерны также свидетельства ряда участников минувшей войны. У. Альвенслебеп записывает в свой дневник 19 июля 1941 г. после беседы с местными жителями на Украине: «Перспективы восстания против советской системы, вопреки распространенному среди нас миению, вряд ли могли существовать... тотальная победа над Россией едва ли возможна». В свою очередь, Г. Гудериан отмечал в ноябре 1941 г.: «О настроении русского населения можно было судить, между прочим, по типичным высказываниям одного старого царского генерала, с которым мие пришлось в эти дпи вести беседу в Орле. Он сказал: „Если бы вы пришли 20 лет тому назад, тогда мы встретили бы вас с воодушевлением. Теперь, однако, уже слишком поздно. Мы как раз стали оживать, а вы пришли и отбросили нас иа 20 лет, так что мы снова должны начать все сначала. Сейчас мы боремся за Россию, и в этом мы едины4192. Ряд историков ФРГ и других стран Запада непосредственно обращаются к проблеме единства советского общества военных лет. Некоторые из них, по существу, открыто выступают против тезиса консерваторов о «шансе». Так, А. Мишель подчеркивает, что «вопреки надеждам захватчиков даже после первых неудач мятежи не вспыхнули ни среди населения национальных окраин, ни среди крестьян. Победы же еще больше сплотили единство русского народа и его руководителей» 93. «Никогда, даже в самые мрачные часы Великой Отечественной войны,— писал П. Гостони,— советские люди не теряли надежды разбить Гитлера» 94. Заметим кстати, что один из руководителей СДПГ — Г. Шмидт недавно подчеркнул: «Наивно рассчитывать, что с помощью экономических мер СССР можно будет поставить на колени»; его народ обладает колоссальными возможностями, огромным чувством любви к своей стране и сорвет «любые попытки иностранцев восторжествовать над ним» 95. Должны быть отвергнуты представления о том, что будто население СССР поднялось на борьбу не против агрессоров и оккупантов вообще, а лишь против их жестоких приемов. Этот вымысел отрицают многие. Так, бывший генерал вермахта Г. Киссель подчеркивает: «Так же, как в XVII в., когда отряды народного ополчения под руководством Минина и Пожарского выступили на борьбу против врага России, и как в 1812 г.— в ответ на вторжение Наполеона, в 1941 г. с самого начала войны весь народ поднялся на оборону»96. В оценке позиции народа Гитлер и его окружение повторили ошибку своих предшественников, в частности Наполеона, о котором А. Жомини писал: «Верно оценивая храбрость русских войск, он не столь верно оценил дух и энергию народа» 97. Жестокость фашизма толкала самых мирных людей на самоотверженную борьбу. Но все же она была лишь дополнительным фактором в развитии партизанской борьбы. Основные же источники движения лежат значительно глубже, они находятся в недрах самого народа, в идеалах социализма98. «Германский террор лишь ускорил рост движения Сопротивления»,— пишут М. Барч и его соавторы ". Представляются ценными суждения отдельных историков об участии в войне гражданского населения 10°. «Складывается впечатление о корабле,— пишет французский историк Р. Жиро,—все пассажиры которого без различия классов кают в бурю стали моряками и не считали, что только экипаж должен бороться, чтобы достигнуть берега» 101. JI. Грухманн подчеркивает, что «весь русский народ сплотился в оборонительной борьбе против германских агрессоров» 102. «Героическое сопротивление Красной Армии германскому вторжению воодушевило широкие массы рабочих и интеллигентов»,— подчеркивает Ю. Браунталь 103. В трехтомнике документов и материалов «Вторая мировая война» показано, как немецко-фашистская группа армий «Север» натолкнулась на оборонительную линию, которую воздвигли на рубеже Луги рабочие Ленинграда. «С начала августа здесь работали миллион человек — рабочие, интеллигенты, служащие, студенты, женщины и дети,— с ожесточенным упорством стремясь отрыть противотанковые рвы, заложить мины, соорудить проволочные заграждения. Мужественно выстояли они под огнем противника. Это отчаянное сопротивление стоило немцам 75 тыс. жизней и прежде всего дало руководству городом время для подготовки обороны. Несмотря на невыразимые страдания осажденных, которые были обречены на холод, голод и многие бомбардировки, мужество жителей Ленинграда... оставалось несокрушимым» 104. Тезис о подчинении классового национальному в идеологии и политике СССР военных лет имел распространение и в предыдущие десятилетия. П. Карелл, например, вслед за Геббельсом 105 писал в своей «Выжженной земле»: «Лозунг „Отечественная война14 убеждал красноармейцев сильнее, чем старый тезис о защите мировой революции». В изучаемый период усилились попытки объяснить победу СССР обращением ВКП(б) к традиционному патриотизму. Известное внимание партии к воспитанию армии и населения на героических традициях русского и других наро дов СССР консерваторы пытаются представить в виде отказа от революционной идеи106. В. Ринге утверждает: «Единственное в мире государство, вышедшее из большевистской революции, убеждает в том, что рефлекс национального самосохранения мог оказать на массы гораздо более сильное воздействие, чем революционные идеи и целеустановки. Не во имя революции, а во имя России объявил Сталин „отечественную войну11, распустил Коминтерн...» 107. Социальная основа таких суждений вполне очевидна. В гносеологическом же отношении в них налицо неумение или нежелание отделить главное от второстепенного, назвать коренной источник победы СССР. Большинство консервативных историков в провозглашении отечественной войны, роспуске Коминтерна и других мероприятиях ВКП(б), отнюдь не противоречащих ее генеральной линии, находят некий «самоотказ большевистского режима от своей сущности» 108 или «мимикрию ВКП(б)». По мнению JI. Грухманна, «отечество трудящихся... придало себе вид национального государства» 109. «Национальным государством» СССР был и до этого, но и в противоборстве с фашизмом он отстаивал не только свою независимость, но и свободу других народов, будущее мира, социального прогресса мо. Консерваторы тенденциозно рассматривают «русско- национальные мотивы» в пропаганде, в изменении текстов Государственного гимпа СССР и Военной присяги, учреждении гвардии, новых орденах, связанных с военной историей России и Украины, в введении офицерских званий и новой формы одежды военнослужащих. При этом они идут на явные искажения 1П. Так, П. В. Фабри утверждает, будто патриотизм в СССР во время войны «вытеснил марксизм-ленинизм». Одностороннюю картину рисует П. Гостони: «В эти ужасные летние месяцы не было больше темы интернационализма, социализма, партийной идеологии, но были величественные образы русской национальной истории: Александр Невский, Суворов, Кутузов» 112. В соответствии с требованиями науки исследователь должен был бы обратиться к документам тех лет, в которых он без труда обнаружил бы прямые подтверждения того, что в СССР отнюдь не отреклись от традиций Великого Октября, что население по-прежнему руководствовалось заветами В. И Ленина. П. Гостони же ссылается лишь на песню «Священная война», которую он называет «настоящим народным гимном». Во время войны в советской