Глава четвертая НЕМАРКСИСТСКИЕ ИСТОРИКИ И МЕМУАРИСТЫ О БОРЬБЕ ЗА ПЕРЕЛОМ НА СОВЕТСКО-ГЕРМАНСКОМ ФРОНТЕ
Перелом в ходе войны — узловой вопрос периодизации ее истории. Он непосредственно связан с трактовкой многих важных ее проблем, в частности вклада в общую победу различных участников антифашистской коалиции. В литературе ФРГ представлены значительные сведения о крупнейших битвах второй мировой войны. Материалы, посвященные Московской битве, особенно о ее месте в истории войны, смогут существенно дополнить наши научные знания о ней. Выбор автором темы перелома обусловлен и тем, что советскими учеными этот вопрос еще не разработан. Достижения авторов 6-томника о Великой Отечественной войне, положившие начало разработке вопроса, в значительной степепи были утрачены. До сих пор нет единого мнения о том, что такое перелом, каковы его хронологические рамки. Это свойственно и 12-томнику «История второй мировой войны». В разных его томах одно и то же, например важные аспекты политического характера войны, трактуется по-разному Употребление наряду с понятием «перелом» термина «поворот» лишь запутало дело. Утверждают, что начало «поворота» — Московская битва, а когда он кончился, до сих пор никому не известно. В основе наиболее распространенной схемы периодизации лежат слова Сталина: «1943 год — год коренного перелома»2. Эта схема фактически выводит Московскую битву из числа событий, изменивших ход всей войны, что особенно недопустимо. Настоящая глава представляет собой попытку проанализировать освещение перелома в западногерманских публикациях. Концепция борьбы за перелом, как и периодизация войны в целом, в советской историографии разрабатывается на основе одного из основных законов материалистической диалектики — о переходе количественных изменений в качественные. Перелом в ходе войны составляет не только теоретический, но и практический интерес: исследовать, когда и как накопление количественных изменений в ходе войны достигло определенного уровня, когда и как преобразовывалась вся система связей между отдельными элементами целого, возникло единство новых элементов и новой структуры целого. Важно положение и о том, что скачкн могут быть точечными во времени изменениями, как и процессами определенной длительности. Проблема перелома в ходе войн нашла отражение еще в трудах А. Жомини и К. Клаузевица, разделявших концепцию генерального сражения. Жомини считал таковыми сражения под Бородином, Дрезденом, Ватерлоо. Решающим или генеральным К. Клаузевиц называл сражение, в ходе которого «главная масса вооруженных сил борется за подлинную победу при полном напряжепии» 3. Применение этими крупными учеными XIX в. гегелевской идеи скачка к истории войн, несомпенно, было плодотворным. В целом же их концепция применительно ко второй мировой войне не может быть использована. В отличие от прошлых войн в войне 1939—1945 гг. не было одномоментного скачка. С ее гигантскими масштабами роль генерального сражения в ней сыграли несколько битв и операций. Опираясь на марксистско-ленинское теоретическое наследие, а также на достижения советской историографии, можно на этот счет высказать следующие соображения. Перелом в ходе второй мировой войны — это создание решающего и необратимого преимущества перед противником в областях экономической, политической, моральной, психологической, чисто военной с целью захвата стратегической инициативы и обеспечения победы. Выделепие наличия перелома должпо осуществляться па тех же методологических принципах, что и научная периодизация в целом4. Перелом предполагает качественное изменение в соотношении сил и средств воюющих сторон; в масштабах их операций; в соотношении людских и материальных потерь; во всей военно-политической обстановке. Представляется необоснованным ограничение перехода от одного периода войны к другому рамками одного дня, например 19 ноября 1942 г., 31 декабря 1943 г. На войне так не бывает. Даже скачок от мира к войне, если иметь в виду наиболее интересующие нас изменения в соотношении сил сторон, не произошел в один день, хотя удар фашистов и был внезапным для Красной Армии, а действия ее былн скованы по меньшей мере несостоятельными при казами. Неоиравдано ограничение точными временными рамками и периода борьбы за перелом. В борьбе за перелом могут быть и победы, и поражения. Неверно сводить эту категорию исключительно к поступательному движению. Это несовместимо и с самим понятием «борьба». Проблема перелома, возникающего в результате определенного противоборства сторон, может