Немарксистская критика авантюризма немецко-фашистского военно-политического руководства
Авантюризм в политике органически присущ империализму как строю уходящему. «Нельзя рассчитывать правильно, когда стоишь на пути к гибели»,— говорил В. И. Ленин об империалистической буржуазии8. Эта мысль получила отражение в историографии ФРГ, но часто в виде, искаженном буржуазным сознанием. Хотя в новейшей литературе умеренные консерваторы и приходят к пониманию причастности крупных германских монополий, военного и гражданского высшего чиновничества к планам и делам фашистской партии и ее лидера, в ней превалирует по-прежнему тезис об исключительной вине фюрера, главного выразителя авантюризма германской империалистической буржуазии. Персонификация истории войны осталась в новейшей консервативной, а также, хотя и в меньшей степени, либеральной и демократической литературе как одна из основных методологических тенденций. Тезисы: «авантюрист Гитлер развязал войну» и «авантюрист Гитлер проиграл войну» — альфа и омега многих книг о войне 1939— 1945 гг. Именем Гитлера называют Германию 1933— 1945 гг., немецко-фашистские империю, диктатуру, режим, партию, вермахт и его операции, оккупацию, дипломатию, пропаганду. Власть Гитлера, широко разрекламированная фашистской пропагандой, в действительности не была единоличной. Реальпой властью в Германии обладали, разумеется, и владельцы крупнейших монополий, высшие чиновники, лидеры НСДАП. Версия о единоличной вине Гитлера не выдерживает критики. Ее сторонники вольно или невольно реабилитируют империализм и его наиболее порочное порождение — фашизм. В книге Н. фон Белова многие неудачи вермахта возлагаются только па генералитет. «Представления о войне на Востоке,— утверждает автор,— у Гитлера и у генералов армии были совершенно различные. Руководство сухопутных сил ожидало обычную войну, Гитлер, наоборот,— борьбу против твердого и бесстрашного врага». «Гитлер долго готовился к этой борьбе, изучая по картам местность будущих военных действий, дислокацию русской армии и предполагаемые резервы вооружения. Ему были известны силы русских соединений, и он был убежден, что борьба будет очень трудной». По мнению автора, «Гитлер увидел будущее угрожающее развитие на Восточном фронте раньше и отчетливее, чем его советники» 9. В большинстве же вновь изданных книг, как и прежде, представлена противоположная тенденция — критика, хотя и непоследовательная, авантюризма Гитлера и апология генерального штаба. Впрочем, эти тенденции лишь внешне противоположны. Методологически они тождественны, в их основе — односторонний подход к той или иной группе немецко-фашистских властей. Крайние консерваторы критикуют Гитлера, без сколько-нибудь серьезного анализа действительно порочпого образа мышления и действий как его самого, так и класса, интересы которого он выражал. Р. Кальтенэггер утверждает, что Германия «оказалась перед лицом превосходящих людских и материальных сил противника» «вследствие преступного упоения руководства своей собственной властью» 10. По-прежнему раздаются обвинения в нереализованных планах создания атомного орудия, дальних ракет, реактивных авиациопных двигателей11. Безмерное восхваление германских милитаристов во время «холодной войны» встречается порой у серьезных исследователей и по сей день. Так, профессор Г. Манп, подвергавшийся ранее преследованиям со стороны властей ФРГ за либеральные политические взгляды, по-прежнему разделяет мнение о «героических достижениях (немецко-фашистских.— А. М.) войск ...