публицистике были допущены некоторые националистические ошибки, в частности в работах И. Эренбурга. ВКП(б) подвергла их открытой критике пз. П. Гостони игнорирует это, в то же время тенденциозно приписывает советской пропаганде полный отказ от классовых понятий «фашисты» и замену их понятием «немцы» 114. Некоторые консервативные историки в своих нападках на ВКП(б) упрекают партию в оставлении классовых позиций, отождествляют все дореволюционное в России с царистским, относя, например, гвардию к «царским традициям» 115. Но задолго до ее учреждения в СССР гвардия перестала быть институтом исключительно монархическим. Достаточно напомнить Национальную гвардию французской революции, Красную гвардию, не говоря уже о том, что Советская гвардия по своей сущности принципиально отличалась от царской гвардии. Так же догматически многие консерваторы противопоставляют национальное интернациональному. Марксисты-ленинцы, будучи интернационалистами, всегда решительно осуждали любые проявления национального нигилизма116"117. Другое дело, что свойственный сталинизму разрыв между словом и делом нашел свое проявление в годы войны и в этой сфере общественной жизни Советского Союза. Усиление пропаганды военно-патриотических традиций в годы войны было вполне естественно. Это сыграло положительную роль, в чем нельзя не видеть заслуги ВКП(б). Но трактовать эту пропаганду вне связи с национальными чувствами народов — значит покидать позиции науки. Народы СССР отличаются высоким уровнем национального сознания. Показательно в этой связи сообщение П. Гостони. «Нападение на СССР,— пишет он,— разбудило патриотизм русских во всем мире». Автор показывает, как многие русские эмигранты просили принять их в ряды Красной Армии для защиты Родины 118. Необходимо отметить, что некоторые немарксистские историки, подчеркивая наличие у советских людей «чрезвычайных сил», которые коренились в национальных чувствах русских и других народов СССР 119, тем самым оставляют беспочвенным тезис о «русском шансе». Некоторые историки обнаруживают выражение патриотизма лишь в одном из выступлений Сталина 1931 г.120 Но большевикам всегда было присуще чувство патриотизма, и об этом они заявляли еще в знаменитой работе В. И. Ленина «О национальной гордости великороссов». В литературе ФРГ можно встретить объективные оцен- КЙ советского патриотизма. Как «новая идеология интеграции н мобилизации масс» он возник задолго до войны, отмечает близкий к либералам историк Г. Симон. «Общесоветская любовь к Родине», к интернациональному Отечеству всегда была связана, подчеркивает он, с «прославлением революции, рабочего класса и социалистического строительства» 121. С ложным тезисом о подчинении классового национальному некоторые консерваторы связывают решение о роспуске Коминтерна. Как известно, в 1943 г. ИККИ пришел к выводу, что «организационная форма объединения рабочих, избранная первым конгрессом Коммунистического Интернационала, отвечавшая потребностям начального периода возрождения рабочего движения, все больше изживала себя по мере роста этого движения и усложнения его задач в отдельных странах и становилась даже помехой дальнейшего укрепления национальных рабочих партий» 122. На это указывал еще VII конгресс Коминтерна в 1935 г. В условиях войны необходимо было устранить все препятствия в развитии сотрудничества различных социально-политических сил. Историки рассматривают решение Коминтерна лишь в рамках истории СССР, его внешней политики, третируют зарубежные коммунистические партии, называя их «агентами Москвы». Отдельные авторы утверждают, что ВКП(б) в связи с роспуском Коминтерна якобы покинула позиции интернационализма. В трудах ряда авторов мы находим и реалистические оценки проблемы. Так, К. Брахер полагает, что с «роспуском Коминтерна цели СССР не изменились». По мнению А. Хилльгрубера, роспуск Коминтерна «устранил главное препятствие в отношениях между Советским Союзом и западными державами». Ю. Браунталь пишет, что роспуск Коминтерна был призван «освободить коммунистические партии от неприязни к ним как агентам чужеземной власти». По существу, они принимают некоторые важные аргументы из постановлений Президиума ИККИ о роспуске Коминтерна 123. Г. Раух в своей упоминавшейся работе отмечает, что обращение ВКП(б) к национальным традициям, роспуск Коминтерна «не означали принципиального изменения большевизма», это «лишь сообщило ленинизму дополнительные силы» 124. В немарксистской историографии представлены и трезвые суждения о социализме и советском строе, о Коммунистической партии в годы Великой Отечественной войны. «Русский солдат,— по мнению бывшего генерала вермах-г та Г. Гота,— упорно боролся», потому что «не хотел возвращения царских времен», потому что фашизм «уничтожал завоевания революции» 125. Социализм выдержал и военные испытания, пишет французский либеральный историк И. Тротиньон. «В 1917 г. тяготы войны привели к крушению царизма; наоборот, вторая мировая война усилила советский строй. Отныне он получил доказательства своей прочности и эффективности» 126. А. Мишель считает, что «победа еще больше сплотила единство русского народа и его руководителей» 127. Опыт Великой Отечественной войны «показывает,— читаем в коллективном труде «Сравнительное исследование политических систем»,— что политическая структура (в СССР.— А, М.) является достаточно гибкой, чтобы путем централизации всех решающих процессов, непреклонного сосредоточения всех ресурсов на определенных самых важных направлениях преодолеть действительный или предполагаемый кризис, угрожающий системе» 128. В Постановлении ЦК КПСС «О 80-летии Второго съезда РСДРП» было подчеркнуто: «В суровые годы Великой Отечественной войны партия выступила вдохновителем и организатором всенародной борьбы против немецко-фашистских захватчиков. Под ее руководством советские люди одержали всемирно-историческую победу» 129. Те или иные стороны этого важного вопроса получили отражение в трудах некоторых историков. Сравнительно полнее они представлены в книге Р. Лоренца. ВКП(б) отмечает он, приобрела в годы войны положительный опыт, получили развитие рациональные формы ее работы с массами. Местные государственные органы и функционеры получили определенные полномочия самостоятельно принимать решения, которые они использовали для политической мобилизации населения. Рост Коммунистической партии также способствовал сближению политического руководства с населением 130. Похожей точки зрения придерживается А. Мишель, который, хотя и ошибочно полагает, что в военные годы ВКП(б) в какой-то мере отказалась от марксизма-ленинизма, в целом же положительно отзывается о ее деятельности. «Партия сумела равномерно распределить тяготы войны и побуждать каждого лучше работать... Советский народ научился трудиться в тяжелых условиях, надеяться в несчастье, строить в боях. Не только ппкто не получал скандальных прибылей от национального несчастья,— об обществление экономики не позволяло этого,— но п осуждали тех, кто не нес своей доли национального бремени, будь то жертва оккупации, солдат на фронте или трудящийся тыла... Коммунистическая партия полностью