И. КЛАССЫ И ПАРТИИ КОНТРРЕВОЛЮЦИИ І. Буржуазия

После Октябрьской революции эксплуататорские классы, несмотря на то что их экономические позиции были сильно подорваны (помещики лишились полностью средств производства), продолжали сохранять значительные практические преимущества: у них оставались деньги, обширные связи, организационные навыки, знание «тайн» управления; у них было более высокое образование, чем у нового класса, и — что особенно важно — они имели большие знания в военном деле.

Положение городской буржуазии в разных районах страны оказалось далеко не одинаковым. В крупнейших городах Центральной России, и прежде всего в Петрограде и Москве, позиции ее были подорваны больше, чем на окраинах. Число капиталистов здесь сильно сократилось. Если в Петрограде в 1910 г. был 44 331 хозяин, имевший наемных рабочих, то на 1 июня 1918 г. их стало 17 252, в том числе 5792 промышленника, 5967 торговцев265. Такая же картина наблюдалась и на Урале, где Советская власть ввиду упорного сопротивления капиталистов уже к лету экспроприировала большинство крупных предприятий. Ведущая отрасль промышленности — металлургия была национализирована на 85%. На Волге, юге страны и в Сибири буржуазия имела еще значительные силы.

Начавшаяся военная интервенция окрылила свергнутые эксплуататорские классы, и они усилили борьбу против Советской власти, используя все средства, в том числе и экономические. Капиталисты отказывались выполнять декреты рабоче-крестьянского правительства и передавали свои предприятия иностранной буржуазии, особенно немецкой. Оставлять дальше в их руках промышленные и другие предприятия, используемые во вред Советской вла- сти, было нельзя. Следовало как можно быстрее лишить буржуазию всех средств производства и этим обезоружить ее.

28 июня 1918 г.

Крупная буржуазия, так же как и помещики, в большинстве своем бежала на юг, а средняя — чаще на Волгу и в Сибирь. Это объяснялось многими причинами. Главной из них было то, что на юге имелись социальные силы в лице прежде всего контрреволюционно настроенных верхов донских и кубанских казаков, которые можно было использовать для борьбы с Советской властью. Юг имел большое экономическое и политическое значение для страны и находился сравнительно недалеко от центра. Захват его имел бы особое значение в дальнейшем развитии гражданской войны. Через порты южных губерний империалисты Антанты после разгрома Германии могли оказать русской буржуазии наиболее быструю и эффективную помощь.

Что касается средней буржуазии, то для нее наиболее родственной социальной средой являлось Среднее Поволжье, которое и в политическом отношении их больше устраивало, чем юг, где верховодили крупные помещики и капиталисты. В Поволжье легче было добраться.

В 1918 г. мало кто из представителей бывших эксплуататорски х классов уехал за границу. Поэтому численность городской буржуазии и помещиков в целом по стране осталась примерно той же, что и до Октябрьской революций. Но удельный вес их в разных районах сильно изменился: уменьшился в центре страны и увеличился на юге и в Сибири. Это привело к тому, что городское население Донской области, Северного Кавказа, Сибири в 1919 г. увеличилось на много сотен тысяч человек, в то время как во всех остальных областях уменьшилось.

Но сила этих классов заключалась не в их численности, а в той роли, которую они играли на востоке и юге России.

Бывшие хозяева страны, были убеждены в том, что Советская власть долго не продержится, что с помощью англо-французских, американских и японских империалистов рабоче-крестьянская республика будет уничтожена.

Самым многочисленным эксплуататорским классом в стране продолжала оставаться деревенская буржуазия — кулачество. В первые месяцы после Октябрьской революции большинство кулаков не утратило своей экономической силы. Численно деревенская буржуазия не сократилась, а даже выросла. Произошло это потому, что некоторые зажиточные середняки разбогатели и превратились в кулаков. В богатых сельскохозяйственных губерниях Европейской России деревенская буржуазия в середине 1918 г. составляла до одной пятой, а в Сибири более четверти всего населения. Она увеличилась даже в бедных центральных губерниях страны. Так, в Тверской губернии к осени 1918 г. число средних хозяйств по сравнению с 1917 г. возросло на 8%, а богатых и кулацких — более чем на 10%'.

Во многих местах в руках деревенской буржуазии оказались лучшие помещичьи земли, а также львиная доля помещичьего имущества, скота, инвентаря. Часть имущества они захватили при разгроме имений, часть купили.