превосходно руководимых местными командующими» 12. История германского офицерского корпуса, описанная в коллективном труде, часто излагается вне политики и идеологии. С позиций умеренных консерваторов авторы показывают реакционные традиции вермахта: армия в Веймарской республике «пе была уже монархической, но пе стала еще и республиканской». Один из соавторов Книги — Р. Абсолоп в главе «Офицерский корпус германской армии, 1935—1945» отмечает, что «уже весной 1933 г. военный министр Бломберг начал постепенное сближение рейхсвера с нацизмом и впоследствии постоянно говорил о „союзе44 вермахта с ним». Автор сообщает о требованиях В. Кейтеля, начальника главного штаба ОКВ: «Офицер должен претворять в жизнь великие идеи нацизма и это мировоззренческое богатство передавать также подчиненным» 13. Иными словами, здесь представлены объективные материалы и некоторые обобщения, подтверждающие уже сделанный историками-марксистами вывод о принципиальном единстве германских фашистов и милитаристов. Вместе с тем в книге преобладает старая апологетическая тенденция, ее авторы пытаются показать немецко- фашистский вермахт независимым и даже оппозиционным по отношению к фашистской партии. Р. Абсолоп неоднократно подчеркивает «недоверие» Гитлера к генеральному штабу супохутных сил, вообще к вермахту, а X. Боог пытается опровергнуть тезис о «нацистском характере военно-воздушных сил Германии». Бывшие генералы и офицеры в своих мемуарах противопоставляли сухопутные силы, будто бы свободные от влияния НСДАП, военной авиации, воспитанной Герингом. По мнению же X. Боога, ВВС Германии были политически более индифферентны, чем армия и военно-морской флот. В генеральном штабе и соединениях ВВС будто бы развивались «частично пассивное сопротивление и даже настоящая война против офицеров нацистского воспитания» и. Историк И. Видер недоволен тем, что в СССР будто бы изображают немецко-фашистский вермахт недифференцированно, в виде «сплоченного блока разбойничьих империалистов» 15. Советские историки не отрицают, что между Гитлером и отдельными генералами в тех или иных вопросах «пе было согласия», что они имели, в частности, «разные представления о Восточном походе». Так, например, советский историк В. И. Дашичев 16 показывает разногласия между Гитлером и группой консервативных генералов. Мы тем более далеки от того, чтобы отождествлять с фашистами генералов Паулюса и Зейдлица, вместе со многими другими бывшими генералами и офицерами вермахта примкнувшими к движению «Свободная Германия», полковника К. Штауффенберга, руководителя левого крыла заговора 20 июля 1944 г. Тем не менее наука не располагает данными, которые позволили бы заявить о сколько-нибудь серьезных расхождениях НСДАП и большинства германского офицерского корпуса. Они были единодушны в главном — решимости вести агрессивную войну. Один из соавторов книги «Вооруженные силы в общественном развитии» — М. Куц объективно обрисовал истинные политические взгляды JI. Бека. М. Куц показал, что JI. Бек отнюдь не возражал против внешнеполитического курса Гитлера, он считал «полностью ошибочным» лишь выбор момента для агрессии. Они расходились лишь в оценке внешнеполитического положения Германии. Не возражал JI. Бек и против внутренней политики НСДАП. «Принципиально Л. Бек был представителем экспансионистской великодержавной политики,— с полным основанием заявляет автор.— Его политический портрет характеризуют антидемократические, антипрофсоюзные, антисоциалистические, авторитарные, монархические взгляды, короче: взгляды Мольтке и Шлиффена». Гитлер и генералы были единодушны, по мнению К. Рейнгардта, в недооценке Красной Армии, советской общественной системы в целом. Основу этой недооценки составляло, как полагает автор, «расовое и идеологическое чванство немцев». Эту мысль разделяет историк В. Дайст, когда подчеркивает, что «оперативное планирование вермахта полностью соответствовало ошибочным расчетам Гитлера» 17. Относительно последовательная критика тезиса о непогрешимости генерального штаба вермахта отмечается в трудах либеральных и демократических историков Франции. «Такие объяснения,— пишет А. Мишель,— направлены на то, чтобы сохранить неприкосновенный миф о превосходстве стратегии немецкого генералитета и высокой боеспособности войск вермахта, которые были разбиты будто бы в силу враждебных непреодолимых обстоятельств, а не лучшими солдатами. Татарские орды,— продолжает автор,— пе были бы способны осуществить с точностью часового механизма последовательные наступательные операции, удаленные друг от друга на расстояния в сотни километров, по хорошо согласованные друг с другом, и неуклонно разбивать боевые порядки немцев, разработанные «гениальными