слилась с русской нацией, чтобы руководить ею и вести ее в бой». Д. Макмурри, один из немногих в консервативпой литературе, пытался, по существу, противопоставить идеологию марксизма-ленинизма идеологии фашизма. С полным основанием показывает он, что идеология социализма в отличие от идеологии фашизма «уверенно предлагала в существенных чертах картину будущего... время работало на нее». В этой идеологии «расовые факторы не играли никакой роли», что придавало партии особую силу. Заслуживает внимания суждение П. Гостони об общей роли ВКП(б) в войне. «Населению стало ясно, что такая победа, как под Сталинградом, могла быть достигнута пе только русской храбростью, но и благодаря организаторскому таланту Коммунистической партии» 131. В новой литературе распространен старый тезис о численном превосходстве Красной Армии над вермахтом и его союзниками. Так, по утверждению 3. Вестфаля, в 1944 г. СССР имел семикратное превосходство в силах. JI. Грух- манн заявляет об одиннадцатикратном превосходстве в пехоте, семикратном — в танках, двадцатикратном — в артиллерии 132. В действительности же соотношение сил и средств СССР и фашистского блока в начале 1944 г. равнялось по личному составу 1,3: 1, по орудиям и минометам — 1,7: 1, танкам и штурмовым орудиям — 1: 1,03, боевым самолетам — 3,3 : 1 133. Характерно, что консервативные историки и мемуаристы, как правило, избегают говорить о соотношении сил Красной Армии и вермахта после поражений советских войск летом-осенью 1941 г., когда превосходство было на стороне фашистов. Некоторые из упомянутых историков утверждают, будто СССР обладал «чудовищным материальным и численным превосходством» 134. Лишь немногие из них берут на себя труд обратиться к фактам. В. Ринге, например, верно подчеркнул, что население Германии и зависимых от нее стран (по его данным — 260 млн) сильно превышало население СССР135. Д. Эйхгольц показал, что 194 млн советских граждан противостояло 283 млн человек, населяющих Германию вместе с Австрией (76 млн), союзные с нею европейские государства (78 млн), оккупированные ими Францию, Бельгию, Нидерланды, Люксембург, Данию, Норвегию, Польшу, ЧСР, Югославию, Албанию, Грецию (вместе — 129 млн) 136. Ряд консервативных историков тенденциозно преувеличивают долю военнослужащих в общем числе человеческих жертв СССР 137. В действительности эта доля составляет примерно половину, по другим данным — две трети ,38. Г.-А. Якобсен неправомерно противопоставляет «беспощадное боевое использование людских масс советским руководством» «бережливому введению в бой людей при большом боевом применении материальных средств англо- американским» 139. По вине главным образом Сталина потери Красной Армии были на самом деле очень велики. Но Г.-А. Якобсен не учитывает других обстоятельств. Империалисты западных держав накануне войны помешали создать систему коллективной безопасности, позволили агрессорам сначала разгромить поодиночке большинство государств Европы, а затем напасть на СССР. Они же задержали открытие второго фронта. В результате возникло крайне несправедливое распределение военных усилий внутри антифашистской коалиции. В то время как СССР в 1941 — 1945 гг. сковывал главные силы фашистских войск, западные державы накапливали необходимые силы и средства и свободно выбирали время, образ и место своих действий. СССР был лишен такой возможности, по крайней мере в 1941—1942 гг. Иными словами, империалистам в некоторой степени удалось добиться желаемого: пусть СССР и Германия убивают друг друга. Коммунистическая партия, создавая Красную Армию, руководствовалась ленинскими идеями бережного отношения к жизни людей. Выступая на VII Всероссийском съезде Советов, В. И. Ленин подчеркивал: «...слишком дорога для нас цена крови наших рабочих и солдат...», мы «заплатим за мир ценой тяжкой дани ... лишь бы сохранить жизнь рабочих и крестьян» 140. К сожалению, эти гуманистические принципы осуществлялись в годы войны непоследовательно. Получившие распространение в 30-е годы атмосфера нетерпимости, вражды, подозрительности, злоупотребления властью, репрессии не исчезли с началом войны. Все это грубо противоречило идеалам социализма, увеличивало цену победы, и без того неимоверно высокую. В новейшей литературе усилилась реалистическая тенденция, свойственная прогрессивной буржуазной военной историографии еще в прошлом веке. А. Жомини среди источников военной победы исключительное значение придавал моральному духу армии. Он писал: «Никакая такти ческая система не может обеспечить победы, если нравственное состояние армии дурно». Побеждают «войска, воспламененные за свое дело». В ряду «сильных средств к воспламенению армии и облегчению ее успехов» на первое место автор ставил «причину войны, драгоценную воинам», т. е. цель войны 141. По мнению французского историка М. Мурена, Красная Армия «продемонстрировала верность строю... она осознавала, что ведет справедливую войну... Она доказала свою сплоченность, несмотря на различие ее бойцов: украинцев, сибиряков, бурят, туркмен, атеистов, христиан и мусульман. Даже в лагерях военнопленных немцы не могли заставить советских бойцов отказаться от их общей Родины» 142. Сравнительно широко представлены объективные суждения о морально-боевых качествах, проявленных советскими бойцами в первые месяцы войны. П. Гостони в выводах из главы «Внутреннее состояние Красной Армии в 1941 г.» своей книги «Красная Армия» — подчеркивает: «Несмотря на неудовлетворительное вооружение и снабжение, ошибки руководства, поражения, лишения и нравственное напряжение, красноармейцы сражались за свою Родину, как правило, упорно и ожесточенно. Не было случая, чтобы целые участки фронта прекращали сопротивление, вспышки паники почти всегда удавалось погашать». Имея в виду моральный дух советских солдат, И. Дек одну из глав своей книги «Дорога через тысячи смертей» не случайно назвал «Только мертвые русские не стреляют». Он рассказывает о «чрезвычайном сопротивлении» советских войск в районе Смоленска, «города, перед которым все завоеватели на своем пути к Москве вынуждены были останавливаться». Интересны замечания П. Гостони о моральном состоянии советских солдат в битве под Москвой. «Зима была суровой не только для немцев, но и для русских. Но они знали, что в 20—25 километрах за их позициями лежит столица. „Велика Россия, но отступать некуда — позади Москва!14 — было их лозунгом» 143. Преобладает, однако, тенденция оценивать боевые качества советских воинов вне их политических целей. Авторы книги «Война на Кавказе», например, пишут: «Советский солдат, как везде на Восточном фронте, так и на Кавказе, показал себя упорным и выносливым противником. Он был стойким в обороне, упрямым в наступлении, невзыскательным в своих потребностях» 144. Некоторые историки и мемуаристы уделяют внимание роли коммунистов в армии, особенно политических работ- пиков. В историографии ФРГ сохранилась фашистская трактовка проблемы. «Основа» сопротивления Красной Армии «лежит, несомненно, в позиции большевистских комиссаров, которые с пистолетами в руках принуждают солдат к борьбе, пока они не будут уничтожены»,— утверждает