быть решена лишь при рассмотрении обеих этих сторон в их развитии. Отступление от принципа всесторонности ведет к ошибкам. Материальные факторы социального развития, как показали классики марксизма-ленинизма, являются в конечном счете определяющими, что не исключает известной самостоятельности иных факторов5. Если мы обратимся к истории войны, то в первые месяцы после нападения на СССР определяющими были не коренные преимущества социалистического строя, а причины субъективные, временные, преходящие, в первую очередь фактор внезапности, составляющий главное преимущество агрессора. Эта закономерность нашла свое выражение и в борьбе за перелом. Успехи Советских Вооруженных Сил на фронтах отнюдь не всегда совпадали по времени с достижениями советской экономитш или дипломатии. Так, в Московской битве Красная Армия перешла в контрнаступление в условиях резкого падения экономики; и, наоборот, несмотря на переход советских войск к стратегической обороне летом-осенью 1942 г., выпуск вооружений в СССР в это время пеуклоппо увеличивался. Перелом же в воепно-эко- номическом противоборстве СССР с Германией и ее союзниками произошел, по мнению авторов 12-го тома «Истории второй мировой войны», с июля 1942 г. по октябрь 1943 г.6 Вопрос о еще большем несовпадении в развитии аналогичных процессов в Германии поставлен немарксистской историографией, но не решен. В. Баум отмечал, что, «с точки зрения военно-экономической и военно-технической, война была проиграна Германией несколько позднее, чем в чисто военном отношении». В 1944 г. А. Шпеер «мог полностью вооружить 130 пехотных п 40 танковых дивизий». По мнению К. Яннсена, еслп «решительный поворот в военном отношении произошел в 1943 г., то такой поворот в области производства вооружений — лишь летом 1944 г.» Германское военное хозяйство, пе без основаппй считает автор, «было задушено» лишь вследствие «бомбардпро- вок, давления на границы империи и оккупации Германии». Но вернемся к СССР. Зимой 1941—1942 гг. в его борьбе за инициативу не только экономические, но и внешнеполитические факторы играли малую роль. Будущие союзники в то время не вели сколько-нибудь значительных действий, их стратегические поставки Советскому Союзу фактически еще не начинались. Как справедливо отмечал 16 декабря 1941 г. У. Черчилль, в разгроме фашистов под Москвой ни Великобритания, ни США не сыграли какой- либо роли7. В начальной стадии своего развития находилось и Сопротивление. Рассматривая проблему перелома в самых общих чертах, можно считать, что начало ему в ходе Великой Отечественной войны и второй мировой войны в целом положила Московская битва. Сталинградская и Курская битвы продолжили и завершили борьбу за него. Эта мысль выражена в трудах А. М. Василевского, А. М. Самсонова и других советских историков и мемуаристов. Авторы одной из глав 12-го тома «Истории второй мировой войны» полагают, что названные три битвы обусловили кризис фашистского блока. По мнению этих авторов, Московская битва вызвала «кардинальный пересмотр» фашистами их военно-экономических и стратегических концепций, введения тотальной мобилизации ресурсов8. Естественно, в борьбе за перелом сыграли свою роль и другие участники коалиции, национальные антифашистские движения. В современной немарксистской историографии ФРГ проблеме перелома уделяется значительное внимание, большее, чем периодизации истории войпы. Однако ее представители не проявляют интереса к понятийному аппарату своей отрасли знаний. В известных трудах отсутствует определение перелома. Применяя многочисленные его синонимы (поворот, поворотный момент, военный поворотный пункт, начало конца, заря победы, пролог победы и т. д.), многие авторы вкладывают в них собственный смысл, не раскрывая при этом своего подхода к проблеме9. Зачастую они употребляют эти термины применительно то к нападению на СССР, то к одной из трех битв — Московской, Сталинградской, Курской, то к самым различным действиям западных союзников — от отступления в районе Дюнкерка до десанта в Северной Франции. События трактуются в отрыве друг от друга, без анализа той роли, которую онп сыграли в борьбе за перелом. Немарксистская историография отнюдь не создала теории перелома, как полагают отдельные критики. Недостаточная методологическая культура в консервативной историографии сочетается с антикоммунистической тенденциозностью, и то и другое ослабляет научные возможности этой литературы. Многие авторы относят к числу переломных, сыгравших определенную, но не такую значительную роль в