3. Комитет членов Учредительного собрания (Комуч)

На смену Советской власти в восточных районах страны пришли правительства, во главе которых встали эсеры и меньшевики.

В Самаре 8 июня 1918 г., то есть на другой же день после захвата города врагом, появился приказ № 1.

В этот же день появилось еще несколько документов. В одном из них говорилось о запрещении расстрелов, в том числе и большевиков. (Во время захвата Самары были зверски убиты видные коммунисты и советские работники: председатель Революционного трибунала Ф. И. Вен- цек, заведующий жилищным отделом горисполкома И. И. Штыркин, рабочий сахарного завода Абас Алеев и др.)

Игру в демократию Комуч продолжал еще некоторое время. При нем существовали переизбранные Советы. Правда, у них отобрали почти все права и они могли выносить только резолюции. Разрешались забастовки, локауты объявлялись вне закона. Были оставлены многие советские законы о труде, сохранены некоторые права профсоюзов. Создавалась видимость борьбы с реакционерами.

Но это не мешало Комучу сажать в тюрьмы рабочих и крестьян.

Кто же мог воспользоваться объявленной эсерами «свободой»? Прежде всего те классы и люди, в руки которых передавались материальные блага. Уже 12 июня Комуч объявил о денационализации банков, а через день постановил: «Поручить члену Комитета В. К. Вольскому созвать совещание из представителей рабочих и предпринимателей с участием представителей соответствующих органов самоуправления по вопросу о восстановлении прав владельцев»473. Речь шла о возвращении буржуазии фабрик, заводов и всех других предприятий и учреждений.

Эсеры позаботились и о деревенской буржуазии. В первые же дни после захвата власти они разрешили свободную торговлю хлебом и отменили твердые цены на него. 25 июня Комуч восстановил земельные комитеты и опубликовал права пользования землей. В них говорилось, что земельные комитеты должны в своей работе руководствоваться принятым 5 января 1918 г. Учредительным собранием законом о земле.

Как этот закон осуществлялся, красноречиво говорит постановление уполномоченного Комуча в Оренбургской губернии. В нем указывалось, что крестьяне, получившие землю, обязаны возместить прежним владельцам стоимость обработки земли, если таковая была произведена, и стоимость семян, если земля оказалась засеянной. «Разобранный у владельца сельскохозяйственный живой и мертвый инвентарь,— гласил документ,— за исключением уборочного сельскохозяйственного инвентаря, подлежит немедленному возврату владельцам»474. Далее говорилось, что если владелец, у которого отобрали имущество, имеет посевы, то ему возвращается обратно все, в том числе и уборочный инвентарь.

Не трудно заметить, что постановление было направлено на защиту интересов бывших владельцев землей. Так эсеры под покровом демократического тумана восстанавливали власть буржуазии.

Вначале Комитет членов Учредительного собрания состоял из пяти человек: В. К. Вольского, И. М. Брушвита, II. Д. Климушкина, И. П. Нестерова и В. К. Фортунатова. Все они были членами партии правых эсеров. Они до конца существования «самарского правительства» занимали в нем самые видные места.

Председателем Комуча являлся Вольский. Все эсеры и меньшевики и тогда и после давали ему положительную оценку. Его считали умным, лично честным, но не всегда решительным в отстаивании своих взглядов. Он, видцмо, принадлежал к той категории эсеров, которые честно заблуждались. Недаром потом Вольский был наиболее активным сторонником переговоров с Советской властью. Однако этот человек всю жизнь продолжал колебаться между пролетариатом и буржуазией.

О Брушвите один из меньшевиков сказал: «Его в Самаре никто никогда не знал, не знал, что такое Брупт- вит. И попал в Самару неизвестно откуда, и неизвестно, кто такой сам по себе. Словом, взялся откуда-то в Самаре». Брушвит был солдатом самарского гарнизона, попал в губернский Совет, где верховодили эсеры, и занял там видный пост. Весной 1918 г. он развил большую деятельность по подготовке мятежа. В Комуче он управлял банками и учреждениями, ведавшими финансовыми делами.

Климушкин — житель Самары. Обыватели хорошо знали его как активного эсера и ненавистника Советской власти. В 1918 г. был арестован большевиками, но бежал. В «самарском правительстве» ведал административными делами, органами охраны и самоуправления. О нем говорили, что проявляет усердие не по уму.

Нестеров управлял органами ведомства путей сообщения и народного образования. О нем никто и ничего не говорил.

Фортунатов ведал в Комуче военными делами, он был самым решительным и жестоким из самарских эсеров. В его распоряжении находился особый эсеровский отряд.