Н. фон Белов 145. Но есть и сравнительно объективные взгляды. Так, П. Карелл открыто выступает против «недооценки и поношения как еретика политического комиссара Советских Вооруженных Сил... Если в начале войны его роль еще могла быть сомнительной, то начиная с Курской битвы он раскрылся и все больше выступал как человек, которого войска и командование войск ценили и уважали». Отвергая мнение о комиссарах как «погонялах и политических фанатиках», осуждая «роковой приказ» ОКВ о немедленном расстреле пленных политработников, Карелл подчеркивает: «В действительности комиссары представляли собой политически надежных, активных людей, стоявших по своему общеобразовательному уровню выше среднего красного офицера... Наряду с их политическим образованием они были также очень хорошо образованы в военном отношении, чтобы быть в состоянии взять на себя военное командование в случае выхода из строя командира... Корпус политических комиссаров, естественно, состоял из твердых, преданных режиму людей, которые были в большинстве случаев душой сопротивления, часто побуждая войска к борьбе всеми средствами, но, как правило, они не щадили при этом и своей жизни» 146. Принимая в принципе эту оценку, необходимо сделать некоторые замечания. Считая роль военных комиссаров в начале войны «сомпительной», автор явно паходится в плену тех «заблуждений и фальсификаций», которые он справедливо критикует. К реалистическим оценкам Карел- ла роли комиссаров близки наблюдения швейцарского историка Э. Бауэра. «В войсках,— пишет он,— члены партии, которые не составляли большинства, были обязаны подавать пример. Кандидатами в члепы партии принимали лишь тех солдат, которые под огнем проявляли свои военные доблести» 147. Великая Отечественная война показала, отмечают авторы советского многотомного труда «Международное рабочее движение», что военная организация стоящего у власти рабочего класса превзошла во всех отношениях военную организацию фашистских государств 148. Некоторые стороны этой проблемы получили верное освещение в отдельных ранних трудах западногерманских мемуаристов и исследователей149. Эта тенденция несколько усилилась. Так, В. Бертольд показывает, что «воздушная война на Востоке» по сравнению с боевыми действиями в предшествующих походах вермахта «была иной». «Борьба шла на очень низких высотах, часто прямо над землей, противники сближались друг с другом до 30 метров. Испытанные на Западе пилоты... часто оказывались несостоятельными да Восточном фронте, фронте одиночных бойцов. Фактически не только качество советских самолетов, улучшенное в очень короткие сроки, но и мастерство советских пилотов удивительно выросли. Наиболее выдающиеся союзнические летчики-истребители второй мировой войны были не англичане и не американцы, а русские. Генерал-майор Иван Н. Кожедуб одержал воздушную победу над 62 немецкими противниками, полковник Александр И. По- крышкин —над 50 (фактически над 59-ю.— А. М.); другие 47 советских пилотов добились от 30 до 50 воздушных побед» 150. Некоторые историки делают более широкие обобщения. Без эффективной организации армии, отмечают авторы книги «Русский фронт», СССР проиграл бы войну. «Но русские сумели найти правильный способ действий в сложившейся обстановке. Они делали все возможное и стойко держались до конца, когда все казалось потерянным». Ссылаясь на оценку одного немецкого генерала, авторы подтверждают, что «русские были первоклассными солдатами». Ряд историков высоко отзываются о советской полководческой школе, о «первоклассном и энергичном специалисте» Г. К. Жукове 15Любопытны записи последних дней существования фашистской империи в недавно опубликованном в ФРГ дневнике Геббельса: «Передо мной книга о генеральном штабе (Красной Армии.— А. М.) с описанием жизни и портретами советских генералов и маршалов. При чтении этой книги легко обнаружить среди прочего то, что мы в прошлом упустили. Эти маршалы и генералы чрезвычайно молоды, почти не старше 50 лет. Они имеют за плечами богатый опыт политико-революционной деятельности, убежденные большевики, исключительно энергичные люди... В большинстве своем — это сыновья рабочих, сапожников, мелких крестьян». Даже Геббельс сравнивая их с немецко-фашистскими фельдмаршалами и генералами, пришел к выводу о превосходстве советского генералитета 152. Пытаясь скомпрометировать идеи защиты социалистической Родины, консервативные историки и мемуаристы высокие морально-боевые качества советских воинов выводят из «фанатизма». Заметим, что и современных своих политических противников реакционные идеологи третируют как «фанатиков» 153. Ряд историков-консерваторов позволяют себе считать Смоленское сражение «памятником геройства советских и германских солдат» 154, не понимая, что храбрость защитника Отечества — это высшая добродетель, храбрость захватчика — злодейство. Готовность же советского военнослужащего идти на смерть ничего общего с фанатизмом не имела. Он был обусловлен, как считал Ленин, «героическим сознанием самопожертвования всем для общего дела — освобождения трудящихся» 155. Консервативные историки и мемуаристы, как правило, пишут о подвигах, совершенных советскими воинами лишь в экстремальных условиях: боец закрыл своим телом амбразуру дота; летчик, не имея иного выхода, пошел на таран, паправил свой самолет в колонну танков и автомашин. Советская историография и публицистика, отнюдь не преуменьшая величия геройства одиночек, на первый план выдвигают коллективный героизм частей, соединений. Это — длительный и тяжелый ратный труд миллионов солдат и офицеров в условиях предельного напряжения духовных и физических сил. Именно такой труд В. В. Маяковский назвал чернорабочим ежедневным подвигом. Составной частью наиболее распространенной в консервативной историографии концепции поражения Германии и победы СССР является попытка преиуменыпить вклад Советского Союза в разгром фашистского блока и преувеличить вклад США и Англии 156. Делается это чаще с помощью формулы умолчания. Часть историков с той же целью отождествляют различные по значению военные операции советских войск и войск США, Англии. В число поворотных пунктов в ходе войны включаются в подавляющем большинстве операции западных союзников. Событиям на советско-германском фронте придается меньшее значение, чем событиям на других — второстепенных фронтах. Так, в книге Г. Шульца по истории Германии первому периоду второй мировой войны (сентябрь 1939 — июнь 1941 гг.) отведено место в три раза большее, чем последующим периодам, связанным с участием в войне СССР. В главе «Крах на всех фронтах» трехтомника «Вторая мировая война» лишь один из семи разделов посвящен советско-германскому фронту, а высадку в Нормандии составители книги без достаточных на то оснований определяют как «удар, который должен был повлечь за собой конец нацизма», что будто бы с высадкой «Для угнетенных пародов Европы наконец пробил час освобождения». О Красной Армии сообщается лишь, что она «в июне 1944 г. начала большое летнее наступление». Масштабы действий движения Сопротивления тоже пытаются связать с открытием второго фронта. Так, К. Д. Брахер заявляет, что «после вторжения во Францию 6 июня 1944 г. повсюду поднялось движение Сопротивления, рухнула система сателлитов, Финляндия и Румыния стали искать перемирия» 157. Вопреки мнению автора, эти события развернулись до вторжения и прежде всего под влиянием побед Советских Вооруженных Сил, успех самого десанта в Нормандии в значительной степени был обусловлен действиями Красной Армии, сковавшей на своем фронте большинство вражеских сил и средств. Победа в войне на Тихом океане и в Азии часто также относится на счет США, как будто и не было разгрома миллионной Квантунской армии Красной Армией. «Американцы решили исход войны в Азии»,— утверждает Г.