умами» из ОКХ... Немцы имели перед собой массы людей, обладающих большим воодушевлением и боеспособностью, источником которых была любовь к своей земле и преданность существующей политической системе. Немцы, наконец, столкнулись с советской военной стратегией и превосходной организацией тылового обеспечения, которые были разработаны в соответствии с условиями войны в СССР удивительным поколением молодых советских маршалов» 18. Авантюризм в военном деле и его критика, очевидно, так же стары, как сами войны. Имея это ввиду, А. Жо- мипи подчеркивал полезность «знания всех элементов могущества и всех средств к войне неприятеля». Он постоянно призывал при подготовке войны учитывать ее цель, «род неприятеля», «местность и способы театра войны», «характер народов и управляющих ими как в армии, так и внутри государства» 19. В этом свете повышенное внимание ведущих историков ФРГ к главной причине поражения — авантюризму фашистского руководства представляется вполне объяснимым. В этом смысле показательно, что ведущие историки ФРГ постоянно обращаются к научным трудам К. Клаузевица, который вслед за А. Жомини предупреждал против недооценки сил враждебного государства. В новейшей литературе ФРГ выдвигается на первый план высказанная Г.-А. «Якобсеном на рубеже 50—60-х годов мысль о том, что политически война была проиграна Германией еще до того, как раздался первый выстрел, и поэтому все спекуляции с так называемыми «упущенными шансами», «потерянными победами» (здесь автор явно полемизирует с известным тезисом Э. Манштейна) излишни20. Очищенная от некоторых крайностей, в частности от известного фатализма, мысль Г.-А. Якобсена представляется в целом плодотворной. «Несомненно», пишет автор, что «крупнейшей ошибкой Гитлера и его ближайших советников» является то, что они «проводили политику риска», «не принимали достаточно во внимание все политические, экономические, психологические и военные возможности» противников; преследовали «беспредельные цели», располагая «явно ограниченными возможностями». Автор не без основания отмечает, что фашисты ошибочно оценили силы Англии, «в значительной мере не принимали в расчет фактор силы США ...в гораздо большей степени они недооценили военное и экономическое могущество» СССР21. Значительное место отводится критике недооценки фашистским руководством обороноспособности СССР. Среди работ, посвященпых этому вопросу, напомним статью А. Хилльгрубера о «квазиоптпмистической» оценке немецкими военными лидерами могущества СССР22. Ряд историков подчеркивают недостаточную информированность отдела «Иностранные армии Востока» в генеральном штабе сухопутных сил Германии23. Часть историков и мемуаристов показывают, что Гитлер и его советники рассчитывали на тот факт, что руководство Красной Армии, ее командный состав в результате репрессий сильно ослаблены. По данным Н. фон Белова, Гитлер накануне операции «Барбаросса» говорил о Красной Армии как об «армии без руководителей»: по данным П. Гостони, Гитлер 9 января 1941 г. считал, что в ней «не выросло еще новое поколение командиров». Некоторые историки полагают, что последствия репрессий чувствовались во время нападения 22 июня 1941 г. Лоренц, наоборот, пишет, что Красная Армия до 22 июня 1941 г. «успела пополнить командный состав». Ряд исследователей отмечают тщетные попытки ОКВ извлечь уроки из советско-финского конфликта зимой 1939—1940 гг.24 В отдельных трудах показана несостоятельность ставки фашистов на окончательный разгром СССР в связи с предполагаемым падением Москвы. «Военная победа 1941 г.— пишет Г.