В июне в Самару со всех сторон стали прибывать другие члены Учредительного собрания. Многие из них тайно переходили фронт, пробирались под чужими фамилиями, загримированные. К началу августа в Комуче состояло 29 человек, в сентябре — 70 с лишним, из которых более 50 были эсеры, 11 — представители национали- стических партий, 2 — от Оренбургского казачьего войска475. Таким образом, «самарское правительство» было правительством эсеров в наиболее «чистом» виде, какое существовало в годы гражданской войны. Оно проводило политическую и экономическую линию ЦК партии социалистов-революционеров. Недаром в Самаре собрались почти все члены ЦК правых эсеров. Сюда тайно перебрался лидер партии Виктор Чернов. Его поместили в гостинице, у дверей выставили охрану. Эсеры боялись (и не без основания), что офицеры, обвинявшие его в разложении старой армии, прикончат Чернова. В Самаре стал выходить официоз эсеров газета «Дело народа». В августе в Самаре состоялся съезд партии социалистов-революционеров территории Учредительного собрания476.

Своеобразную роль играли в Самаре меньшевики. По воспоминаниям их лидера Лепского, к моменту мятежа они насчитывали до 200 активных членов (на бумаге числилось 350 человек)477. Меньшевики не участвовали в Ко- муче, но поддерживали его, особенно после состоявшейся в Самаре в июле конференции меньшевистских организаций Поволжья, которая вынесла решение принять участие в вооруженной борьбе с Советской властью. ЦК меньшевиков направил в Самару некоторых своих крупных работников. Меньшевик И. М. Майский возглавлял в «самарском правительстве» ведомство труда. Полтора года спустя он в письме Анатолию Васильевичу Луначарскому из Монголии так характеризовал свою деятельность в Самаре:

«Я был ярым апологетом борьбы с большевизмом, и так как по натуре я человек логичный и решительный, то мне глубоко претила та бесцветно-половинчатая политика, которую в то время вела меньшевистская партия. Уж если борьба, так настоящая борьба не с аршинными резолюциями, а с винтовкой в руках. Когда мне говорили, что под знаменем открытой борьбы с большевизмом группируются силы реакции и что, вступая с этими силами в вольный или невольный союз, я рискую окончательно погубить революцию, я отвечал: «Я верю в силу демократии, я верю, что не реакция съест демократию, а, наоборот, демократия съест реакцию, предварительно использовав последнюю как орудие в своих руках». С таким убеждением в душе я перешел в конце лета 1918 года линию фронта и стал членом Самарского правительства Комитета членов В.У.С., заняв пост министра труда. В своей министерской декларации, опубликованной в августе 1918 г., я опять повторял о буржуазном характере революции и о незыблемости основ капитализма, обещая только подстричь капитализму ногти. Действительно, я провел закон о восьмичасовом рабочем дне и занялся введением «конституции» на фабриках и заводах.

Самарская деятельность была лебединой песней моей веры в «буржуазно-демократический» характер нашей революции. Затем начался медленный, но неудержимый поворот»1.

Меньшевики помогали обрабатывать рабочих, ибо эсеры одни сделать этого не могли. Галкин впоследствии писал об эсерах: «Я видел, что они чувствовали полную неспособность оказывать влияние в пролетарской массе и поэтому чрезвычайно стремились (получить) и очень дорого расценивали всякую помощь, которую им оказывали эсдеки»2.

Меньшевики старались прибрать к своим рукам Советы. В этом направлении особенно усердствовал прибывший из Москвы представитель ЦК РСДРП Б. С. Кибрик. Однако контрреволюционная работа меньшевиков среди рабочих имела малый успех. Одной из причин этого являлась умелая тактика большевиков, оставшихся на подпольной работе в городах Поволжья, в том числе и в Самаре.

Коммунисты под видом беспартийных активно участвовали в Советах, профсоюзных и других общественных организациях, используя их как трибуну для разоблачения политики эсеров и меньшевиков. Руководители самарского большевистского подполья рабочий-жестянщик Петр Павлович Антропов, сапожник Константин Филиппович Левитин, литератор Петр Петрович Звейнек, портной Семен

Иванович Груздев, учительница Мария Оскаровна Авейде развернули большую работу в городе. В первых числах июля они собрали на Коровьем острове общегородскую лодпольную партийную конференцию, которая наметила план борьбы против Комуча. Основной удар делался на разоблачение эсеров и меньшевиков, разложение тыла учредиловской армии и ведение агитации среди чехословацких солдат.

Особую позицию по отношению к Комучу занимали кадеты. На предложение эсеров о сотрудничестве они вначале ответили, что не верят в успех восстания, и стали выжидать. Но это продолжалось недолго. Увидя, что чехи «серьезно обосновались в Самаре, кадеты стали сотрудничать с эсерами. Буржуазия Самары, как и ее партия — кадеты, поддерживала учредиловцев. Для финансирования -эсеровского правительства капиталисты города подписали ?обязательства на 30 млн. руб. Но поддержка буржуазией (и кадетами) Комуча ни в коем случае не означала, что она полностью согласна с политикой «самарского правительства».