-А. Якобсен 158. На первый план часто выдвигается в этой связи атомная бомбардировка Хиросимы и Нагасаки, которая, как известно, не вызывалась военной необходимостью. Тенденциозно внимание многих историков к объявлению германским правительством войны США159. К. Д. Брахер верно полагает, что и «после вступления в войну США и Японии политический центр тяжести войны оставался в Европе... Главным врагом оставался Гитлер». Автор резонно считает, что время, в течение которого «противник истощал себя в кровопролитной наступательной борьбе на еще отдаленных театрах военных действий, США использовали для мобилизации своих намного превосходящих резервов». Антисоветские убеждения не позволили Брахеру четко сказать, что такие возможности предоставил Соединенным Штатам Советский Союз 160. Восстановлению истины о роли СССР и США в минувшей войне в известной мере способствуют факты и суждения, которые были приведены некоторыми историками на конференции в Штуттгарте. Представление о недостаточной военной мощи США в первые годы войны не так ошибочно, как может показаться, считает Г. JI. Вайнберг. Оружие, которое с тяжелым сердцем американцы извлекли из складов летом 1940 г., чтобы продать его Англии, было произведено во время первой мировой войны; вплоть до 1943 г. американские солдаты обучались в большинстве своем на этом оружии. В этих условиях немецко-фашист ское руководство, подчеркивает автор, не видело большой воеппой опасности со стороны США161. Некоторые историки говорят о равном вкладе СССР и США, воздерживаясь, однако, от анализа по существу. По мнению Г.-А. Якобсена, силы Советского Союза и США обеспечили разгром Германии162. Подчас автор приводит сведения, которые могут произвести впечатление на неподготовленного читателя. Так, он сообщает о зарубежной дислокации в 1944 г. сухопутных сил США. 50% войск были расположены в Западной Европе, 17% — на Средиземноморском театре, 26%—на Тихоокеанском, остальные — в Африке, на Среднем Востоке, в Китае, Бирме, Индии, странах Карибского бассейна 163. Однако эти цифры отпюдь не показывают, как соотносятся силы СССР и США, используемые против главного врага — Германии, как велики часть армии США, активно действующей, и часть армии, просто сосредоточенной в тех или иных местах. А между тем из почти 12 млн мобилизованных в боевых действиях против Германии участвовали лишь 0,5 млн в 1942 г., около 1 млн — в 1943 г., до 2 млн — в 1944 г. и мепее 3 млн — к маю 1945 г.164 Некоторые историки подменяют вопрос о вкладе СССР в разгром фашистского блока проблемой жертв, нравственного п физического ущерба, нанесенного СССР ВОЙНОЙ. «Чтобы сорвать наглые расчеты Гитлера на мировое господство и уничтожить его тоталитарный режим, потребовались бескомпромиссная твердость Великобритании, руководимой Уинстоном Черчиллем, готовность народов Советского Союза к страданиям и мобилизация неизмеримых ресурсов Соединенных Штатов Америки»,— пишут авторы «Предыстории Федеративной Республики» 165. Трудно сказать, понимают ли они, что, отводя роль СССР «страдающего» союзника, они перечеркивают его решающий вклад в разгром фашизма. Главное внимание к понесенным Советским Союзом жертвам уделяют и некоторые историки, относящиеся к СССР и его исключительным заслугам перед человечеством с большой симпатией166. Методологическая слабость их исследований не позволяет им понять, что вопрос о людских и материальных потерях того или иного союзника еще не определяет его вклада в коалиционную победу. Поэтому отмечать лишь первое, не говоря о втором, по меньшей мере ошибочно. Верно подчеркнул в своем недавнем выступлении в Москве один из руководителей СКЮ — М. Реновица: «Советский народ понес самые большие жертвы и внес самый большой вклад в победу над фашизмом» 167. Некоторые консервативные историки пытаются оспорить концепцию решающей роли СССР168. «То, что советские ученые преувеличивают победу своей страны, своей системы, своих вооруженных сил,— пишет Г.-А. Якобсен,—... это предписывает им партия. Твердо установлено, что великая коалиция только объединенными силами смогла низвергнуть агрессора. Никто (из участников коалиции.— А. М.) без помощи других не достиг бы того, чего они добились вместе к 1945 г.» 169 Заметим, что автор свою мысль о «зависимости» советских историков повторяет более 20 лет, хотя ее несостоятельность была уже показана в марксистско-лепинской историографии 170. По существу же вопроса Г.-А. Якобсен допускает ошибку, называемую в логике потерей тезиса. Вместо того чтобы, возражая советским историкам, обратиться к сравнению соответствующих вкладов СССР и других участников коалиции, он высказывает элементарную мысль о необходимости рассматривать их общие усилия. Против этого никто не возражает, однако поставленный им вопрос о роли СССР так и остался без ответа. Ход рассуждений Г.-А. Якобсена характерен для консервативной западногерманской историографии, оказавшейся неспособной разработать методологию исследования роли того или иного участника коалиции в борьбе за общую победу. В противоположность этим ученым советские специалисты не выдвигают на первый план потенциаль- пые возможности того или иного государства— члена военного союза и тем более его собственные потери. Они принимают во внимание лишь реальные результаты его деятельности: количество вовлеченных в военные действия дивизий, продолжительность и активность действий, потери в людях и технике противника на данном фронте коалиции. Известно, что на Восточный фронт приходилось, например, от 65 до 95% всех фашистских дивизий, свыше 70% всех потерь171. На этом основании советские историки и сделали единственно верный вывод о решающей роли СССР в борьбе за общую коалиционную победу, отмечая при этом существенный вклад других членов коалиции 172. Вопрос о том, кто из союзников внес больший вклад в обеспечение военной победы над враждебными державами, Г.-А. Якобсен с легкостью необыкновенной назвал «праздпым» 173. Вопрос этот, однако, возник не в историографии, а в истории самой войны. О том, что роль госу дарств, составлявших коалицию, была неодинаковой, заявляли сами буржуазные лидеры военных лет. «Русская армия и русский народ в борьбе против нацистского нашествия выносят основную тяжесть натиска» и проявляют «несравненный героизм», говорил Ф. Д. Рузвельт. «Великие подвиги Красной Армии во время войны в Европе вызвали восхищение всего мира»,— заявлял Д. Эйзенхауэр. Г. Трумэн писал: «Советский Союз внес „великолепный вклад в дело цивилизации и свободы41, продемонстрировал „способность свободолюбивого и в высшей степени храброго народа сокрушить злые силы варварства, какими бы мощными они ни были». У. Черчилль заявлял: «Будущие поколения признают свой долг перед Красной Армией так же безоговорочно, как это делаем мы...» 174. Вопрос о роли различных государств коалиции занимал умы и сердца миллионов советских людей на фронте и в тылу. Об этом знает из первых рук и сам профессор Г.