-А. Якобсен,— разумеется, не изменила бы ход войны в пользу Германии... Советский Союз не исчерпал бы своих людских и материальных сил». Г. Р. Юбершер «на первое место» среди причин поражения «без всяких сомнений» ставит «почти тотальную недооценку оборонной мощи СССР и боевых возможностей Красной Армии». Отсюда, полагает ученый, и ложный вывод германского руководства, будто СССР можно победить «лишь собственными ограниченными военными силами при ничтожных хозяйственных ресурсах». Недооценку противника Гитлером и генералами автор, кроме того, справедливо объясняет их «антикоммунистической слепотой», «подменой ими трезвой оценки действительности собственными субъективными желаниями» 25. Многие историки и мемуаристы подчеркивают, что уже первые недели войны на Востоке показали коренные просчеты руководителей вермахта26. «Советский противник был сильно недооценен по численности, вооружению, организации и руководству»,— отмечает Э. Хельмдах27. Крайний консерватор У. Альвенслебен вспоминает: «С первых дней российского похода идет сатанинская война. Лучшие в нашем легионе пали жертвой, не достигнув и в малой степени поставленной цели. Уже в июле были предусмотрены победпые парады после завоевания Москвы и Ленинграда...»28. «Мы основательно недооцепп- ли противника,— вспоминает Г. Гудериан,— просторы его страны, суровость климата, и теперь надрываемся» 2f* Часть историков и мемуаристов отмечают неприменимость на Восточном фронте военного опыта вермахта, приобретенного им в походах 1939—1941 гг. Но именно на этом опыте германское руководство строило свои планы разгрома Красной Армии. «Вся авантюра Восточного похода имела своим источником,— отмечают Г.-А. Якобсен и Ю. Ровер,— ошибочную недооценку противника, именно в политическом, экономическом и военном отношениях. Военный потенциал русских был совсем не таким, каким его считали германские руководители, особенно Гитлер. Уже в летпих и осенних сражениях (1941 г.— А. М.) ОКХ и командующим фронтовыми войсками стало ясно, что здесь они имеют дело с совершенно иным противником, не таким, как в прошедших походах против Польши, Франции и на Балканском полуострове. Жесткие способы борьбы с применением фланговых ударов, неожиданный ввод в действие все новых сил после тяжелых потерь в людях и технике, громадные резервы русских, огромные пространства, все это было до сих пор незнакомым»30. Эту точку зрения разделяют и многие другие историки ФРГ. Консервативные историки охотно сообщают, что Красную Армию считали «величайшей загадкой нашего времени» не только в Германии, но и других капиталистических странах. «Общая оценка боевой силы Советской Армии,— пишет Э. Хельмдах,— была трудной не только для немцев. В других странах знали, может быть, еще меньше, чем мы». Идею завоевания СССР за немногие недели, отмечает К. Хильдебранд, разделяли в генеральных штабах США и Англии31. Значительное место в новейшей историографии ФРГ занимает критика использования германо-фашистским империализмом доктрины скоротечной войны. Его авантюризм в данном случае проявился с наибольшей силой. Как известно, названную доктрину пытались применить и предшественники фашистов — германские милитаристы начала XX в. В немецкой консервативной литературе о первой мировой войне имеется анализ провала данной доктрины в «германском ведении войны» 1914—1918 гг. «План графа Шлиффена,— писал X. Риттер еще вскоре после первой мировой войны,— был построен... на том, что массы германской армии с молпиеноспой быстротой всею своею тяжестью навалятся на французского противника» 32. А. Шлиффен исходил при этом из той предпосылки, что долго длящиеся войны в настоящее время, когда существование наций основано на непрерывном прогрессе торговли и промышленности, невозможны33. «Германский генеральный штаб,— отмечает X. Риттер,— не готовился к длительной войне. Этим самым он поставил на карту все... Расчет был построен на зыбкой почве» 34. Этот опыт не пошел впрок фашистским милитаристам. Автор книги «Вооружение и безопасность» М. Гейер пишет: «Военные теоретики (Германии.— А. М.) предвоенных лет видели в быстрой и полной победе и вытекающем отсюда заключении мира единственный залог того, что ведение войны при массовом характере армии лишь в течение короткого времени не нанесет ущерба гражданскому транспорту и гражданской жизни» 35. Подобные мнения разделяют и другие исследователи36. Отдельные авторы непосредственно связывают стремление фашистских лидеров к скоротечной войне с желанием «предотвратить внутрисоциальную опасность для режима» 37. Другие верно полагают, что «понятие молниеносной войны не было лишь оперативным, это была широкая стратегическая концепция»38. Г.