истории войны, как об этом пишут на Западе, операции западных союзников и ставят их на одну доску с действительно решающими сражениями Красной Армии. Ограничивают значение последних лишь рамками советско-германского фронта; игнорируют весьма эффективные действия Сопротивления. Получили распространение попытки преувеличить роль вступления США в войну в декабре 1941 г.10. «Неудачная гигантская молниеносная война против Советского Союза и объявление войны Соединенным Штатам в конце 1941 г.,— по мнению П. Крюгера,— поставили под вопрос существование нацистского режима». А. Хилльгрубер в своей книге о войне выделяет раздел «Всемирно-политические решения от 22 июня 1941 г. до И декабря 1941 г.» 11 При этом сбрасывается со счетов то обстоятельство, что более или менее существенные боевые действия США против главного государства фашистского блока — Германии — начались лишь через несколько лет, в течение которых и был достигнут перелом. Однако встречающиеся суждения о том или ином отдельно взятом крупном событии на советско- германском фронте (битвы под Москвой, Сталинградом, Курском) как о переломе при игнорировании значения остальных подобных событий не обязательно связаны с антисоветской тенденцией. Скорее всего, в этом проявляется влияние концепции генерального сражения. Методологическим недостатком литературы, в первую очередь консервативных направлений, являются фактическое ограничение категории перелома исключительно чисто военной историей, по существу, отождествление перелома и захвата инициативы. Лишь в немногих трудах можно встретить, например, психологическую характеристику военнослужащих Красной Армии 12. Отдельные историки, показывая успехи советской военной экономики, делают это в отрыве от проблемы перелома. Только некоторые из них обращаются.к экономическому фактору в связи с трактовкой значения Московской битвы. Вопрос о нападении 22 июня 1941 г. при поверхностном наблюдении не может быть отнесен к проблеме. В действительности же это событие составило важнейшую предпосылку перелома в ходе второй мировой войны. Именно вследствие сопротивления СССР началась в собственное смысле слова мировая война, в серии быстротечных агрессивных подходов фашистского блока произошел качественный сдвиг, изменился политический характер войны со стороны противников блока. Во многих новейших трудах нашла отражение в принципе верная мысль о нападении на СССР как «великом переломе», как «решающем поворотном пункте второй мировой войны» 13. X. Дивальд считает, что «вместе с операцией „Барбаросса11, началась вторая мировая война, вызывавшая всевозрастающий ужас» 14. К. Д. Брахер предпринял попытку обосновать исключительное значение «германского нападения на Россию». Это был, по его мнению, «поворот не только в ходе европейской войны, но и во всемирно-политическом развитии в целом». Автор полагает, что слова Гитлера о его решении напасть на СССР как «самом тяжелом» моменте в его ЖИЗНИ, О начавшейся 22 июня 1941 г. «величайшей битве во всемирной истории» 15 неполно отражают значение этого события. К. Д. Брахер подчеркивает, что нападение на СССР привело к «глобальному расширению конфликта», «выдвинуло СССР в центр борьбы против нацистских устремлений к мировому господству», «открыло ему путь к положению мировой державы» 16. Г.-А. Якобсен в ранних своих работах не выделял нападение на СССР в качестве начала нового периода войны. Позднее он подчеркнул, что в 1941 г. во внешней политике Германии произошел переход от «скоротечных войн к идеологической войне в целях уничтожения и экономической эксплуатации», к «борьбе на многих фронтах». Здесь ошибочно сопоставляется чисто военно-оперативный фактор (до 22 июня 1941 г.) с самыми различными факторами (после 22 июня). Кроме того, нельзя полагать, что политика эксплуатации и истребления противника возникла лишь после нападения на СССР; хотя и в меньшей мере, но она осуществлялась и в первый период войны. Однако с основной мыслью автора об «окончательном качественном изменении нацистского ведения войны» в 1941 г. необходимо согласиться. О «новом качестве войны», о «полном измепении положения в мире» после нападения на СССР пишет и Т. Шидер. А. Хилльгрубер в рецензии на т. 4 десятитомника считает предысторию и историю германского нападения на СССР «ключевой проблемой второй мировой войны». Более объективно вступление СССР в войну показано в книге М. Барча, Г.