Оренбургские и уральские казаки сразу же признали власть Комуча. Представители последнего имелись в Оренбурге и Уральске. Атаман Дутов входил в состав Комитета членов Учредительного собрания и был радостно принят в Самаре. Однако власть «самарского правительства» на этой территории являлась скорее номинальной. Учредиловцы подозревали казаков в том, что те признали их ради получения денег и оружия.

Казаки обещали оказать Самаре военную помощь. Однажды Уральское войсковое правительство направило в Самару целую бригаду. Казаков встречали с большой помпой. Три дня их кормили и поили, а потом попросили занять сызранский участок фронта. Казаки браво выехали из города и отправились на место назначения. Там они высадились из эшелонов, осмотрелись и пошли... походным порядком обратно к себе на Урал. Характерными являлись отношения между самарскими эсерами и контрреволюцией юга страны, в частности Деникиным. Собственно говоря, официальных сноше- пий никаких tfe было. Только вначале, перед мятежом, эсеры предприняли попытку установить связь с казаками Дона и Добровольческой армией. Но она не удалась. Дсникинцы с большим пренебрежением относились к «самарскому правительству». Учредил овцы же опасались, что контрреволюционеры Юга могли их не только окончательно скомпрометировать, но и просто разогнать или «проглотить». Деникин располагал крепким классовым войском, у самарских эсеров его не было, хотя они с первых же дней приступили к созданию «Народной армии».

Вначале эта армия, признанная быть общеклассовой, строилась на добровольных началах. Костяк ее составили выходцы из буржуазных городских слоев, деревенские кулаки и богатые крестьяне. Наибольшее число добровольцев дали южные богатые уезды — Николаевский, Новоузен- ский, Вольский.

Но добровольческий период в формировании «Народной армии» длился всего три недели. Надежды эсеров на то, что в их вооруженные силы вступят все те, кто в свое время выражал недовольство Советской властью, не оправдались. Эсер Ф. Д. Сорокин, являвшийся политическим руководителем в одной из дивизий, впоследствии отмечал: «Мы рассчитывали, что крестьяне окажут нам более существенную помощь, чем оказали»478.

Когда свергали Советскую власть, середняк не поддержал ее, а в ряде случаев даже помогал ее врагам. Но когда учредиловцы сказали крестьянам, что надо вступать в армию, брать оружие и воевать с Советами, то это пришлось им не по душе. Середняки ответили, что воевать не будут, с них хватит и империалистической бойни. Добровольчество провалилось. Оно дало «Народной армии», за исключением района Ижевска, немногим более 10 тыс. человек.

257

9 Л. М. Спирин

30 июня 1918 г. Комуч объявил принудительную мобилизацию в армию мужчин 1897—1898 гг. рождения. Эсеры старались призывать младшие возрасты. Молодежь легче поддавалась обработке. На фронтовиков они не надеялись. Однако и принудительный набор не исправил положения. «После неудачи добровольческого периода,— писал управляющий военным ведомством Комуча,— перешли к мобилизации молодого возраста, не зараженного больше- визмом. Но набор проходил хорошо только в инородческих районах. Крестьяне в массе не поддержали Комитет членов Учредительного собрания»479.

Эсерам с трудом удалось набрать в «Народную армию» около 30 тыс. человек. Если даже взять все воинские формирования Комуча, в том числе в районе Ижевска и Вот- кинска, то и тогда в них наберется только 60—65 тыс. человек. Между тем территория, на которой проходили мобилизации, являлась большой. Она охватывала полностью Самарскую и Уфимскую губернии и часть Саратовской, Симбирской, Казанской и Вятской. На ней проживало около 12 млн. человек. Интересно такое сопоставление. В 1919 г. в трех губерниях Среднего Поволжья — Самарской, Саратовской и Пензенской, население которых не достигало и 10 млн. человек, с апреля по август, то есть за четыре месяца (время, равное существованию Комуча), в Красную Армию было призвано более 330 тыс. человек, в том числе в одной Самарской губернии — около 140 тыс. человек480. Но вернемся снова к армии Комуча. Сперва эсеры действительно пытались создать демократическую (в мелкобуржуазном смысле) армию. Плата всем военнослужащим устанавливалась 15 руб. в месяц независимо от должности. При обращении употреблялось слово «гражданин». Переделали форму одежды, погоны ликвидировали. Символом и значком армии являлась георгиевская ленточка на картузе. Эсеры отменили отдание чести. Все эти новшества, или «социалистические» эксперименты, как их называла буржуазия, не нравились старшему и высшему офицерству. В первое время это более или менее сходило. В Самаре высших офицеров было мало, средние и низшие офицеры, многие из которых происходили из интеллигенции и мелкой буржуазии, мирились с нововведениями. Но когда в августе 19і 8 г. захватили Казань, где размещалась военная академия, а вместе с ней около 140 офицеров Генерального штаба, когда офицеры увидели, что в Сибири армия строится по старому образцу, положение стало меняться. Высшие офицеры вначале исподволь, а затем уже открыто начали отменять новые порядки в армии и восстанавливать старые. В конце августа 1918 г. казанские офицеры ввели в своих частях старое обращение «господин».