-А. Якобсен считает ее «впечатляющим методом». Это был метод уничтожения вражеских вооруженных сил с помощью использования огневой мощи нового усовершенствованного оружия, взаимодействия танковых и военно-воздушных сил. Все это должно было обеспечить быстрое решение задач на театре военных действий. Кратковременные походы, считает Якобсеп, «имели то преимущество, что позволяли избежать затяжной битвы техники и больших тягот гражданского населения, возместить естественную слабость немецкой экономики, предупредить возникновение опасных союзов против Германии, возложить на противника «моральную ответственность за необходимость продолжения войны» 39. Применительно к операции «Барбаросса» суть этой доктрины была выражена Ф. Гальдером. По его мнению, «операция будет иметь смысл» лишь в том случае, если удастся «одним стремительным ударом» разгромить «все государство целиком». «Только захвата какой-то части территории недостаточно». В своем военном дневнике он снова подчеркивает: «...осуществить операцию надо одним ударом» 40. М. Барч и его соавторы также подчеркивают, что фашисты делали «ставку исключительно на всеуиич- тожающий первый удар»41. Разгром СССР, по мнению Ё. Дюльффера, «планировался и ожидался военными в стиле уже осуществленных молниеносных походов». Вос точный поход должен был закончиться «до того, как получит развитие потенциал англосаксонских держав» 42. Длительная война была совершенно неприемлема для военно-политических лидеров германского империализма, ибо она была сопряжена с опасностью ведения боевых действий на два фронта. Призрак таких действий довлел над ними, если не со времени франко-прусской войны, то, во всяком случае, с момента поражения в первой мировой войне. Эта сторона концепции также нашла некоторое отражение в литературе ФРГ. Например, JI. Грухманн считает, что вследствие недооценки могущества Советской страны ее сопротивление «не было сломлено и до конца 1941 г. Война на два фронта со многими враждебными великими державами, а именно такую германскую стратегию периода первой мировой войны критиковал Гитлер, стала неизбежной». Значительное число историков показывает, что затяжная война была не под силу Германии вследствие ее относительной экономической слабости. Критикой уже отмечалось значительное увеличение в 60-е годы выпуска литературы в ФРГ по экономической истории Германии 1939—1945 гг. Эта тенденция продолжает развиваться; в частности, усилилось внимание к положению германской экономики, к ее неспособности выдержать длительную войну. «Положение в Германии с продовольствием и сырьем в момент развязывания войны,— пишет Г.-А. «Якобсен,— показывает без всяких сомнений... что имеющихся запасов в лучшем случае хватило бы для военных действий в течение 9—12 месяцев43. Германия зависела от заграницы в цинке на 25%, свинце — 50, меди — 70, олове — 90, никеле — 95, бокситах — 99, нефти — 65, каучуке —80». Автор отмечает «очень медленное расширение германской индустрии вооружения» и в подтверждение приводит уже известные науке индексы производства оружия в Германии: 1939 г.— 63, 1940 г.— 97, 1942 г.— 142, 1943 г.— 222, 1944 г., июль — 322. Он подчеркивает при этом, что не может быть и речи об «упущенных возможностях», учитывая, что экономика противника Германии рапвивалась несравненно более быстрыми темпами44. На чрезвычайно невыгодное для фашистов соотношение экономических сил их блока и возникшей впоследствии антифашистской коалиции в свое время указывал известный деятель ВКП(б) и международного коммунистического движения Д. 3. Мануильский45. Эта мысль рань ше встречалась также и в немарксистской литературе ФРГ , но не получила развития. Так, историк 3. Вестфаль, подчеркнув, что «весь мир» был против них, писал: «Победа немцев при таком колоссальном преимуществе их противников в живой силе, сырьевых ресурсах и промышленной мощи стала совершенно невозможной, когда сравнительно ограниченная война 1939—1940 гг. переросла в мировой конфликт, в котором Соединенные Штаты Америки и Советская Россия выступили против нас» 46. Представляет интерес вывод Г.