-А. Якобсен, в молодости лейтенант Восточного фронта вермахта. Разве пемецкие солдаты и офицеры не выделяли особо этот «ужаснейший фронт ужасной войны» 175. Рассуждения о «неправомерности» вопроса о роли держав в войне не выдерживает критики и в идейно-политическом отношении. Именно стремление некоторых консервативных историков, политических деятелей поставить историческую науку на службу антикоммунизма породили дискуссию. Тезис самого Г.-А. Якобсена обусловлен от- пюдь не требованиями паучного знания, а соображениями идеологическими. Однако значительная часть историков в последнее время в тон или ипой мере констатируют решающую роль СССР. Так, А. Хилльгрубер подчеркивает, что в «противоположность США и Велршобритании» СССР «один на один держал трудный фронт против Германии». Г. Хольборн с полным основанием показывает, что высадка в Нормандии войск западных союзников произошла в момент, когда большая часть немецких войск была уже уничтожена 176. Р. Лоренц, опираясь па достижения советской историографии, раскрывает общее значение боевых действий Красной Армии в 1941 — 1945 гг. «Советский Союз,— подчеркивает он,— во время всей войны нес главный груз вооруженной борьбы, на его территории — вследствие истребительной стратегии фашизма — она приняла особо варварскую форму. Наибольшая часть германской армии, также и после открытия Западного фронта, сражалась на Востоке. С середины 1941 до середины 1944 г. здесь были вве дены в действие от 190 до 270 германских дивизий; советско-германский фронт был в четыре раза более протяженным, чем Североафриканский, Итальянский и Западноевропейский вместе взятые» 177. Некоторые историки показывают всемирно-историческое значение победы СССР в Великой Отечественной войне. В. Апхведе считает, что «чрезвычайные достижения» Советского Союза в войне против Германии неоспоримы, что «СССР внес решающий вклад в разгром германского фашизма и принял на себя после войны ключевую роль в мировой политике» 178. Один из авторов книги «Русский фронт» — Дж. Дэннинган пишет, что «война России и Германии 1941—1945 гг. была самой крупной войной всех времен», другой — Д. Исби считает, что «для вермахта все фронты, кроме русского, стали второстепенными», и третий — С. Пэтрпк отмечает, что Германия «проиграла вторую мировую войну на полях СССР, а не в рощах Нормандии». Опубликовавшее книгу издательство «Арме энд Ар- мор Пресс» отмечает в аннотации на суперобложке: «Большинством западных читателей не осознан тот факт, что исход второй мировой войны был решен на Востоке, в Советском Союзе, в ходе самой колоссальной во всемирной истории военной кампании. При любом подходе к оценке масштабов и интенсивности борьбы... русский фронт был самым крупным и ожесточенным фронтом глобальной войны против стран „оси11179. С проблемой ИСТОЧНИКОВ победы органически связан вопрос о руководстве подготовкой обороны, самой войной, роли Сталина в руководстве. В ФРГ пет специальных работ об этом, хотя многие авторы различных направлений касаются вопроса, как правило акцептируя впиманпе па его негативной стороне. Складывается впечатление, что преступления Сталина и его окружения препятствуют созданию целостной картины советского руководства войной. Характерно, что в изданной в 1986 г. книге Г. Г. Шрёдера «История и структура Советских Вооруженных Сил» в перечне способных организаторов военного строительства, как и в перечне полководцев СССР, пет имени Сталина. Автор другой работы «Сталин и сталинизм» — М. Гейер, касаясь победы СССР в войне, упоминает лишь о героизме народа, но обходит молчанием роль Сталина в войне. Известный английский специалист по истории войны А. Ситон и его соавтор в книге «Советская Армия с 1918 г. до наших дней», вышедшей в 1986 г., дают в целом отрицательную оценку сталинскому руководству войной 180. Тепдонция же к восхвалению Сталина чаще обнаруживалась в зарубежной литературе первых послевоенных лет. Это связано с характеристиками, данными Сталину лидерами США и Англии в период войпы, но относилась она скорее к армии и народу СССР. Но известны другие слова У. С. Черчилля, обращенные к его единомышленникам, когда он не был связап соображениями дипломатии. «Многие годы Сталин был диктатором России,— говорил Черчилль 9 октября 1954 г. на конференции консерваторов в Блэкпуле,— и чем больше я изучаю его карьеру, тем больше поражаюсь его ужасными ошибками и полной безжалостностью по отношению к людям (очевидно, руководителям.— А. М.) и массам, с которыми он имел дело»181. В литературе 70—80-х годов аллилуйя Сталину встречается весьма редко. Такова книга «Правда о Сталине», материал и выводы которой заимствованы из советской пропаганды начала 50-х годов, инспирированной самим «мудрым вождем». Книга «защищает Сталина... великого марксиста-ленинца, вождя мирового пролетариата, победителя фашизма, создателя мощного индустриального государства и наиболее продуктивного в мире сельского хозяйства». Сталин, утверждают авторы, «не был ни диктатором, ни массовым убийцей. Вся жизнь Сталина была посвящена борьбе против эксплуататоров, бюрократов и врагов социализма» 182. Имеющиеся в советских историко-мемуарных и исследовательских трудах о войне недомолвки об ошибках, допущенных командованием, или прямые искажения часто касаются имепно оценки деятельности «Великого Полководца» 183. Эти слова из апологетической биографии Стали- па и ныне повторяются многими его охранителями. Некоторые из них тенденциозно эксплуатируют плохую изученность вопроса советскими историками. В статье Н. Андреевой читаем о Сталине: «Неповторимый среди руководителей всех времен и народов», перед которым «словно по команде вставали и ... держали руки по швам». Ее единомышленник Н. Хорев пишет: «Несомненна ... бесспорна роль Сталина в Победе... Сталин взял на себя руководство такой огромной войной, и война эта была выиграна» 184. Определение «Великий Полководец» занимает центральное место в ряду мифов о Сталине. Их живучесть объясняется тем, что в глазах многих людей имя Сталина все еще остается символом социализма, партии, Красной Армии, победы СССР, достижений советского народа 185. Эти представления должны быть отнесены к обыденному, но пе научному сознанию, хотя некоторые ученые-общество- веды и пытаются уверить в их истинности. Они тем самым оказывают вредное влияние на осмысление многих проблем не только истории, но и современного развития, т. к. застойные явления восходят к 30-летнему правлению Сталина. Мифы возникали и укоренялись в сознании по мере отхода партии от ленинских принципов демократии, по мере формирования самовластья. С середины 20-х годов мифы становятся неотъемлемой частью