-Ф. Шебеша, Р. Шед- пельмапна. По их мнению, с Восточным походом вермахта «вторая мировая война вступила в свою решающую стадию, во-первых, потому, что Советский Союз был главным идеологическим врагом фашизма, во-вторых, захват его экономического потенциала и территории составляли краеугольный камень фашистских планов завоевания мирового господства. Советский противник, показывают историки, был для фашистов труднейшим 17. На международном симпозиуме, проведенном в Штутт- гарте по инициативе историков ФРГ в 1981 г., была предпринята попытка ведущих представителей историографии крупнейших стран Запада и Японии разработать коллективными усилиями новую концепцию перелома в ходе второй мировой войны — применительно к декабрю 1941 г.— взамен имеющего наибольшее распространение на Западе тезиса о переломе в 1942—1943 гг. Содержание и итоги симпозиума весьма показательны для современной немарксистской историографии в целом. Многие его участники стремились принизить роль СССР. Так, в докладах Дж. Со- мервиля (Англия), А. Сантони (Италия) о средиземноморском фронте прослеживается прямое игнорирование советско-германского фронта. Это не позволило достичь цели, поставленной организаторами симпозиума. Участники не пришли к единому мнению и о самом переломе как таковом. Э. Екель представляет его в виде захвата стратегической инициативы («наступление переходит в оборону, оборона — в наступление»), т. е. борьбу за перелом как сложный процесс, протекающий в экономической и во многих других областях, автор ограничивает сферой сугубо военной. Другие ученые уже на иной логической основе сводили суть перелома к тому, что в декабре 1941 г. война стала мировой, «все великие державы оказались в состоянии войны». Но это обстоятельство отнюдь не обязательно связано с захватом инициативы. Наоборот, вступление в войну США сопровождалось дальнейшим развитием стратегической инициативы их противником — Японией. Многие участники симпозиума остались при старом мнении — о нескольких «поворотных пунктах». Б. Вегнер сравнил ход войны с движением через горную страну с неизбежными при этом мпогими подъемами и спусками. Ряд историков пытались определить «поворотные моменты» для отдельных стран или театров военных действий, что само по себе вполне правомерно. Разработка проблемы относительно отдельных регио- йов может способствовать развитию представлений о переломе в ходе всей войны. Исследователи полагают, что, например, для Германии перелом наступил весной 1943 г., они связывают это с поражениями под Сталинградом, в Тунисе, в подводной войне. Относительно Японии, Тихоокеанского театра в целом упоминалось событие у острова Мидуэй, относительно Англии — «вступление в войну США». Искомой же общей копцепции перелома в ходе мировой войны так и не получилось. Часто авторы оперировали материалами, не имеющими прямого отношения к перелому. Участники симпозиума не сумели выработать единого подхода к решению задачи. Большинство их не хотели или не сумели выделить главное среди событий декабря 1941 г.— разгром вермахта под Москвой18. В новейшей литературе представлены разные по своей научной ценности попытки рассмотреть во взаимной связи значение Московской, Сталинградской и Курской битв. В книге Э. Францеля роль первых двух пз них показана нечетко. Он с полным основанием утверждает, что после поражения вермахта под Москвой вторая мировая война «изменила свое лицо». В то же время «решающей операцией на Востоке», «повернувшей ход войны», считает лишь «борьбу за Сталинград», хотя и оговаривается, что в 1942 г. человеческие и материальные ресурсы Германии «не были больше так велики, как в 1941 г.». Ф. Фостер в предисловии к книге М. Керига «Сталинград» считает спорным вопрос о том, Московская или Сталинградская битва явилась переломом в войне. Возможность вклада в борьбу за перелом обеих битв автор не допускает. Мнению в пользу Сталинграда, продолжает он, «противостоит тезис о переломе под Москвой (зимой.— А. М.) 1941—1942 гг. ...