-А. Якобсена, сделанный им на основании сравнения военно-экономических потенциалов двух враждебных военных блоков 1939—1945 гг. Он считает, что если бы Германия сумела воспользоваться полностью хозяйственным потенциалом завоеванных ею стран, если б также «менее острой была бы воздушная война», то и в этом случае производство вооружений могло бы подняться против уровня июля 1944 г. (наивысшего для Германии 1939—1945 гг.) лишь на 20—30%— «успехи западных союзников и Советского Союза были столь очевидны, что отставание Германии также и при дальнейшем увеличении производства становилось бы все большим». По оценке автора, соотношение объема военной продукции стран «оси», включая Японию и трех их противников — США, СССР, Англию в 1941 г., равнялось 1:2,4; в 1943 г.— 1 :3,447. Давая в принципе верную оценку соотношения экономических ресурсов двух военных коалиций, названные исследователи не замечают, что центральным событием второй мировой войны было не только столкновение вермахта с Красной Армией, но и военно-экономическое противоборство Германии и СССР. Это не согласуется с тезисом самого Г.-А. Якобсена о недооценке фашистами именно экономического могущества СССР. При сравнении общих хозяйственных возможностей коалиций, научный подход к проблеме требует первостепенное внимание уделять тем их участникам, которые максимально ввели в дело свой военно-экономический потенциал. Именно таким участником антифашистской коалиции был Советский Союз. Представляет интерес, опубликованный многими не' марксистскими историками материал о двух формулах германского вооружения: «вширь» и «вглубь». Первая из них предполагала резкое увеличение числа воинских частей, оснащение их оружием и боевой техникой, вторая — существенное расширение базы военной промышленности, создание запасов сырья, повышение производства и накоп ление предметов тылового обеспечения48. Г. Томас в своюс записках в декабре 1937 г., отмечая недостаточную подготовку Германии к войне, предлагал осуществить «вооружение вглубь» 49. Фюрер отверг это предложение. Ряд исследователей отмечают нежелание возлагать на население новые тяготы — план Г. Томаса потребовал бы «чувствительного ограничения производства невоенной продукции для населения» 50. Но дело не только в этом. Этот план откладывал на длительное время осуществление целей германо-фашистских империалистов. Он не устраивал их в принципе. В споре формул вооружения «вширь» и «вглубь», отмечает А. С. Милуард, «победила доктрина «вооружения вширь» как наиболее подходящая форма «молниеносной войны» против изолированного противника, соответствующая ограниченным экономическим возможностям «третьей империи». Эта концепция «прямо напрашивалась Гитлеру и его режиму»,— подчеркивает А. С. Милуард51. Автор показывает также, что связь «вооружения вширь» с доктриной скоротечной войны проявилась и в ходе самой войны. «Пока германская экономика действовала в условиях стратегии молниеносной войны,— пишет он,— германские вооруженные силы добивались успехов. С крахом этой стратегии в январе 1942 г. и последующей перестройкой экономической стратегии началась и длительная фаза военных поражений» 52. Эта мысль находит отражение и подчас развитие во многих книгах 53. Крах доктрины скоротечной войны германских милитаристов в 1918 и 1945 гг. отнюдь не перечеркивает известные возможности самой доктрины. Но ее успех зависит от многих обстоятельств, которыми они пренебрегли. «Политика Гитлера вела к развязыванию мировой войны,— пишет А. Багель-Болан,— хотя сам он питал иллюзию достичь своих завоевательных целей посредством ряда локальных „молниеносных военных походов11» 54. Доктрина скоротечной войны и формула «вооружения вширь» были рассчитаны, в частности, на возможность захвата недостающего сырья и вооружения в оккупированных странах55. По мнению А. Хильдебранда, в планах фашистов экономическому использованию завоеванных областей отводилась «решающая роль». Они полагали, что для «молниеносной войны» нет нужды вооружать армию как для длительной войны. В 1942 г. кончилось «время молниеносных войн», и Германия против ее воли была вынуждена вести «длительную войну