В одном сообщении из Симбирской губернии говорилось: «Инвентарь и хлеб был продан кулакам, тогда как по закону Совета Народных Комиссаров весь живой и мертвый инвентарь и хлеб должен быть распределен между беднейшими семьями населения»266. В отчете Николаевского уездного земельного отдела Самарской губернии указывалось, что при распределении помещичьих, монастырских и других земель лучшие участки захватили кулаки, которые, «будучи экономически сильнее бедняков, распахивали эти участки под посев на текущий год»267. Земельный отдел с тревогой отмечал, что кулаки воспользовались завоеваниями Октябрьской революции. Такое положение наблю- далось почти повсюду. Из Воронежской губернии писали, что с торгов проданы сложные сельскохозяйственные машины, вывезенные из помещичьих имений, дорогой племенной скот. «Покупателями по преимуществу являлось кулачество, игравшее во всей этой истории достаточно активную роль»1.

«Эти вампиры,— писал В. И. Ленин о кулаках,— подбирали и подбирают себе в руки помещичьи земли, они снова и снова кабалят бедных крестьян»268.

Наибольшее количество деревенской буржуазии имелось среди казачества. Многие казаки-середняки были богаче, чем кулаки в центральных губерниях страны.

До Октябрьской революции казаки имели много привилегий. У них были лучшие земли и в большом количестве, много скота, хлеба. Они широко пользовались сельскохозяйственными машинами. Многие из них имели крупнотоварные хозяйства.

В России перед Октябрьской революцией насчитывалось около 4,5 млн. казаков, объединенных в 11 казачьих войск269. Самыми многочисленными являлись донские казаки. Их было более 1,5 млн. человек. За ними шли кубанские (около 1,4 млн.) и оренбургские (575 тыс,) казаки. Самыми малочисленными были иркутские казакл (всего около 13 тыс. человек).

В гражданской войне наиболее активное участие принимали донские, кубанские, уральские, оренбургские и сибирские казаки, большинство которых выступило на стороне контрреволюции.

Донские казаки к 1916 г. составляли 47% населения Донской области, а владели 85% всей земельной площади. 900 тыс. «коренных» крестьян имело в 1917 г. всего 550 тыс. десятин надельной земли. Столько же земли принадлежало 4730 помещикам. У 800 тыс. «иногородних» крестьян своей земли совсем не было. Они арендовали ее у казаков и помещиков270. В. И. Ленин накануне Октябрьской революции указывал, что на Догіу в лице слоя «земледельцев самых зажиточных, наиболее сословно замкнутых»271 «можно усмотреть социально-экономическую основу для русской Вандеи»272.

Кубанским казакам, составлявшим в 1917 г. менее половины населения Кубанской области, принадлежало около 75 % всех земель, а крестьянским сельским общинам — всего 6%. На одно казачье хозяйство приходилось 10,6 десятины посева, 5,4 лошади и рабочего вола, 2,17 дойной коровы273.

В Оренбургской губернии различия между казачьими и крестьянскими хозяйствами были значительно меньше. Там на первое в среднем приходилось 8,5 десятины посева, 3,3 лошади, 2,1 коровы и 5 овец, а на второе — 5,5 десятины посева, 2,3 лошади, 1,6 коровы и 3,1 овцы274.

В казачестве, так же как и в крестьянстве, происходило сильное расслоение: были богатые, средние и бедные казаки. В 1917 г. из 239 854 казацких хозяйств на Дону 18 758 (7,8%) совсем не имели рабочего скота, 65 697 (27,4%) имели по одной голове, 70 498 (29,4%) — по 2— 3 головы, 53 819 (22,4%) - по 4-5 голов, 31 082 (13%) - по 6 и более голов рабочего скота275. Это означало, что примерно одну треть всех хозяйств составляли бедняки и столько же — богатые казаки и кулаки. Еще большая дифференциация была среди кубанских казаков276. У казачьих офицеров были частные земли. Размеры их во много раз превышали наделы рядовых казаков. В Оренбургской губернии на одно частновладельческое хозяйство, находившееся на территории казачьего войска, приходилось в среднем около 44 десятин посева277. В некоторых ме- стах эта цифра была значительно выше. Так, в Сакмарской станице Оренбургского уезда весной 1918 г. 14 казачьих офицеров имели 1934 десятины пахотной земли, а 5 тыс. казаков — 59 369 десятин1. На одно офицерское хозяйство приходилось 138 десятин, а на казацкое — 12. То же примерно было и среди уральского казачества.

За Уралом самыми богатыми были сибирские казаки. Их насчитывалось 115 тыс., проживали они в 185 станицах. Казакам принадлежало 5 млн. десятин земель, что составляло 70 десятин на одну мужскую душу. Их наделы находились на самых плодородных землях в Акмолинской и Семипалатинской областях и Алтайской губернии.