Несомненно, с поражением под Москвой сорвался гитлеровский план молниеносной войны 1941 г. Оставалось проблематичным, однако, вело ли неизбежно дальнейшее развитие военных событий на Востоке к поражению Германии». А. Хилльгрубер еще в 1976 г. полагал, что «высший пункт» войны на советско-германском фронте был «во время битв под Москвой и Сталинградом». В начале 80-х годов (а вслед за ним Ю. Фёрстер) утверждает, что «под Москвой был сорван план мировой скоротечной войны» и вследствие этого «была проиграна не только операция, но и война в целом», «хотя летом 1942 г. при наступлении на Сталинград и Кавказ и возникли еще раз иллюзорные ожидания». Летнее наступление 1942 г., подчеркивает К. Рейнгард, было «последней отчаянной попыткой вер- путь шшциативу без иадежды способствовать этим окончательному решению» 19. Эту мысль развивает П. Херде: битва под Москвой закончилась при «ужасных потерях немецких войск. Правда, 1942 год принес еще раз радость победы — были завоеваны большие области прежде всего на южном участке восточного фронта. Однако это стало возможным лишь при вводе в дело последних резервов и недопустимом пренебрежении остальными участками фронта; победы пемцев в Северной Африке и большие достижения японцев были лишь мимолетным успехом. Сталинград и Эль-Аламейн явились такими поворотными пунктами, которые были уже запрограммированы в конце 1941 г.» 20 Значительная часть западногерманских историков полагает, что перелом в ходе второй мировой войны определила Московская битва, а битва под Сталинградом лишь сделала этот поворот «явным». Так, по мнепию Т. Шиде- ра, «крах германской стратегии молниеиосной войны под Москвой в конце 1941 г. означал переход к «войне на истощение», которая должна была перерасти в длительную войну на многих фронтах и обречь державы «оси» на экономическую, стратегическую и политическую капитуляцию. Инициатива не перешла к антигитлеровской коалиции немедленно, но концепция гитлеровской стратегии уже тогда была разрушена, хотя это и стало полностью очевидным только после второй попытки (провала.— А. М.) Германии наступать в России под Сталинградом на рубеже 1942—1943 гг.». Автор верно подчеркивает, что военные и политические события разных периодов войны «полностью зависят друг от друга», что успехи антифашистской коалиции в 1942—1943 гг. были подготовлены в конце 1941 г., хотя и ошибочно отождествляет значение боевых действий Красной Армии и западных союзников. По мнению В. Баума, которое впоследствии разделил JI. Грухманн, «несмотря на весь тенденциозный оптимизм Гитлера зимой 1941/42 г., немецкая армия потерпела огромнейшее поражение, значение которого не было всем понятно лишь потому, что нацистская пропаганда сумела ловко заработать на вступлении в войну Японии и ее первоначальных успехах». По мнению М. Барча и его соавторов, «крах концепции скоротечной войны под Москвой сорвал безграничные планы крупных концернов по установлению нового порядка. Поражения же под Сталинградом и Курском окончательно убедили тех, кто мечтал еще о богатствах недр Кавказа и Украины, что на Востоке они взяли на себя слишком много»21. Подобная точка зрения встречается и среди английских историков. X. Болдуйн пишет: «Московская битва, несомненно, была поворотным моментом в ходе второй мировой войны, более значительным, чем даже Сталинградская битва» 22. Еще в 60-е годы некоторые западногерманские историки, недооценивая роль Московской и Сталинградской битв, считали лишь битву под Курском «решающей битвой второй мировой войны». Эта точка зрения представлена и в отдельных новейших работах. Так, С. Штадлер утверждает: «В ретроспективе битва за Курск, а не битва за Сталинград была решающей. Там, правда, была потеряна 6-я армия, и это было, наверное, также ощутимым поражением. Но провал битвы за Курск был больше, чем поражением. С этого времени мы не имели сил для решающего контрудара. Фронты на Востоке и Западе становились все длиннее, наши ослабленные силы становились все более раздробленными. Так начался после провала битвы за Курск ужасный конец нашего пути» 23. Г.-А. Якобсен относит битвы под Москвой, Сталинградом и Курском, как «и германское нападение на Россию», к числу «важнейших моментов второй мировой войны». К процессу, названному им «военный поворотный пункт второй мировой войны», он отнес лишь Сталинградскую битву и пять операций западных союзников. В то же время он полагает, что «с середины июля 1943 г. Вооруженные Силы Советского Союза вырвали окончательно военную инициативу на восточном театре военных действий». В другой же своей работе Г.