сталинизма, сопровождаются верноподданническими ритуалами, крайней апологетикой, обожествлением 186. Призыв военных лет «За Родину, за Сталина!» выдержан в духе патриархального культа личности. Он как капли воды похож на аналогичный «За веру, царя и отечество!». По существу, этот иризыв был одобрен самим Сталиным. Достаточно напомнить, что в выступлении по радио 3 июля 1941 г. именно он назвал ВКП(б) «партией Ленина— Сталина»187. Лозунг «За Родину, за Сталина!» многие выдают за аргумент в пользу тезиса о величии генералиссимуса. Одно заблуждение (отождествление Сталина с Отечеством) порождает другое. Однако не многие из тех, кто, защищая Родину, полагали, что защищают Сталина. Но, если много раз обманутый Сталиным народ и верил ему, это тем более подчеркивает ответственность генералиссимуса за ту неимоверно тяжелую цену, которую народ заплатил за победу. Миф держится не только как эхо мощной прошлой пропаганды. Людям свойственно забывать зло. Многие, чья молодость совпала по времени с режимом Сталина, испытывают своего рода ностальгию. Авторитет Сталина в значительной мере держался на страхе. Преступления, совершаемые Сталиным и его окружением, скрывались от населения. Лишь очень немногие знали истинное его отношение к людям. Был ли Сталин полководцем? За его плечами был опыт члена военного совета в период гражданской войны, далеко не всегда успешный. В межвоенные годы Сталин контролировал, подчас активно вмешивался в дела обороны страны. Встречаются положительные оценки военных способностей Сталина в воспоминаниях полководцев, конструкторов, хотя они и написаны в годы застоя, когда политическая конъюнктура не позволяла написать всей правды о войне. Многим мемуаристам был присущ так называемый «внутренний цензор» — стереотипы сталинистской пропаганды. Однако известные попытки Сталина обобщить опыт современной войны свидетельствуют о его неглубоких познаниях в военном деле. Ряд мемуаристов, например нарком вооружения Б. JI. Ванников, отмечают некомпетентность Сталина. Нарком приводит пример, как Сталин одобрил массовое производство устаревших пушек и пистолетов-пулеметов с некачественными дисками188. Не имея о предмете удовлетворительного представления, «вождь» тем не менее безапелляционно принимал единовластное решение. Часто это имело для народа и армии пагубные последствия. Сталин не обладал основными качествами полководца: высокая профессиональность, глубокий и гибкий подход к решению того или иного стратегического вопроса, умение опереться на мнение коллектива специалистов, использовать разногласия в лагере противников и разгромить их по частям. Он оказался не в состоянии верно изучить противников, психологию и способности их полководцев, их намерения. В письме писателю В. Д. Соколову Г. К. Жуков подчеркнул: «Особо отрицательной стороной Сталина на протяжении всей войны было то, что, плохо зная практическую сторону подготовки операции фронта, армии и войск, он ставил совершенно нереальные сроки начала операции, вследствие чего многие операции начинались плохо подготовленными, войска несли неоправданные потери, а операции, не достигнув цели, затухали» 189. Вполне естественно, пе «полководческий гений» Сталина, а советский солдат принес победу нашей стране 190. Изучая роль Сталина в Великой Отечественной войне, ряд ученых ФРГ не без оснований обращаются к ближайшей предыстории войны. Они подчеркивают влияние репрессий Сталина и его соучастников против свыше 40 тыс. командиров Красной Армии. Эти политические убийства превратили, по их мнению, армию в «колосса без головы». Как считают И. Гоффман, «в целом Красная Армия в 1935—1936 гг. во всех отношениях (вооружение, обучение, командный состав, знание вероятного противника и др.— А. М.) представляла собой современные вооруженные силы... Сталинские же чистки привели ее в катастрофическое состояние» 191. Сейчас можно считать установленным, что обезглавливание Сталиным и его подручными Красной Армии, слабость, обнаруженная ею в войне с Финляндией 1939—1940 гг., ускорили нападение фашизма на СССР. Вследствие малодушия Сталина Красная Армия, по мнению Г. Айнзиделя, «в момент германского нападения пребывала в состоянии глубокого сна» 192. Игпориро- вание Сталиным, Молотовым многочисленных предупреждений о решении Германии напасть на СССР поставило Красную Армию летом и осенью 1941 г. на край пропасти. Нарком Обороны СССР С. К. Тимошенко и начальник генерального штаба Г. К. Жуков не сумели доказать Сталину порочность его позиции. А результат? Гибель на полях сражений или пленение врагом в первые же месяцы большинства кадровых военнослужащих, утрата колоссального количества оружия. В советской военно-исторической литературе вплоть до 80-х годов широко представлены попытки оправдать преступные просчеты Сталина и его окружения накануне 22 июня 1941 г. Начало этому положил сам генералиссимус. На протяжении всей войны он ссылался на «неожиданный и вероломный» характер нападения, оправдывался отсутствием второго фронта. В конце войны он выдвинул псевдонаучный довод: некие «агрессивные нации» якобы вполне закономерно бывают более подготовленными к новой войне, а «миролюбивые нации» также неизбежно обречены на неудачи 193. До войны Сталин опасался дать «повод» для нарушения фашистами пакта от 23 августа 1939 г., воспрепятствовал своевременной и полной мобилизации войск. Но фашисты сами фабриковали любые нужные им «поводы», п об этом знали Сталин, Молотов. Историки должны, наконец, показать, что сталинские тезисы о «неожиданости и вероломности» лицемерны от начала до конца. Внезапность нападения обеспечивает не только подлость агрессора, но безответственность обороняющегося. Уже в начале XX в. среди марксистов-ленин- цев было аксиомой: войны империалистами не объявляются, а начинаются внезапно. Эта мысль была отражена в советских воипских уставах, получила разработку в трудах советских военных ученых уже на опыте вермахта и его союзников 1939—1941 гг. Некоторые советские историки пишут, что Сталин имел основания опасаться неблагоприятной реакции западных держав на мобилизацию Красной Армии. Но к лету 1941 г. ориентация правительств этих стран изменилась по сравнению с периодом Мюнхенского соглашения, чего, однако, не заметили Сталин и Молотов. Некоторые авторы пишут также о надежде Сталина на то, что Германия, боясь войны на два фроп- та, не нападет на СССР, пока не разгромит Англию. Но наши стратеги и здесь не заметили эволюции. В отличие от 1914—1919 гг. (отсюда Сталин, как правило, черпал спою «мудрость») в 1941 г. Англия была безопасна для Германии: второй фронт был надолго исключен. Главную ставку фашисты делали на серию скоротечных войн, и этого не поняли Сталин и его советники. Несостоятелен поэтому и сталинский расчет на недостаток в Германии нефти, вследствие чего она будто бы нападет сначала на Ближний и Средний Восток. Вызывает принципиальное возражение, что история будто бы отвела нам мало времени, а экономические возможности не позволили стране уделить достаточного внимания обороне 194. Мы могли сделать для обороны много больше, если бы не были уничтожены миллионы людей, в их числе