Комучевский «военный министр» Галкин рассказал о гаком случае. В сентябре в Уфе, накануне приезда туда представителей Комуча на Уфимское совещание, офицеры сняли форму «Народной армии» и надели форму сибирской армии и в таком виде встречали свое «самарское правительство». «Когда я собрал, помню, общее собрание офицеров в Уфимском гарнизонном собрании,— писал Галкин,— то у меня было такое впечатление, что я оттуда живым не выйду,— такое было настроение против Комуча»481.

Ненависть офицерского корпуса к Комучу усиливалась все больше и больше. Ее подогревали белогвардейцы, приезжавшие из Сибири. Широко стало известно такое событие. Однажды в Самару прибыла группа офицеров-аннен- ковцев (в черной одежде с эмблемой — скрещенные кости и череп). Они очень удивились, когда увидели на здании Комуча красный флаг. Не получив нужного ответа на свой вопрос, зачем у самарцев «болтается красная тряпка», они решили сами исправить «ошибку» и сорвали флаг, предварительно арестовав коменданта здания. Для «усмирения» сибиряков эсеры послали подразделение солдат. Завязалась перестрелка, во время которой было убито несколько анненковцев.

В Самаре тоже было немало офицеров, которые с большой охотой свергли бы власть учредиловцев. Высшие и старшие офицеры терпели Комуч как неизбежное зло. Теперь они, как и вся буржуазия, считали, что время эсеров подходило к концу, и делали все возможное, чтобы ускорить его.

Между тем силы учредиловцев, и без того небольшие, таяли с каждым днем. Основная причина этого заключалась в том, что от эсеров отходили даже те слои, которые их вначале поддерживали. Что касается среднего крестьянства, то оно все больше проникалось враждебностью к «самарскому правительству», особенно из-за принудительных мобилизаций.

Агитаторы, посланные по деревням для вербовки солдат в «Народную армию», сообщали в Самару, что крестьяне повсюду категорически отказываются идти на воен- ную службу, нередко избивая при этом самих агитаторов. Некто Колодкин доносил из Николаевского уезда: «Я и другой агитатор были избиты и задержаны для направления в Совдеп Николаевска. Выручены прибывшим отрядом чехов»482. Учредиловец Кадаков из Бузулукского уезда в конце июля 1918 г. писал в Комуч, что делегация крестьян села Дешево Виловатовской волости на угрозу белогвардейцев применить репрессии с ожесточением ответила им: «Убейте нас всех на месте, а буржуев защищать не пойдем»483.

Когда заигрывание с рабочими и крестьянами не дало желаемых результатов, эсеры перешли к угрозам, а от них к прямому насилию над трудящимися. В июле они направили в деревню карательные отряды, состоявшие главным образом из добровольцев и офицеров. Белогвардейцы охотились за скрывавшимися коммунистами, бывшими советскими работниками, красногвардейцами и за всеми, кто агитировал против Комуча.

Каратели особенно жестоко расправлялись с деревенскими бедняками, которые участвовали в конфискации помещичьего и кулацкого имущества, с рабочими, прибывшими в деревню на жительство и выступавшими в защиту Советской власти. Так, в селе Марычевке Бузулукского уезда белогвардейцы в августе расстреляли братьев Николая и Петра Галкиных за то, что они руководили конфискацией имущества у помещика Марычева и одно время жили в его имении. В селе Сухоречке того же уезда каратели расстреляли крестьянина Василия Летвинова за то, что он во время пребывания в селе самарского деятеля эсера Цодикова критиковал Комуч3. 24 августа добровольцы русско-чешского кавалерийского карательного отряда убили бедняков-татар деревни Караново (Белебейского уезда) Салиха Ахметова и Ахнартдина Акмелитдинова. Их обвинили в том, что они помогали проводить реквизицию хлеба и скота у кулаков и богатых крестьян484.

Учредиловцы беспощадно расправлялись с восставшими крестьянами и рабочими. В июле они при подавлении восстания в Кинель-Черкасской, Подбельской и Сарбай- ской волостях Бугурусланского уезда Самарской губернии расстреляли более 500 человек485. Осенью 1918 г., когда против Комуча с оружием в руках поднялись иващенков- ские рабочие, в их расстреле вместе с белочехами принимал участие эсеровский отряд, которым руководил Фортунатов. От «чистой демократии» и «народовластия» эсеров у трудящихся остались одни горькие воспоминания.