-А. Якобсен выдвигает на первый план битвы под Москвой и Сталинградом, хотя и приравнивает к ним события в Северной Африке, битву же под Курском обходит молчанием: «После провала „молниеносного похода44 против Советского Союза (1941 — 1942) и военпых поражений в Северной Африке и под Сталинградом на рубеже 1942—1943 гг. стало ясно, что Германия не сможет больше выиграть войну против антигитлеровской коалиции» 24. В методологическом и идеологическом отношении особенно важно обосновать тезис о начале перелома25. Напомним, что многие консервативные историки в США и Англии в еще большей степени, чем в ФРГ, стремятся принизить результаты борьбы Красной Армии в первые месяцы Великой Отечественной войны, представить битву под Москвой в виде заурядного события 1939—1942 гг. В действительности же выигранная СССР в единоборстве, эта битва имела исключительное международное значение 26. Именно здесь вермахт потерпел свое первое поражение, и было покончено с заблуждением о его непобедимости. Но главное даже не в этом. Московская битва коренным образом изменила характер вооруженной борьбы двух коалиций. Как верно отмечают некоторые историки ФРГ, например К. Хильдебранд, «Гитлер никогда не планировал мировую войну в смысле одновременного военного столкновения Германии и ее союзников с объединенным фронтом их противников». Завоевать Европу, а потом и весь мир германские империалисты рассчитывали без мировой войны, путем локальных походов против изолированных противников 27. Поражение под Москвой окончательно поставило агрессора перед неизбежностью такой войны. Оно положило конец скоротечным победоносным походам. Война стала затяжной, т. е. бесперспективной, губительной для агрессивного блока. Перестройка военной, военно-экономической, внешнеполитической стратегии принесла ему лишь частичные успехи. Московская битва создала благоприятные условия для быстрого развития перелома, в конечном счете — победы антифашистской коалиции. Исключительна роль битвы в образовании коалиции. Межимпериалистические противоречия создавали возможность такого союза, реализовать же ее удалось лишь после краха плана «Барбаросса». По мнению А. Хилльгрубера, эта коалиция возникла вследствие того, что «Гитлера с его экспансионистской политикой в 1941 г. принудили к обороне». Тезис об исключительном месте Московской битвы в истории борьбы за перелом в ходе второй мировой войны аргументирован в советской политической, научной и мемуарной литературе. Это — мысли об утрате момента внезапности и о вступлении в действие постоянных факторов, завершении наиболее трудного этапа войны, психологическом переломе, стоившем многих сражений. В научной литературе подчеркнуто также, что переход противника в 1942 и 1943 гг. в новые наступления не умаляет победы под Москвой. На самом деле, разве планы вермахта на советско-германском фронте в 1942 и 1943 гг. были менее авантюристическими, чем в операции «Барбаросса» в целом? Наоборот, есть все основания утверждать, что авантюризм фашистского блока с момента разгрома его армий под Москвой возрос. На это указывают и отдельные западногерманские историки28. Необходимо также подчеркнуть, что победа иод Сталинградом опиралась на известные до стижения в перестройке экономики и реорганизации Красной Армии, необходимой предпосылкой которых, несомненно, был разгром фашистских войск под Москвой. Наиболее близкой к научной представляется концепция перелома, предложенная Р. Лоренцем. Опираясь на исследования советских историков и мемуаристов, автор делает следующий вывод: «Эвакуация индустриальных производительных сил и строительство военной промышленности в восточных областях создали фундаментальную предпосылку для всеобщего перелома в ходе войны, начало которому было положено битвой под Москвой зимой 1941/42 г. и который достиг своей высшей точки в уничтожении 6-й германской армии под Сталинградом, а в битве под Курском летом 1943 г. окончательно определился, стал бесспорным. Этому перелому способствовали также совершенствование военной организации и стратегии. Советское военпое руководство быстро извлекло для себя уроки из поражений первого периода войны. Благодаря интенсивному осмыслению военного опыта ему удалось откорректировать и развить дальше собственную стратегию. Он опирался на возрастающее численное и военно-техническое превосходство». Оценивая битвы под Москвой и Сталинградом, фрав ? цузский историк Р. Картье полагает, что первая из них «разрушила миф о непобедимости Германии. Вторая положила конец германским наступлениям с общими целями. Менее широкая и менее знаменитая Курская битва означала для Германии окончательную и полную потерю стратегической инициативы на Восточном фронте». Разделяя в принципе эту мысль, мы не можем, однако, не отметить тот факт, что значение Московской битвы автор характеризует весьма неполно, а операцию «Цитадель» безосновательно не относит к числу «германских наступлений с общими целями» 29. В настоящей главе предпринята попытка проанализировать суждения о роли битв под Москвой, Сталинградом и Курском и о вкладе советского партизанского движения в борьбу за перелом в ходе войны.