многие лучшие специалисты в области обороны и оборонной промышленности; если бы труд многих миллионов других людей не стал принудительным — в тюрьмах и лагерях; если бы не были допущены самоуспокоенность и просто зазнайство. Вопреки всем этим крайне негативным факторам, по всем основным характеристикам Красная Армия не отставала от вермахта. Наоборот, она обладала превосходством в идейно-политическом, правст- венпом отношениях, преимуществами обороняющейся стороны. Советская промышленность обеспечила примерный паритет в вооружении Красной Армии относительно вермахта. Острая нехватка оружия возникла после захвата значительного его количества противником в начале войны. Те авторы, которые пытаются реабилитировать Сталина, обвиняя историю, должны принять во внимание: даже после оставления в 1941—1942 гг. огромной территории с большой частью населения й военио-эконо- мического потепциала в условиях жестокой войны СССР сумел догнать, а в 1943 г. и перегнать противника по количеству и качеству вооружения. Рассуждения о том, что вермахт, нападая на СССР, опирался на военно-экономический потенциал всех стран, захваченных Германией или зависимых от нее, некритически заимствован из доклада Сталина 6 ноября 1941 г. В действительности восточная армия вермахта в июне 1941 г. в незначительной степени использовала ресурсы этих стран. Даже промышленность самой Германии не была полностью мобилизована. Гитлеровское правительство, ошибочно оценивая опыт западных походов и мощь СССР, рассчитывало разбить его имеющимися силами. В т. 4 10-томника «Германская империя и вторая мировая война» Р.-Д. Мюллер показал, что трофейная техника, за исключением части французского автотранспорта п чешских танков, была использована вермахтом в учеб ных, охранных и иных целях вне Восточного фронта. По существу, автор отвергает также и выдвинутое еще Сталиным 6 ноября 1941 г. утверждение о военно-техническом превосходстве вермахта, подчеркивая, что его техника отнюдь не была сплошь первоклассной. «...Решение напасть на СССР,— пишет автор,— не было обеспечено соответствующими энергичными мерами в области вооружения. Его производство не было соотнесено с потенциалом противника, поскольку немецкое руководство исходило из того, что оно сможет уничтожить военный потенциал Советского Союза в течение нескольких недель имеющимися средствами... 22 июня 1941 г. дивизии вермахта с лучшим оснащением были сосредоточены лишь вокруг танковых групп, в то время как в брешах и на флангах в большинстве случаев использовались дивизии маломощные и малоподвижные. В целом картина восточной армии вермахта производила впечатление лоскутного одеяла. Это не соответствует представленному в послевоенной литературе суждению о том, что Гитлер с помощью маневренной экономики скоротечной войны и ограбления оккупированных территорий смог мобилизовать против СССР мощную, однородно оснащенную армию» 195. Таким образом, нет оснований говорить о неких объективных причинах поражений Красной Армии. Одноли- нейность мышления не позволяла Сталину охватить все составляющие сложной военно-политической обстановки в тогдашнем мире. При единовластии Сталина военные деятели оказались не в состоянии направить события по верному пути. Некоторые авторы полагают, что сталинский мехапизм репрессий во время войпы «был серьезно заторможен» 196. Замечание это ничем не подтверждается. В действительности масштабы поражений побуждали Сталина к привычной практике — новым жестокостяхМ. На фронте была введена смертная казнь, расстрелы без суда. Все оказавшиеся в плепу были объявлены изменниками (вопреки международному праву) 197. Сталин проявлял подозрительность к целым пародам, городам. Были насильственно переселены немцы, поляки, чеченцы, ингуши, калмыки, карачаевцы, кавказские турки, крымские татары, курды и другие народы 198. И во время войны организовывались преступные кампании по оправданию Сталина. В какой-то мере онп напоминали известную статью «Головокружение от успехов». В 1941 г. козлом отпущения стало первое командование Западного фронта. В том же году Ставкой был издан приказ № 270, в котором все советские военнопленные объявлялись предателями, их семьи подвергались репрессиям. И то и другое противоречило как реальному положению вещей, так и общечеловеческой морали. Новые преступные просчеты Сталина и его советников весной и летохМ 1942 г. вызвали новые жестокие поражения и новые подлые оправдания. Так возник печально знаменитый, лично написанный Сталиным приказ № 227 от 28 июля 1942 г. Пропаганда назвала этот приказ «Ни шагу назад!», хотя с таким содержанием и до того издавалось немало приказов. На этот раз Сталин обвинил, по существу, всех командиров и бойцов в «недисциплинированности». И это в то время, когда громадное большинство красноармейцев проявляли мужество и преданность Советской Родине. Сталин в этом приказе открыто заявлял, что он по примеру Гитлера, спасавшего свой фронт от развала зимой 1941—1942 гг., вводит штрафные батальоны. Пример Гитлера для коммуниста Сталина? В военном отношении это приказ был ущербным. Он воспрещал любой отход, в том числе и оправданный интересами маневренной войны. Это вело к новым безрассудным потерям. Приказ Гитлера, на который ссылался Сталин, проанализирован в историографии ФРГ. Он получил там отрицательную оценку. Приказ «N*2 227 долгое время мы обходили молчанием. Начало его изучению положено А. М. Самсоновым 199. Дело стратега — победить в войне. Но ни один из них не заслуживает славы, если цена победы чрезмерно велика. Недаром ставшие нарицательными слова «пиррова победа» пережили века. Полные сведения о потерях СССР в советской литературе до сих пор не опубликованы, не сопоставлены они и с потерями Германии. Такое сопоставление обоснованно. Эти державы были главными в двух враждебных коалициях. По приведенным Н. С. Хрущевым данным, общие потери СССР убитыми и пропавшими без вести составляют свыше 20 млн человек. Германия же потеряла 6 млн человек. Особое значение имеют сведения о безвозвратных потерях войск. Красная Армия потеряла свыше 10, по другим иностранным данным — 14 млн человек, вермахт на его Восточном фронте — 2,8 млн. Соотношение этих потерь 3,5:1 или 5:1! Вот страшный символ сталинизма как метода руководства войной200. Итак, советским людям пришлось вести войну с весьма сильным противником, преодолевая одновременно гру бые деформации социализма, связанные со Сталиным и его окружением. То героическое, что было свойственно советским людям в годы войны, должно быть решительно очищено от всего порочного, привнесенного сталинизмом201. * * * Консервативная концепция поражения Германии по- прежнвхму выступает в целом как попытка обойти молчанием или исказить глубокие источиики победы СССР. В 70—80-е годы получил более широкое отражение ряд действительных факторов краха фашизма. Умеренно-консервативные историки, в большей степени — либеральные и демократические историки обратились к отдельным источникам победы СССР. Но вследствие антикоммунизма консерваторов, которые, как и раньше, господствуют в историографии, факторы победы СССР в целом освещаются слабо.