на истощение», «безнадежную войну» с противником, превосходящим ее в людях и материалах56. Старое правило: «война питается войною» 57 не сработало. В общих чертах эти расчеты проанализированы в исследовании историка-марксиста из ГДР Д. Эйхгольца58. В новейшей литературе представлена критика авантюристических просчетов германо-фашистского руководства во внешней политике. В первую очередь — это тезис о слабых союзниках Германии. Наибольшие усилия консерваторов, особенно крайних, паправлены на то, чтобы свести к нулю роль фашистских союзников в войне59. Эта тенденция берет свое начало в дипломатии и пропаганде «третьей империи». По данным В. Баума, фюрер во время войны несколько раз называл участие в ней Италии «большим несчастьем» для Германии60. Во многих книгах союзники, по существу, сброшены со счетов. Ведут войну только немцы, побеждает «немецкий вермахт». О союзниках же вспоминают тогда, когда надо объяснить тот или иной провал. В методологическом отношении многие современные консервативные историки и в данном случае стоят ниже передовых представителей буржуазной военной историографии и военной теории. Известно требование А. Жоми- ни: «Нет таких слабых врагов или союзников, коими самое сильное и могущественное государство могло бы пренебрегать безнаказанно» 61. В книгах, написанных с позиций милитаризма, говорится о «деморализованных союзниках» и даже их «предательстве» 62. Характерно, что большинство немарксистских историков и не ставят вопрос о том, а могло ли государство, решившее завоевать мировое господство, иметь сильных союзников. В литературе ФРГ роль германо-японского империалистического союза по-прежнему преуменьшается. «Эффективного военного союза не удалось обеспечить во все время господства нацизма ни с Японией, ни с Италией»,— утверждают авторы книги «Структурные элементы нацизма». По мнению В. Баума и А. Хилльгрубера, японцы не хотели нападать на СССР, они считали своим главным врагом США и Англию. Немцы же хотели сначала уничтожить большевизм. Авторы явно упрощают дело. Из того факта, что Япония в данный момент не напала на СССР, нельзя делать вывод, что она не считала его своим главным врагом, что она не представляла постоянной опасности советскому Дальнему Востоку, что она пе нарушала постоянно свои договорные обязательства перед СССР63. Япония не напала на СССР, хотя Германия и побуждала ее к этому непрерывно64, но это не означает, что она и Германия вели «параллельные» войны, независимо друг от друга. Некоторые историки высказывают по этому поводу верные суждения. «Оба противоборства (в Европе и на Тихом океане.— А. М.) были в тесном взаимодействии друг с другом»,— пишет К. Д. Брахер65. Автор «Истории Китая» В. Эберхард, рассказывая о войне Японии против Китая, правильно отмечает, что Япония рассчитывала в своих империалистических планах на Германию66. Некоторые умеренные консерваторы, рассматривая противоречия внутри фашистского блока, оказались не в состоянии вскрыть их империалистический характер67. По мнению Г.-А. Якобсена, «европейские союзники фашистской оси преследовали совершенно различные цели», у них не было «общих идеологических основ». Сотрудничество Финляндии, Румынии и других стран с Германией было возможно, пока это соответствовало их ограниченным национальным целям, главным образом территориальным притязаниям. Претензии Германии на мировое господство рано или поздно должны были настроить союзников по отношению к ней критически или даже враждебно68. П. Гостони в книге «Чужеземные войска Гитлера», посвященной союзническим фашистским армиям государств Юго-Восточной Европы, пытается объяснить их низкий моральный дух. Он цитирует названный им «замечательным» тезис В. И. Ленина: «во всякой войне победа в конечном счете обусловливается состоянием духа тех масс, которые на поле брани проливают свою кровь» 69, и далее П. Гостони продолжает. «Эти солдаты пролили свою кровь в Советском Союзе, но война отнюдь не была их делом. Их собственные правительства провозгласили стремление укрепить свои позиции в гитлеровской Европе или преследовали другие внешнеполитические цели» 70.